– Павлик, можно я тебя попрошу об одной вещи? – спросила она.
– Что такое, Ириш?
– Можно я поеду сегодня с тобой?
– Куда?
– Мне все равно. Я не могу здесь быть. И к матери ехать тоже не могу.
Он растерянно развел руками.
– Не берешь меня? – Она запустила руки себе в волосы. – Ну конечно, ты занят. Все тут у нас заняты делами, только какими – непонятно. А я бы тебе не мешала. Просто в такси бы прокатилась. Ты – в банк, а я бы в какой-нибудь кафешке тебя подождала.
– Ириш, это невозможно, извини, – сказал он тихо.
– А Марк бы меня взял с собой. Он бы непременно взял меня, не бросил. Он бы помог мне, понял. А вы его вчера выгнали, как собаку!
– Зоя, дай ей воды. У нее, кажется, истерика начинается, – сказал Павел нервно.
Нина вместо Зои протянула Ирине стакан с апельсиновым соком.
– Ира, попейте.
Но Ирина оттолкнула ее руку. Сок пролился на белую крахмальную скатерть. Она выскочила из-за стола и ринулась в гостиную.
Павел раскрыл портфель, проверил его содержимое. Защелкнул замок. Глянул на Нину. Он был бледен, на висках его блестела испарина, словно он в это тихое домашнее утро успел пробежать марафон.
– Она зря психует, – произнес он медленно. – Здесь, в доме, больше ничего такого не случится. Константин оставил здесь двух охранников. Вон они во дворе, в машине.
Ему никто не ответил. Зоя, сидя в одиночестве за большим накрытым столом, намазывала себе вишневым джемом бутерброд. Он сел в такси и уехал. Нина, прежде чем снова подняться к Леве, заглянула в гостиную.
Ирина лежала на диване, уткнувшись лицом в кожаный подлокотник. Портрет смотрел на нее со стены. Тень лежала на матовом породистом лице, выписанном маслом. Нина подумала: вот он, ее дед, она – его внучка, а ощущение такое, что он… пялится на нее с холста несытыми глазами любовника…
Ирина подняла голову – лицо ее было в слезах. Она перехватила Нинин взгляд.
– А, – прошипела она, – что, нравится? Он нравится, да?
– Кто? – спросила застигнутая врасплох Нина.
– Он. – Ирина схватила диванную подушку. – Сволочь, вампир!
– Ира, успокойтесь.
– Да я спокойна, ты что – не видишь? Я совершенно спокойна. А он… Вот, на тебе! – Она с силой запустила подушкой в портрет на стене. – Ненавижу его! С детства ненавижу! Это он, он во всем виноват! Федьку из-за него убили. И нас всех скоро прикончат. Прибьют, как навозных мух!!
Подушка ударила генерала по лицу, но не причинила портрету никакого урона. Тяжелая резная сталинская рама даже не покосилась.
– Сестра, послушай меня.
На пороге стояла Зоя. Она пересекла гостиную и присела на диван рядом с Ириной.
– Отстань ты от меня, Зойка. Тоже еще – утешительница нашлась. – Ирина тряхнула волосами. – Ты бы в морге давно уже на столе валялась, если бы не… если бы тот подонок тогда не промазал.
– Знаешь, что я тебе скажу, сестренка? – Зоя обняла ее за плечи. – Или жить, или бояться – одно из двух. Понимаешь? Третьего нам, видно, сейчас не дано. Так вот я выбираю первое.
– Это после всего, что с тобой было?
– Да. Бояться я уже устала. Тряслась от страха два дня, но это уже слишком. Еще одни такие сутки, и меня в Соловьевку можно будет отправлять, как Павлика нашего.
– А что, разве Павел Андреевич лечился в Соловьевской больнице? – спросила Нина.
– Лечился. Только не надо нас спрашивать, от чего, ладно, доктор? – Зоя вздохнула. – А я в психушку не хочу. Нет, девочки. Я… я танцевать хочу, я танцевать хочу, – спела она из «Моей прекрасной леди», закружилась, закружилась и замерла, закрыв лицо руками.
– Неужели в школу танцев свою поедешь? – спросила Ирина удивленно.
Зоя кивнула. Отняла от лица руки. Гибко нагнулась, подняла валявшуюся на полу подушку.
– Зойка, а что, если мне тоже попробовать? – спросила Ирина. – Я помню, когда вы с Дуней начали танцами заниматься, вы так изменились обе. Были такие счастливые обе. С Дуньки потом все это слетело. С нее быстро все слетало, не задерживалось. А ты… Тебе это правда помогает?
