– Если этот бесконечный траур продлится еще, мы все сойдем с ума, – объявила Ирина. Голосок ее звучал жалобно. – Я лично точно сойду. Это не ее, это нас всех заживо похоронили. Ничего нельзя. Мать не разрешает. Костька бросается, как пес бешеный. Кататься на мотоцикле нельзя. Я в кино хотела, в «Ролан» на «Хроники Нарнии», так мать мне такой скандал закатила. Та-акой скандал! А что я такого сделала? Ну, поехала бы в кино, отвлеклась.
– Девки… ау, сестренки, сестреночки. – Ираклий хлопнул в ладоши. – А хотите, прямо сейчас махнем в «Пропаганду» на всю ночь, там диджей новый, или нет, лучше поехали в «Вудсток».
– А что люди скажут? У них сестру зарезали, а они в клубе отрываются? – спросила Зоя.
– Да какие люди-то? Кто чего скажет? – хмыкнул Ираклий. – Всем наплевать.
– Это тебе наплевать. – Зоя встала. – Ты ведешь себя как… как настоящая скотина. Как скот бездушный. А ведь она… а ведь Дуня… ты вспомни, сколько она тебе добра сделала. Мать тебе, по сути, заменяла, когда ты был мальчишкой… И потом позже, ты вспомни, когда ты грязный, пьяный, с мордой своей наглой, в кровь разбитой не к отцу сюда, а к ней домой являлся, разве не она тебе ссадины твои лечила, обрабатывала? А кто с тобой по всем врачам в ЦИТО таскался, когда ты ногу сломал?
– Упал с мотоцикла неудачно, подумаешь. И я ее заботиться о себе не просил, она сама…
– Она-то сама. А ты… ты сволочь порядочная. – Зоя топнула ногой. – А теперь, когда она мертва, ты тащишь всех в клуб!
Ираклий поставил бутылку на каминную полку.
– Да ладно тебе, Зойка, я пошутил.
– Так по-скотски не шутят.
– Я сказал, что пошутил. И все, баста. Что, Ирка, ушки свои розовые навострила? Старшие ругаются – малявкам кайф, да? – Ираклий щелкнул Ирину по лбу, она тихо взвизгнула, ударила его по руке. – Ни в какой «Вудсток» мы, конечно, сегодня не поедем.
– А завтра? – спросила Ирина.
– И завтра, скорей всего, тоже.
– Тоже мне, строит из себя скорбящую Ниобею. – Ирина, выказав похвальное для своего юного возраста знакомство с греческой мифологией, покосилась на Зою. – Еще нотации читает. Думаешь, не знаю, куда ты вчера после церкви моталась? В студию к Анхелю своему? Танго танцевать?
– Танго – это другое дело, – гордо ответила Зоя.
– Другое дело? – Ирина тряхнула мелированными волосами. – Ни фига себе.
– Танго есть танго. Его танцуют всегда, даже после смерти тех, кого любишь. – Зоя встала перед сестрой. – Вставай.
– Чего?
– Вставай, я тебе покажу. Это тебе не в клубе задницей трясти и не на мопеде гонять.
– Пошла вон. – Ирина отвернулась.
– Зоя, покажи мне. – Федор швырнул пустой бокал на кожаный диван, коньяк ударил ему в голову. – Ирка, организуй нам музыку.
– Еще чего.
– Давай, шевелись, – усмехнулся Ираклий. – Ты ж сама только что от тоски дохла. Итак, мадам и мсье, леди и джентльмены, первая часть марлизонского балета.
Упрямая Ирина не двинулась с места. В глубине гостиной Зоя сама поставила в музыкальный центр нужный диск. Зазвучало танго.
– Ко мне, – скомандовала Зоя, и ее младший брат-школьник, вытянув руки, бросился к ней со всех ног. Двигался он смешно. Что-то нескладное и трогательное было в его щуплой подростковой фигуре, облаченной в потертые джинсы и теплый толстый свитер с оранжевым солнышком на груди.
– Только ты веди сама, – попросил он смущенно.
