— Федор говорит, что паять надо что-то и приколачивать.
Паять надо было контакты у моторчика от старого вентилятора. Тогда моторчик станет через редуктор крутить катушку в бачке во время проявления пленки. А приколачивать следовало полки в старом платяном шкафу, который рассыхался здесь, в гараже. Федя и Нилка уже сделали наполовину эту работу, но Оля посмотрела на нее с недоверием. Подпорки полок были жидкие, ставить туда тяжелые банки с растворами — себе дороже.
Борис пошатал шкаф и сообщил, что "эту продукцию середины века" надо сперва сколотить и укрепить саму по себе, а уж потом ставить полки. Иначе это все равно что клеить обои в доме, который съезжает с обрыва в реку…
— Но сперва — на речку! Искупаемся! — напомнил Федя.
— Конечно… — охотно отозвался Борис. — Только вот сколочу этот памятник архитектуры… Нил, дай-ка отвертку, надо открутить шарниры…
Нилка прыгнул в угол, где валялись инструменты. С такой готовностью!
Провозились два часа. Потом сходили на узкий пляж под заросшим обрывом Ковжи. Оля плавала и ныряла наравне с мальчишками, а Нилка насупился и купаться отказался.
— Дома не велят, что ли? — сказал Борис. — Давай мы твоих родителей уломаем. Мол, на нашу ответственность…
— Да нет, мне самому не хочется. Нисколечко.
Но когда они вышли из воды, Нилка смотрел, кажется, с завистью. Федя наклонился к нему и спросил шепотом:
— Ты, может, плавать не умеешь? Давай научим. Да и мелко здесь, не потонешь.
— Нет, я умею. Нас учили во втором классе, в бассейне… — Он вдруг осторожно взял на ладонь Федин крестик — тот качался у его лица. — Можно я посмотрю?.. А ты по-настоящему в Бога веришь, да?
Федя помолчал секунду и сказал:
— Да, Нилка.
— А… ты так думаешь? Бог только нашими делами распоряжается, на Земле, или везде-везде? Во всех галактиках?
— Я думаю, что везде, Нилка…
— Это хорошо, — сказал он серьезно и непонятно.
Когда поднялись по откосу, все чувствовали себя слегка виноватыми перед Нилкой: они-то купались, а он, бедняга, ждал и жарился. Но Нилка повеселел и вдруг сказал:
— Хотите посмотреть, где была мастерская прадедушки?
Борис, конечно, ничего не понял. А Федя хотел: вдруг показалось, что есть в этом завязка для нового события.
Оля спросила:
— А далеко это?
— Нет, что вы! Два квартала!
Они вышли на Пароходную улицу, всю в разлапистых кленах. Потом Нилка свернул в тесный проход между заборами, где тропинка пряталась в чертополохе и крапиве. Ему-то в школьных штанах ничего, а остальные…
— Ну С'сусанин, — сказал Федя. Впрочем, себе под нос.
Вышли наконец на заросший репейником и бурьяном пустырь с какими-то сарайчиками и хибаркой без окон. За хибаркой поднималась кирпичная стена с еле заметными пятнами побелки.
— Вот тут, — слегка торжественно известил Нилка. — Раньше здесь проходил Котельный переулок. А стена эта — для безопасности от пожара, называется "брандмайор"…
— "Брандмауэр", чучело ты ученое, — сказала Оля, почесывая ноги.
— Ну ладно, все равно… А за стеной как раз и стояла фотография. Деревянная. А передняя стена и полкрыши у нее из стекла… Смотрите, наверху еще буквы остались…
В самом деле, приглядевшись, можно было рассмотреть остатки крупных букв, написанных когда-то черной краской:
ФОТОГРАФЪ Н.Е. БЕРЕЗКИНЪ
Федя, почесываясь, как и Оля, объяснил Борису:
— Нил Евграфович его звали. Он до революции был знаменитый в нашем городе фотомастер.
— Да, — подтвердил Нилка. — После него осталась с'совершенно уникальная коллекция негативов. Папа их целый год разбирал, когда составлял картотеку… Зато теперь он записал ее на дискету. Если надо какой-нибудь снимок найти — вставил, нажал — и пожалуйста… На этих негативах целая эпоха. С'страх подумать, что они могли пропасть.
— Куда пропасть-то? — сказала Оля.