– Отчасти.
– Танго?
Зоя улыбнулась – вопрос был детски-наивный.
– Тогда я тоже в эту вашу школу танцев запишусь. – Ирина тряхнула волосами. Перемена в ее настроении была мгновенна и весьма непоследовательна. – А что? Всего и делов-то, деньги твоему Анхелю заплатить.
– Дело не в деньгах.
– Думаешь, у меня не получится? Помнишь, ты однажды сказала, что я пластичная.
– Танго такой танец, Ира. Одной пластики мало. И техники тоже мало. Даже страсти. Страсть может украсить, а может и все испортить. Нужен расчет, понимаешь? Трезвый, холодный расчет здесь и здесь. – Зоя ткнула сестру пальцем, как указкой, в лоб и в сердце.
– Мне щекотно, Зойка, перестань!
– Ну, вот слезы и высохли, – усмехнулась Зоя. – Быстро у тебя это. А он, Ира, – она кивнула на портрет на стене, – ни в чем таком перед нами не виноват, запомни.
– Ну да, как в «Бумере», не мы такие, блин, жизнь такая, – фыркнула Ирина.
– Какие были у него грехи, – Зоя говорила о своем деде снисходительно, как о ровеснике, – он их искупил. Думаешь, тогда, в пятьдесят четвертом, ему под колесами метро за нас за всех умирать легко было?
От этой фразы, брошенной через плечо на пороге, у Нины остался странный осадок. Из окна детской она наблюдала за тем, как машина Зои – маленький храбрый синий «Пежо» один, без охраны выезжал за ворота дачи. Сердце Нины сжимала тревога.
* * *
Тревожно и муторно было на сердце и у Ираклия Абаканова. В тот самый момент, когда Никита Колосов справлялся в ординаторской кардиологического отделения о самочувствии Варвары Петровны, Ираклий как раз садился в свою машину, хмурый, высосанный бурной бессонной ночью до дна.
Ночь он провел с проституткой, снятой на «Белорусской» возле «Комеди-Холл». Девка была уже в летах, потасканная, однако шустрая и отвязная до предела. Ираклию она сразу заявила: «Ты мне глянешься, много я с тебя не возьму». Ему было плевать на ее комплименты. И хотеть он ее особо не хотел – такую рыжую, сырую, наглую, обабившуюся, прокисшую от пива и джина. Но ему надо было где-то ночевать. А в свою квартиру на Багратионовской он в эту ночь по целому ряду причин возвращаться не хотел. С некоторых пор в квартире этой ему стало неуютно и беспокойно. В «Комеди» обещали посетителям «бурное шоу на базе виртуозной ненормативной лексики и нахального стриптиза». Ираклий хотел развеяться, но очень скоро устал от всего этого шумного бардака. Девка прониклась участием и повезла его, пьяного, на свою хату – куда-то в Люблино. И там, в Люблине, в чужой заплеванной квартире, в несвежей койке он и очнулся.
Оделся молча, швырнул на столик скомканные купюры. Во рту было кисло, погано. Сев в машину – благо не угнали в этой дыре, – пошарил в бардачке, ища сигареты, но их не было. Эх, сейчас бы поехать в «Джус-Джокер», попытать счастье – первое, дневное, незатраханное, незасаленное – на рулетке или в карты… А потом в сауну или в турецкие бани. А вечером снова в «Джус». К папе Валету под крыло…
Он ехал, высматривая киоск по продаже сигарет. Но, как на грех, все они были закрыты. А кругом уже были все знакомые в доску места: Автозаводская, салон авто, контролируемый людьми Валета, забегаловки, залы игровых автоматов, бар «Сирота казанская», а там промзона, набережная, кривые заводские переулки и до боли знакомый, милый сердцу Погрузочный тупик, с которым столько всего связано! Ираклий остановил машину у продуктовой лавчонки – вот здесь сейчас он купит сигарет. Подумает о том о сем. Соберется с духом и позвонит Валету – Семену Ивановичу Кондакову. И не надо, не надо дергаться, психовать, все скоро уладится само собой…
В лавчонке под потолком работал телевизор. Продавщица отсчитывала сдачу за сигареты, а Ираклий смотрел «Новости». Как и тогда в «Джус-Джокере», по телевизору шел репортаж о птичьем гриппе – люди в костюмах химзащиты собирали дохлых, зараженных вирусом птиц, швыряли их в закрытые брезентом фуры. Некоторые птицы – утки, куры, гуси – еще дышали, еще трепыхались, их убивали ударами палок. Палками били по голубям, воробьям, расплющивая их в лепешку, в загонах травили домашнюю птицу хлором, собирали в полиэтиленовые мешки. Жгли в кострах птичьи трупы, еще живых, кудахтавших, но уже приговоренных кур закапывали в огромные рвы.
