Потом стали ощупывать ящик со всех сторон. Пробовали открыть крышку, но плотная, проржавевшая на линии соприкосновения с ящиком крышка не поддавалась никаким усилиям.
Пробовали ковырять штыком в очищенной от ржавчины замочной скважине, пробовали ставить ящик на бок и на попа… Наконец успокоились.
Глупо было взламывать его здесь, в центре горы… И когда решили, что надо выбираться из подземелья, дневной свет, и воздух, и тайга показались такими далекими, что уже без разговоров торопливо обвязали ящик веревкой, подтащили его к колодцу и стали медленно спускать вниз.
Ящик часто ударялся о каменные стены, и путешественники на секунду замирали при этом, как будто он опускали хрустальный сосуд, хотя оба прекрасно знали, что никакой удар ящику не повредит.
Веревка неожиданно ослабла в руках. Переглянулись. Для верности еще раз приподняли ящик и опустили.
— Дно! — сказал Петька.
Спуск занял у них еще больше времени, чем подъем. В стволе, как и на отвесной скале или как на дереве: подниматься легче, чем опускаться.
Ящик лежал в глиняной яме. Выволокли его. К одной из ручек привязали веревку. И Никита полез впереди, чтобы волочить находку, а Петька стал подталкивать ящик сзади. Через некоторое время поменялись местами. Потом менялись еще несколько раз, пока оказались в коридоре, где можно было, хотя бы согнувшись, распрямить ноги.
Вода кончилась, губы пересыхали, дыхание со свистом вйрывалось из груди, и, несмотря на холод в пещере, лицо разъедал пот.
Задыхаясь, падая иногда и поднимаясь опять, двигались дальше, стараясь не ошибиться на поворотах.
Лишь когда впереди узенькой полоской мелькнул свет, они не выдержали и закричали «ура!».
Следы пересекаются
Первое, что они с изумлением увидели у выхода из Черной пещеры, — это было закатное солнце. Они пробыли под землей несколько часов, и если не будут действовать быстро — солнце скроется за дальним лесом.
Если с замиранием сердца они глядели вчера вверх, на зияющую пустоту Черной пещеры, то теперь с тем же чувством, глотая вязкую сухость в горле, они глядели вниз, на покинутую ими поляну.
Осторожно спустили на веревке драгоценный ящик. Следом за ним на каменную площадку полетели кепки, телогрейки, лук.
Потом на той же веревке Никита спустил Петьку.
Привязывать веревку было не за что. Догадались обвести ее вокруг уступа в скале. Никита обвязал себя одним концом и повис под уступом, а Петька снизу понемногу опускал веревку. Как ни тяжело было вчера тащить все снаряжение, длинная веревка пригодилась.
Держа в руках кепки, в последний раз оглянулись на Змеиную пещеру.
— Живи, змей! — великодушно разрешил Петька. Тронулись дальше.
Крутой спуск одолели, продернув веревку сквозь ручки ящика и закрепив ее на ручках. Никита шел впереди и тянул ящик, когда он застревал на склоне. Петька шел сзади и придерживал находку, когда спуск становился очень уж крутым… Потом, закинув веревку на плечи, подняли ящик и рядышком двинулись к опушке тайги.
Петька, возбужденный, ничего не замечал, а Никита, — поглядывая то вперед, то по сторонам, давно уже напряженно шевелил бровями и, как собака, почувствовавшая добычу, вглядывался в каждый куст на опушке.
Пройдя в ложбинку, они должны были углубиться в лес и могли считать, что основные трудности позади. Петька решил поторжествовать.
— Эврика, раб божий! — сказал Петька. — Граф Монте-Кристо будут! Знаки Зодиака не подвели! Целуй девушку в линию сердца!
В это время веревка, перекинутая через левое Петькино плечо, больно дернула его, и Петька не договорил.
Это Никита опустил ящик на землю.
— Ты чего, раб божий? — спросил Петька.