— Очень просто. Прадедушки уже не было в живых, а за дедушкой пришли в тридцать с'седьмом году. Ну, как за многими тогда. Говорят: вы шпион. И обыск начали. А ящики с негативами бабушка заранее спрятала на чердаке, туда не добрались… А то бы с'с концом…
— А дедушку расстреляли? — тихо спросил Борис.
— Нет, он, к с'счастью, вернулся. Из лагеря он, когда война, началась, попросился на фронт, и ему разрешили. А после войны пришел домой. А потом уж у них с бабушкой родился мой папа, он был поздний ребенок… А если бы дедушку расстреляли, тогда бы папа родиться не успел, и меня бы тоже на свете не было. Можете такое предс'ставить?
Представить такое было невозможно. Чтобы вот этого Нилки "с'совершенно не было на свете"! Страшно даже стало. И Борис тихонько спросил о другом:
— Ты про дискету говорил. У вас что, компьютер есть?
— Есть маленький, "бэкашка". "Электроника-001"… Папа в прошлом году купил. Говорит: надо быть на уровне современности.
Оля оживилась и спросила с подходом:
— Нилушка, а папа его для себя купил или тебя тоже подпускает?
— Почему — для с'себя! Да я-то как раз и торчу за ним больше всех! Даже мультики на мониторе делать научился! А у папы он только для справок. Если надо, например, какую-нибудь старую фотографию для исторической передачи…
— А кто твой папа? — спросил Борис.
Федя и Оля переглянулись. Они этим до сих пор как-то не удосужились поинтересоваться.
— Папа-то? — Нилка вроде бы слегка удивился. — Он оператор областного телевидения… То есть сейчас не областного, он там поругался с начальством и стал работать в независимой программе "Устальские колокола". Знаете?
Программу знали, конечно. От нее кряхтели и ежились все бюрократы Устальской области. А еще в этой программе были передачи про городскую старину и детские выпуски "Здравствуйте, я ваша тетя…".
— И молчал! — жалобно сказала Оля. — Нет чтобы познакомить с папой! Он-то в тыщу раз больше нас понимает в съемках! Посоветовал бы что-нибудь для фильма…
— Я, конечно, познакомлю! Мама целый месяц говорит: хоть бы посмотреть, с кем это ты там связался? Может, с наркоманами или… с этими… на "ракетчиков" похоже…
— С "рэкетирами", горюшко мое… Большое твоей маме спасибо, — сказала Оля.
А Федя спросил:
— Почему "целый месяц"? Мы же всего несколько дней знакомы.
— Правда? — изумился Нилка.
День получился хороший, длинный, с веселыми разговорами и всякими полезными делами. Обустроили шкаф, расставили на полках киноимущество, наладили мотор для бачка. Борис развесил в нужном порядке инструменты. Потом снова сходили на "исторический" пустырь, чтобы снять, как Нилка разглядывает стену с именем прадедушки. Это Борис придумал: "Вы что, товарищи, разве можно упускать такой кадр! Здесь же та самая… как говорится, связь поколений! А еще надо старинные фотографии про город снять. Чтобы не только нынешние дни были, но и как раньше…" Идея всем понравилась. А съемка на пустыре на этот раз сорвалась — забыли экспонометр. Ничего, успеется еще! Впереди июль, август…
К концу дня Оля стала смотреть на Бориса с особой ласковостью и уважительностью. Будь это Настасья Шахмамедова, Федя воспылал бы ревностью. А тут… ладно уж…
В середине дня пришлось, конечно, сбегать домой, чтобы пообедать, а потом снова — чтобы доставить из детсада Степку. Затем Федя и Борис опять умчались туда, где урчал моторчик, вращая в бачке отснятые накануне пленки: о том, как Нилка бродит и разглядывает городские чудеса. Пленки получились что надо. Нилка вовсе не деревенел, как Федя, когда его снимали. Ходил, смотрел, оглядывался, задумывался, как положено, чтобы "создать настроение". Особенно хороши были крупные планы с его лицом. Смотрит сперва серьезно, тревожно даже, потом глаза теплеют, и наконец — улыбка…
Домой Федя и Борис возвращались уже после десяти. Хорошо, что дни в конце июня светлы до полуночи… Шли изрядно утомленные и потому, наверно, молчаливые. Федя все поглядывал и не решался спросить: "Ну, как они тебе — Оля и Нилка?" Но Борька, он же все чуял. И сказал:
— Нил этот — прямо уникальное существо. С ним не соскучишься… Полки приколачиваем, и он говорит: "Давай для прочности поставим кронпринцы…" — "Что-что? Кронштейны, наверно?" — "Ой, да. Я помню, что какое-то слово придворное. А точно забыл…"
Борис вроде бы подсмеивался над Нилкой. Но Федя знал, что это не так. Дело ведь не в словах "уникальное существо", а в том, каким тоном они сказаны. Тон был сдержанно-ласковый и почему-то тревожный. Впрочем, тут же стало ясно почему. Борис проговорил уже без намека на улыбку:
— Знаешь, Федь, по-моему, его в школе затюкивают.