– Что творят! – тихо сказала продавщица. – Ну, народ, ну люди-человеки… Это над живыми существами так измываться. Да им ведь никого не жалко! Только себя. Доведись вот так, не дай бог, эпидемия, друг друга ведь со страха истребят под корень, не пощадят.
«А не надо никого щадить, – подумал Ираклий, покидая магазин, – жалкая это вещь – пощада. Дед наш Ираклий это хорошо понимал…»
Он подошел к машине, а возле нее его уже ждали трое. Ждавших он сразу узнал – сколько раз встречал у Папы Валета в «Джус-Джокере» за игорным столом.
– Привет, пацаны, – поздоровался он.
– Валет приказал спросить: долго будешь финты такие выкидывать, Бетон? – тихо спросил один.
– Какие финты?
– В должниках долго будешь бегать?
– Мы же с Вальтом… с Семеном Иванычем все уладили. Я же сказал – на днях заплачу. Максимум через пару недель деньги будут.
– Валет такого уговора не помнит. Если через час не привезешь бабло, он, велел передать, врубает тебе почасовой счетчик.
– Да вы что?! Что случилось-то? Объясните. Столько ждал, и вдруг – нате вам – счетчик!
– На «Джус» налоговики наехали по-крупному. Вчера проверка была, лицензию могут отобрать. Папа Сеня решил по сусекам тряхнуть, – миролюбиво объяснил второй. – Слушай, Бетон… ты это, не ори, можем договориться. Папа Сеня тебя про тачку велел спросить. Про «Мерседес».
– Я же сказал ему в прошлый раз – это машина моего покойного отца, она в гараже, она мне не принадлежит. Потом, когда-нибудь, возможно, да, но не сейчас.
– Ты ведь адрес гаража знаешь, и номер бокса, и код. Валет сказал – или бабло, или эта тачка как залог.
– Да не могу я «Мерседес» ему отдать! На меня и так уже дома все наши волками глядят. – Ираклий глянул на посланцев. У них были скучные лица. – Все равно у меня ключей нет.
– Ключи нам не нужны, мы и так заберем. Говори адрес, номер и код. Или предпочтешь почасовуху?
Ираклий выругался, его душило бешенство. Но делать было нечего. Через пять минут все было кончено – они уехали вполне удовлетворенные. «В гараж погнали, твари», – подумал он и вспомнил, как не далее, как третьего дня, Константин в его присутствии упоминал про «Мерседес» отца. У него был свой «Мерседес» – желтый, спортивный, а это была машина класса люкс, новая, которой отец, бедняга, купив, так и не успел особо порадоваться – смерть помешала. Как и все фамильное абакановское имущество, «Мерседес» ждал в своем боксе раздела наследства и аукциона. «Пусть пока забирают на… – подумал Ираклий. – Что уж теперь… теперь уж все равно. Недолго осталось ждать».
* * *
– Больная еще очень слаба. Она все собирается ехать на похороны сына, но об этом в ее состоянии и речи быть не может, – заявил Колосову лечащий врач Варвары Петровны. – Допроса больной разрешить вам не могу. Могу позволить лишь короткую беседу, и то с условием, что вы попытаетесь отговорить ее от поездки на похороны, которая может стоить ей жизни».
Колосов вынужден был согласиться. Он не знал главного: как воспримет экономка Абакановых-Судаковых его повторный визит.
В палате Варвары Петровны ничего не изменилось. А вот с ней самой перемены произошли огромные.
– Опять вы? Из милиции? Я же сказала вам, чтобы вы оставили меня в покое.
В прошлый раз она кричала это яростно, теперь ее голос был тихий, почти умоляющий.
– Варвара Петровна, я прошу, выслушайте меня. За эти дни едва не произошло новое убийство.
– Ириша? Моя девочка?! – Варвара Петровна привстала.
– Нет, нет, успокойтесь, не она. – Колосов мысленно жестоко обругал себя – разве с этого надо было начинать, идиот? – Убийца стрелял в Зою, но все на этот раз обошлось. Я приехал к вам потому, что мне необходима ваша помощь.
– Чем я могу помочь? Я для сына… для Феди не смогла ничего сделать.