Никита сел на ящик и, ни слова не говоря, уставился на Петьку снизу вверх. Тот даже чуточку испугался. Повторил:
— Ты чего это? Чокнулся?
Никита молча показал ему на землю рядом с собой. Трава в затененной ложбине была влажной, и ложбинку пересекали три тяжелых следа.
Петька сразу умолк, кинулся разгребать придавленную чьей-то ногой траву.
— Проня… — сказал Никита.
Петька вырвал несколько кустиков пырея. Друзья увидели на влажной земле отпечаток мужского каблука с подковкой и тремя углублениями…
Петька выпрямился.
Тайга, до которой оставалось несколько шагов, уже не казалась такой родной, как минуту назад.
— Вернемся к пещерам? — тихо спросил Петька.
Никита мотнул головой: «Не…»
Да Петька и сам понимал, что возвращаться смысла не было. К тому же оба они страшно хотели пить.
Никита поднялся, перекинул через плечо веревку, поправил на поясе штык.
— Идем…
Петька тоже быстро перекинул через плечо веревку, взял в свободную руку дротик. Пошли теперь уже не рядом, а друг за другом, выслушивая каждый шорох в тишине засыпающей тайги, просматривая каждый куст по сторонам…
Никита повернул круто вправо. Стараясь не наступать на сухие ветки, пошли все быстрей, быстрей, иногда меняя направление, чтобы запутать свои следы по тайге.
У случайного болотца напились густой, с водорослями тухлой воды и снова двинулись дальше.
Мелькнула идея спрятать ящик, уйти без него. Но если бы знать, что это поможет сберечь находку… А разве можно быть уверенным, что именно в этот момент за одним из деревьев не притаился и не наблюдает за тобой косматый, одуревший в поисках сокровища Проня?..
Сил уже не было. Плечи занемели, ноги ступали автоматически, подкашивались на малейшем подъеме… Но шли и шли, углубляясь все дальше в тайгу, — не прямо, как надо бы, если идти домой, а все время чуть вправо от своего пути, в сторону Засулей…
Наконец погасли верхушки сосен, и, выйдя на небольшую поляну, друзья молча опустили ящик. В темноте далеко не уйдешь…
С минуту поколебались: жечь или не жечь костер?
Но остаться один на один с кромешной темнотой было бы глупо: возьмут тебя за горло, а ты и не увидишь — кто…
Сумерки густели прямо на глазах. И, не сговариваясь, кинулись таскать на поляну хворост. Оружие при этом не выпускали из рук.
Петька вырыл возле будущего костра яму, опустили в нее ящик, прикрыли сверху дерном, а потом забросали ветками для постели. Покончив с работой, распили бутылку тухлой воды, набранной в том же болоте.
Голоса тайги
Пока огонь не разгорелся вовсю и не отодвинул к лесу надвигающиеся тени — молчали.
Ночь куполом нависла над ними и опустилась по краям поляны…
Никита смотрел в огонь, и только по отсутствующему выражению его лица можно было понять, как напряженно вслушивается он в окружающее их безмолвие.
Петька оглядывался. В другом случае усталость уже свалила бы обоих, а теперь лишь непрерывный звон в голове напоминал о растраченных силах и бессоннице.
Вдруг с громким криком шарахнулась в лесу разбуженная птица.
Петька судорожно сжал в руке дротик. Никита, весь напряженный, со штыком в руке, еще ниже склонился к огню, готовый в любую минуту вскочить и обороняться. Ночные птицы так испуганно не кричат и не шарахаются… Минуты две прошли в безмолвии.
— Сова охотится… — чтобы только не молчать, сказал Петька.
Потом слышался хруст валежника… И опять до боли в пальцах путешественники сжимали оружие. Потом будто чей-то вздох…
Так можно было сойти с ума.
Коротко и успокаивающе-знакомо пробормотал сыч.