— Ты думаешь? — обеспокоился Федя.
— Толпа всегда изводит таких вот… на других не похожих. Тех, кто сдачи дать не может… Он же языкастый и откровенный. Небось перед учителями права качает, а одноклассники гогочут. И потом его же клюют…
Картина была правдоподобная. Так, скорее всего, и есть.
— Жалко, что он не в нашей школе…
— И не в Олиной, — вздохнул Борис. — Она тоже могла бы заступиться, если что.
— Ты думаешь? — опять сказал Федя с сомнением.
Борис глянул искоса:
— А что! Она же храбрая девчонка.
— С чего ты взял?
— Ну… вообще. Сережки вот, например… Это не каждый решится — уши прокалывать. В живое иголку толкать…
— Ох уж! Некоторые девчонки с младенчества сережки носят. Все они, что ли, ужасно храбрые? А наша Ксения? Тоже уши проколоты, а такой трусихи свет не видывал…
Борис несогласно молчал. Федя добавил:
— А ухо кольнуть — подумаешь! Все равно что укол тоненьким шприцем…
— Уколы-то в какое место ставят! А здесь — рядом с головным мозгом.
Можно было бы заметить, что собственный Борькин мозг вдруг потерял склонность к здравым суждениям. Или хотя бы сказать с ехидной подозрительностью: "Ох, Боренька…" Но хватило ума придержать язык. И Федя сказал другое:
— А здорово ты придумал — старые фотографии снять…
— Это потому, что я в плавании на старинные города насмотрелся, — с облегчением отозвался Борис. — А наш Устальск, если приглядеться, разве хуже?
Нилка сказал, что фотографий про старый город у них дома целый альбом.
— Пойдемте, покажу!
— Да ну, — заробела Оля. — Ввалится такая компания… Что родители скажут?
— А что они скажут? — удивился Нилка. — Люди по делу пришли! А кроме того, они сами хотели познакомиться… Только их сейчас, к сожалению, нет дома…
Когда пришли, Нилка выволок с антресолей в коридоре могучий, чуть не с себя ростом, альбом и ухнул на пол. Кажется, загудела вся двенадцатиэтажка.
— Сейчас опять лифт отключится, — заметил Федя.
Альбом развернули на диване, сдвинулись над ним…
Подымая страницами медленный ветер, Нилка перелистывал устальскую историю. Узнавались, хотя и не сразу, старые улицы. Кое-что похоже, а кое-что совсем не так.
Оказывается, на здании городской думы, где сейчас краеведческий музей, возвышалась раньше пожарная каланча. В сквере перед Домом пионеров (бывшим дворянским собранием) стоял памятник царю Александру Второму. У памятника гуляли дамы в шляпах с цветами и в юбках до пят, бегали нарядные, по-старинному одетые мальчики и девочки с обручами… Где они теперь? Если и живы, то уже такие, как Анна Ивановна, что живет на два этажа выше Нилки…
А вот цирк с полотняным верхом на том месте, где теперь стадион… Хибары заводского поселка рядом с товарной станцией — там сейчас большущий микрорайон Сортировка…
— Смотрите, это церковь, которую сейчас ремонтируют! — узнал Федя. — Колокольню такую же опять построили!
— Забраться бы на нее, — предложил Борис. — Вот оттуда уж панорама вышла бы что надо! Все Заречье и старый центр.
— Попрут, — уверенно сказала Оля. — Я на одну церковь пробовала залезть, на ту, где сейчас архив, так сторож такой вой поднял: "Я сейчас в милицию!.. Хулиганка!.."