– Стой прямо, не горбись, следи за осанкой. Раз, два, на счет «три». – Зоя поправила его руки, повернула его голову за подбородок в профиль и…
Танго. Они танцевали танго в гостиной под взглядами семейных портретов. Зоя вела, как мужчина. Ее брат был в ее руках, как воск и как женщина – проход, поворот, пируэт, изгиб. Она вертела им, как послушной куклой. Он подчинялся. «Ногу выше», – командовала она, и он поднимал свою ногу в джинсах и клал ей на бедро. Неуклюже, однако очень прилежно и очень страстно выгибался назад, открывая взору свою мальчишескую тощую шею с выпирающим кадыком. «Темп быстрее, не спи, скользи». – И он по команде сестры, двигавшейся изящно, властно и плавно, скользил: на нем были только носки, свои модные кроссовки он скинул в углу, едва лишь зазвучали первые такты музыки.
– Давай, давай, учись, – смеялся Ираклий. – Сам же знаешь, Федя, когда-нибудь тебе это в другой твоей жизни пригодится.
Нина сверху созерцала это странное танго, где мужчиной-танцором была девушка, а ее «партнершей» – худенький женоподобный паренек. Внезапно она услышала чье-то прерывистое дыхание. Она быстро оглянулась и… не увидела никого. Посмотрела вниз: рядом с ней, цепляясь за перила лестницы, стоял маленький Лева Абаканов. Он смотрел на своих родных дядей и тетей. И на этот раз его взгляд не был отрешенным или бессмысленным. Он реагировал. Он видел все, что происходило там, внизу, под громкие вкрадчивые звуки аргентинского танго.
Глава 15
ШАХМАТИСТ
– Впервые посещаю такое учреждение, как ваше.
– А я впервые беседую с профессиональным шахматистом. – Никита Колосов откровенно разглядывал сидевшего напротив него Марка Гольдера. Проверка Красного Пионера, весь этот поисковый аврал закончились самым обыкновенным телефонным звонком: Колосов позвонил бывшему мужу Евдокии Абакановой и пригласил его на беседу в управление уголовного розыска. Гольдер ждать себя не заставил. Колосов ожидал увидеть какого-нибудь этакого зануду в очочках – ужасно заумного, много о себе воображающего, – отчего-то именно так он представлял себе шахматиста-гроссмейстера, но муж Евдокии Абакановой оказался крупным костистым парнем простецкого вида, с большими руками, сутулым, худощавым, но даже на вид весьма жилистым и крепким.
Первое, на что обратил Колосов внимание, – это на его черный канадский свитер. В машине Абакановой было изъято несколько волокон черного цвета, и у Колосова уже имелось заключение экспертизы о том, что эти волокна – не что иное, как шерсть с добавлением лайкры. «Прямо сейчас, здесь, что ли, свитер у него изымать для получения образцов, – думал Колосов, разглядывая фигуранта. – А что, слабо? Ну-ка, гражданин, без пяти минут шахматный король, позвольте-ка ваш стильный прикид для сравнения?»
– Вызваны вы, Марк Александрович, к нам в связи…
– Я знаю, в связи с чем я сюда вызван, – перебил его Гольдер глухо.
– Должен задать вам несколько вопросов, важных для следствия. И хотел бы получить на них ответы, максимально подробные и правдивые.
– Я не приучен лгать, я отвечу на все ваши вопросы. Спрашивайте.
– Вам известно, при каких обстоятельствах была убита ваша бывшая жена?
– Мне известно, что на нее напали, ударили ножом. – Голос Гольдера звучал все глуше.
– А где именно это произошло, вы знаете?
– На дороге, ведущей к нашей… к моей даче. – Гольдер посмотрел на Колосова. – Ночью, когда она ехала с Левой.
– Откуда ехала?
– От меня. – Гольдер закрыл лицо руками, согнулся.
– Мы вас искали все эти дни, точнее не вас, а место, откуда она ехала. Искали и причину, по которой она вместе с малым ребенком ночью оказалась на пустынной дороге. – Колосов смотрел на его плечи, на его рыжеватый затылок. – Вы могли бы нам помочь, если бы пришли сами и все рассказали.
– Что я должен был вам рассказать?
– Что случилось там, на даче между вами.
– Я не знал, куда и к кому мне прийти. Кто ведет следствие.
– Следствие ведет областная прокуратура, я веду розыск убийцы. – Колосов налил воды из электрического чайника в стакан. – Вот, выпейте. Успокойтесь.
– Я спокоен. – Гольдер провел ладонями по лицу.
– Так что же произошло между вами и вашей женой?
– Я забрал сына. Увез его к себе на дачу. – Голос Гольдера звучал по-прежнему глухо. – Я решил забрать его совсем. Она, Дуня, примчалась на дачу на машине поздно вечером. Мы поссорились. Она была в ярости – как я посмел… А я… Я думал, что я прав. Это была ужасная ночь. Но я и представить себе не мог, что…
– Вы забрали мальчика – откуда, когда?