– Варвара Петровна, буду с вами откровенен. – Колосов торопился: в любую минуту в палату могла заглянуть сестра и вытурить его вон. – Сначала мы связывали убийство вашего сына, Евдокии и покушение на Зою с убийством некой семьи Мужайло, совершенным летом в Волгограде.
– Вы знаете о них?
– Да знаем, буквально еще три дня назад я был уверен, что эти убийства – звенья одной цепи, что их совершает некто – фанатик, одержимый, ослепленный ненавистью, решивший мстить семьям генералов Абаканова и Мужайло за те преступления, которые… они совершали, как это теперь говорят «в эпоху тоталитаризма».
– Вы что, сумасшедший, молодой человек?! – воскликнула Варвара Петровна. – Как вы могли такое себе вообразить?
– Ваши домашние сами уверены в этом до сих пор. Но они заблуждаются. Мы располагаем вескими доказательствами того, что связь между этими убийствами отсутствует. Отсутствует и мотив мести. Убийство семьи Мужайло было совершено в Волгограде с целью завладения денежными средствами и ценностями.
– Как… как вы сказали? Повторите! – вскрикнула Варвара Петровна.
«Ну, все, сейчас ей станет плохо, и на этом все закончится», – испугался Колосов.
– Подождите, ради бога успокойтесь.
– Ничего… это так, ничего, уже прошло. – Она хватала воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. – Так вот вы как думаете… Боже, боже мой…
– Я пришел к вам поговорить о семье, в которой вы прожили долгие годы, о людях, которых вы так хорошо знаете. Вы умный взрослый человек, вы мать. Вы должны, обязаны нам помочь. Вы должны помочь своей дочери Ирине, ее сводным братьям, сестре, этому малышу… Все они в большой опасности. Нет, нет, не волнуйтесь вы так – там в доме им ничего в данный момент не грозит. Дом постоянно находится под нашей охраной.
– Какая охрана спасет от стрелы, летящей в ночи?
– Я не понимаю, какой стрелы?
– Это в Библии. – Варвара Петровна закрыла глаза. – Стрелы ненависти, стрелы жадности, стрелы злобы… Что вы меня спрашиваете о них? Хотите знать, кто пускает эти стрелы? Так я не знаю. Я знаю одно: никакой семьи Абакановых нет и не было никогда. Это миф. Еще когда был жив Костя… Константин Ираклиевич, их отец, мой гражданский муж – это уже было мифом. Они братья и сестры друг другу только по паспорту, а на деле…
– Что на деле? Что, Варвара Петровна?
– Боже мой, это я виновата, я во всем виновата, зачем я тогда поддалась на его уговоры и привезла Иришку и Федю в этот проклятый дом? – Варвара Петровна заметалась на подушке. – Я думала, что я обеспечиваю этим шагом им место в жизни – такое, к которому стремятся тысячи, миллионы. А вышло, что своими же руками подтолкнула моего ненаглядного мальчика в могилу!
– Варвара Петровна, я прошу вас…
– Они все, вы слышите, все ненавидели моих детей. Они все и друг друга-то ненавидят. С тех пор как умер Костя… Константин Ираклиевич… все вообще пошло прахом.
– Это как-то связано с наследством? С разделом капитала, да?
Варвара Петровна застонала, закрыла глаза.
– Расскажите мне об Абакановых, – попросил Колосов.
– Что я могу рассказать? Неужели вы сами не поняли, с кем вы имеете дело?
– Нет, вроде на первый взгляд обычные молодые люди. Конечно, эгоистичные, занятые собой, но вполне нормальные. Чисто внешне очень даже красивые – ваша дочь, например, ее сводная сестра Зоя.
– У нее есть любовник, – хрипло сказала Варвара Петровна. – Это, надеюсь, вам известно?
– Нет. Кто он такой?
– Точно не знаю, это как-то связано со школой танцев, куда она постоянно таскается! – Впалые щеки Варвары Петровны покрылись пятнами. – Она такая же потаскуха, как и Дунька – ее дражайшая сестрица. Та мужу со всеми подряд рога наставляла, неизвестно еще, от кого ребенка прижила, а эта дрянь все из дома, как сорока, тащит, чтобы любовника своего, альфонса, содержать.
– Объясните, что вы имеете в виду.
– Нечего мне объяснять. Это вы сами должны были узнать, милиция, называется. – Варвара Петровна из болящей, умирающей на глазах превращалась в яростную фурию. Колосов подумал: как же должна она ненавидеть всех их, чтобы в своем «предынфарктном состоянии» вот так бесноваться. Вспомнились ему слова Ираклия про «семейное проклятие» – да уж… ничего не скажешь…