— То архив, а то настоящая церковь, — рассудил Борис. — Церковные служители должны быть добрые и милосердные, им так положено. И если попросить хорошенько…
Все почему-то взглянули на Федю. Словно подумали: "У тебя крестик, это вроде пропуска…" Федя не стал ни смущаться, ни обижаться. Только сказал:
— Я, между прочим, после крещения ни в одной церкви не бывал… Не понимаю, как люди могут молиться в толпе…
Оля возразила серьезно:
— Значит, могут, раз столько тысяч лет подряд храмы строят. Когда все вместе — это не обязательно толпа…
— Может быть… Тут, наверно, привычка нужна… — примирительно отозвался Федя.
Все вежливо задумались, потом Нилка прервал молчание:
— А вот прадедушкина мастерская! Совсем новенькая…
Стена мастерской блестела частыми квадратиками стекла. Над дверью четко выделялась вывеска: "Н.Е. Березкинъ. Художественная фотографiя". У тротуара стояла коляска извозчика, из нее выходил господин в шляпе-котелке…
Оля навинтила на объектив линзу — чтобы снимать с полуметра.
— Мальчики, свет!
Включили принесенный с собой рефлектор с лампой-пятисоткой. Оля начала снимать фотографию за фотографией. Это была хитрая работа — снять так, чтобы одно изображение заменяло другое постепенно, наплывом. Приходилось плавно закрывать диафрагму, специальной ручкой отматывать ленту кадров на сорок назад и опять нажимать на спуск, медленно открывая диафрагму уже над другим снимком…
Борис держал осветитель, Нилка листал альбом. Федя по экспонометру следил, чтобы свет был какой полагается… На десяток снимков потратили, наверно, целый час. Аж взмокли. И так-то жара, а тут еще эта лампа!.. Наконец вернули альбом на антресоли, и Борис попросил нетерпеливо:
— Покажи "бэкашку"-то…
Компьютер стоял в этой же комнате, на угловом столике. Нилка охотно сдернул полотняный чехол, включил монитор, без боязни дал каждому понажимать клавиши. Конечно, на дисплее получалась абракадабра. Потом Нилка уселся за пульт сам.
— Сейчас переведу в систему "Бейсик" и покажу кое-что.
Он на память набрал несколько строчек иностранных слов и цифр — они засветились на экране. Нажал клавишу, строчки исчезли. На темном экране стали возникать яркие точки… Созвездия! Пролетел среди них метеорит. Потом одна точка выписала окружность. Светящиеся полоски неторопливо заштриховали этот кружок, и получился белый диск планеты. Вокруг него забегал продолговатый спутник. Затем в углу экрана веером разбросались короткие лучи, из них вылетела искра, ткнулась в планету, раскидав мелкие вспышки, и ушла рикошетом за пределы звездного неба…
— Вот, — слегка горделиво произнес Нилка. — Называется "Визит звездного корабля"…
— Здорово, — похвалил Борис. — А долго рассчитывал?
— Ну… не очень долго. Средне…
— А можно город на экране нарисовать? — спросила Оля.
— Такой, как на вазе, конечно, нельзя!.. Вообще-то у компьютерной графики неограниченные возможности, — виновато разъяснил Нилка, — но это маленькая машина…
— Нет, нет! Не такой, как на вазе! Попроще городок, но тоже сказочный. С домиками, башнями…
— Это, наверно, можно. Если рассчитать программу…
— А зачем тебе? — спросил у Оли Федя.
— Тогда можно было бы титры фильма с компьютера снять! Сразу и сказка, и современность…
— Сделать бы еще, чтобы в городке человечки бегали! — развеселился Борис. — Верно, Оль?
— Мы четверо, — сказал Федя. — Бегаем и снимаем.
— Лучше трое, — серьезно возразила Оля. — А Нилка пусть по воздуху летает, над крышами… Я знаете что придумала? Чтобы он в фильме тоже летал! И многое пусть разглядывает с высоты. Тогда еще сказочнее будет!
Нилка обвел всех настороженными синими глазами. Надулся почему-то и сообщил:
— У меня не получится. Я же почти не научился еще летать-то…
Федя и Оля замигали, а Борис изумился вслух:
— Как это — почти?
Но тут в прихожей послышались голоса.
— Папа и мама пришли!
Нилкин папа Феде понравился. Он был похож на Чехова, только не в пенсне, а в модных больших очках. Разговаривал он тихо, со спокойной такой усмешкой… А Нилкина мама не понравилась. Она была молодая, красивая, но Феде показалось, что красота эта для нее — главная задача. Он ощутил ту же настороженность и досаду, как при Ксении, когда та перед зеркалом по часу умащивала и штукатурила себя косметикой.