– Она не разрешала мне видеться с Левой. Ее покойный отец, а потом и брат Костя с большим трудом заставили ее дать мне один-единственный день в месяц, когда я мог общаться с сыном. Это и был тот день.
– Вы приехали за мальчиком на квартиру вашей жены?
– Она не разрешала мне бывать там. Леву ко мне домой утром привезла Ира, младшая сестра.
«А Константин про это мне ничего не сказал, – отметил Колосов, – не хотел впутывать девчонку?»
– Я должен был встретиться с Ирой в пять часов. Мое время быстро истекло. Но я решил… Я давно уже собирался. Это не могло так дольше продолжаться. Мой сын… Лева… он погибал с ней, она губила его…
– Ваша жена была плохой матерью?
– По-своему она любила Леву.
– Почему же тогда вы хотели отнять его?
– Потому что там у нее, в их семье, мой сын… он просто погиб бы. Погиб бы, когда подрос, стал больше понимать. И я ничего уже не смог бы сделать, ничего изменить.
– Я не понимаю вас. Вы опасались за его жизнь – так, что ли?
– Не за жизнь. О его жизни я должен был думать тогда, когда отпустил их ночью одних. Идиот, болван. – Гольдер покачал головой. – Называется, увез ребенка, называется, спрятал, скрыл: она примчалась на машине, кричала, что я вор и подлец, что я украл ее сына, что она убьет меня за это.
– Она – вас?
– Она – меня. – Гольдер смотрел на Колосова. – А вы подозреваете, что это я убил ее там, на дороге?
– Скажите, Марк Александрович, в больших шахматах верят в случайности или исключают их? – спросил Колосов.
– Исключают. Однако верят.
– Во что, по-вашему, должен верить я? С логической точки зрения? Ваша жена найдена в машине с ножевыми ранами недалеко от вашей дачи, куда она, как вы сами говорите, примчалась на ночь глядя с целью отнять у вас сына, которого вы туда увезли, умыкнули без ее согласия, без разрешения. Найдена она убитой после скандала с вами, после того, как, вы сами говорите, грозилась убить вас.
– Я сам себя убить должен за то, что отпустил их ночью одних.
– Как же это вы отпустили их ночью одних?
– Я виноват.
– Только в одном этом виноваты?
– Только в этом. – Гольдер хрустнул пальцами. – Я виноват, что затеял все это в тот злополучный день. Мне говорили, меня просили, она просила меня…
– Кто вас просил?
– Зоя, сестра моей жены. Я должен был вернуть сына Ирке, нашей маленькой… Она приехала за ним ко мне, а я уже собирал вещи, уже вызвал такси. Ирка растерялась, позвонила Зое – это единственный человек в той семье, который… который хоть сколько-то понимал меня, понимал, что и я тоже имею право на Леву, что я его отец… Я сказал, что забираю сына насовсем, что теперь он будет жить со мной, у меня. Зоя умоляла меня не делать этого, просила, но я ничего не желал слышать. Пришло такси, мы сели и поехали. Я думал, что мой сын теперь всегда будет со мной. А потом среди ночи на дачу нагрянула она, моя жена.
– Значит, о том, что вы забрали мальчика и увезли его на дачу, ваша жена узнала от своих сестер Ирины и Зои? – уточнил Колосов.
– Да, наверное, они ей сказали. Как же они могли не сказать? Она примчалась. Такой я ее никогда прежде не видел… нет, видел, она и раньше со мной особо не церемонилась.
– Во сколько она приехала на дачу?
– Ночью, где-то около двенадцати.
– Где она оставила свою машину? Въехала во двор или оставила ее за воротами?
– Ворот я ей не открывал. Я вообще дар речи потерял, когда она вдруг возникла на пороге – Лева уже спал, я сидел на террасе. И тут вдруг – она.
– Что же произошло?
– Она съездила меня по физиономии, закричала, что я вор. Я пытался объяснить ей, что это мое решение, что я тоже имею право, но она не слушала, бросилась в комнату, подняла Леву и начала его одевать.
– Вы не пытались ей помешать?
– Как я должен был ей помешать? Тоже ударить?
Колосов смотрел на его руки – подковы гнуть можно этакими граблями, а он ладьи да пешечки по доске ими переставляет. Гроссмейстер… Надо же, этот парень гроссмейстер, шахматист. Что за люди – эти шахматисты? С чем их едят? Оказывается, и у них, в их шахматном мире, есть кое-что, кроме их любезных шахмат: семейные страсти, скандалы, разводы, споры из-за ребенка. Мог такой вот тип в запальчивости, в ярости, в пылу скандала ударить жену ножом? Другие, не шахматисты, но тоже мужья – могут. Сколько подобных случаев было. А этот? Этот тоже мог, что бы он сейчас тут ни говорил, какую бы лапшу ни вешал, как бы ни оправдывался. Как все было? Да очень просто. Евдокия схватила мальчика, понесла к машине, а он вполне мог схватить какой-нибудь нож со стола, догнать ее и ударить в спину – раз, потом еще раз, еще. Состояние аффекта или что-то близкое к нему.
Он снова глянул на руки Гольдера. Стоп. А как же тогда тальк? Частицы талька, обнаруженные на рукоятке двери? Как же тогда полное отсутствие чужих – не потерпевшей – отпечатков в машине? Что же, этому парню, кроме ножа, пришлось искать там, на даче, еще и перчатки, натягивать их на свои ручищи и гнаться в таком виде за женой? И потом, самое главное – нападение произошло на дороге, когда машина уже отъехала от дачи. Что же, он сел в машину? Спрятался? Спрятаться он не мог сзади, не поместился бы такой лось здоровый между сиденьями.
– Я вынужден просить вас проехать на дачу в поселок Красный Пионер, – сказал он Гольдеру, все еще думая о ноже и следах талька. – Я обязан осмотреть дом.
– Прямо сейчас поедем? – спросил Гольдер. – Ладно, я вызову такси.
– Мы поедем на моей машине. А у вас что, своей нет?
– Я не умею водить. – Гольдер покачал головой. – И все никак не могу научиться. Боюсь дороги.
– Ваша бывшая жена водила, кажется, очень неплохо?
– Она отлично водила. С ранней юности за рулем. А надо мной смеялась, трусом меня называла, тряпкой, рохлей. Говорила, что такой, как я, ничего не в состоянии дать мальчику. Ничего полезного.
– А ваши успехи в спорте, в шахматах ее что же, совсем не впечатляли?
– Я с одинаковым постоянством проигрывал и выигрывал турниры, – ответил Гольдер. – Ее устраивало, если бы я только выигрывал. Она любила только победителей и презирала проигравших. Когда я проигрывал, она меня презирала. И не давала себе труда это скрывать.
– Но это же спорт, соревнование, все время выигрывать ни у кого не получается. Даже у чемпионов мира. Я читал про вас в Интернете. Вы вот международный турнир выиграли, с Крамником собираетесь играть… Вообще, Марк Александрович, зачем вы заварили всю эту кашу?
– Какую кашу?
– Ну, с похищением сына? Зачем он вам? Неужели ему с вами было бы лучше? Вы человек занятой, наверное, вот так занятой – в шахматы ведь играете, не в городки. Голова, наверное, все время работает, думает – испанская партия там, защита Алехина, турецкий гамбит. Ну что бы вы с сыном-то делали? Уехали бы на очередной турнир, куда-нибудь опять на Мадейру или в Касабланку, а сына бы на няньку кинули. Ваша жена, насколько я знаю, тоже воспитанием сына особо не занималась, но няньку и она имела, а потом у нее была мощная поддержка в лице такой обеспеченной семьи…
– Из этой семьи я и хотел забрать сына.
– Почему?
Гольдер не ответил.
– Так все-таки почему? Чем вам не нравилась семья вашей жены?
– Мне все нравилось. Все и все.
– Тогда я снова вас не понимаю. Извините.
– Я не буду, не вправе обсуждать кого-либо после того, как Дуня погибла такой страшной смертью. Они – ее семья, они бы сумели ее защитить, несмотря на все их недостатки, а я не смог.
– Мы так и не выяснили, где ваша жена оставила свою машину?
– За воротами, на дороге. Я видел, как она уехала вместе с Левой – огни мелькнули и пропали за поворотом. А я, идиот, стоял посреди двора и… Если бы я только мог представить себе, что произойдет через несколько минут…
– Как, по-вашему, ваша жена, в том состоянии, в котором она уехала от вас, могла посадить случайного попутчика к себе в машину? – спросил Колосов. – Там, на Кукушкинском шоссе?