— А! — махнул рукой Петька. — Ложись спать! — И неожиданно засмеялся, оглядываясь на тайгу. — Ложись, я подежурю! Чего нам бояться сумасшедшего?! Эй, сумасшедший! — И Петька приподнял в руке дротик.
— Ты знаешь… — проговорил Никита. — Он вовсе не сумасшедший…
Нападение
Петькина рука с дротиком медленно опустилась.
— Ты что?.. — тихо спросил Петька.
Никита виновато отвел от него глаза, уставился в огонь. Обилие идей в его голове опять помешало ему сделать свои выводы вовремя.
— Помнишь… — шевельнув бровями, сказал Никита. — Когда мы у Прокопки сидели на сеновале… Кто-то приходил… Помнишь? — Никита поднял голову. Петька кивнул, уже догадываясь, что к чему. — Голос-то ведь был знакомый, а?.. — спросил Никита.
Петькина рука автоматически потянулась к чубу, но задержалась и, не дотянувшись до негр, опустилась на колени.
— Я тогда еще уловил, — сказал Никита. — Решил: показалось… Потом — забыл… А вчера, когда проснулся, вспомнил…
— Так… — медленно вздохнул Петька. — Чего ж молчал?
— Следов же никаких? — удивился Никита. — Мало ли что померещится. Вон куст… — Никита показал в дальний конец поляны, где они еще при свете видели куст терновника. — Вглядись — и что хочешь увидишь.
Петька вгляделся и увидел Проню.
— Ладно… — сказал Петька. Глаза его сузились, спина распрямилась. Будто бы то, что враг у них теперь был самый обыкновенный живой человек, не сумасшедший и не таинственный, было уже не так страшно. Хуже, когда не знаешь, с кем имеешь дело, и воюешь с призраками.
— Спи, — решил Петька. — Потом ты подежуришь…
— Ладно… — сказал Никита. — Я так… — Поставил штык между ног, уткнулся лицом в колени и скоро заснул.
Петька, оставшись в одиночестве, удвоил внимание… Но сколько времени прошло, как спал Никита, он не знал, будить его было жалко, Петька боялся, что прошло всего каких-нибудь полчаса. И адмирал-генералиссимус не заметил, как, свесив голову, задремал сам.
Очнулся он слишком поздно. Очнулся, когда уже пересекали поляну бесшумные шаги и огромная зловещая тень нависла над его головой.
Владька и Мишка смущаются
В Петькином доме до глубокой темноты сидели пять женщин: бабка Алена, Петькина мать, Валентина Сергеевна, Владькина мать и Мишкина. Последних двух вызвали вместе с сыновьями для консультации. Но никто не знал ничего определенного… Внимательно вслушиваясь в разговоры взрослых, Мишка и Владька толкались в Петькином доме весь вечер.
Слух о новом исчезновении двух путешественников быстро облетел окрестности. И флаг над Петькиным домом привлек зевак со всех сторон. Приходили даже рагозинцы, забыв на время о междоусобной войне.
— Ничего, — утешала Валентина Сергеевна, — они вернутся, как обещали. А теперь мы организуемся все вместе. Будем коллективно придумывать что-нибудь… Палатку председатель нам обещал…
Петькина мать только вздыхала.
Больше всего Валентину Сергеевну огорчило то, что мальчишки посчитали ее неспособной отправиться в путешествие вместе с ними.
— Ну почему это, мальчики? — обратилась она к Мишке. — Я, можете закаленнее всех вар!.. А вы бы тоже не взяли меня с собой?
Мишка торопливо затряс головой и что-то замычал. Трудно было понять из этих манипуляций: категорически взял бы Мишка учительницу или категорически не взял бы.
— Нет, — сказала желтоволосая Владькина мать, — просто нельзя давать детям слишком большую волю. Я вот за своих всегда могу сказать, где кто. А ведь у меня трое их! Баловать некогда… Но, может быть, это и дисциплинирует их. Ведь ты мне все говоришь, правда, Владик?
Владька моргнул своим разноцветным синяком..
— И то ж… — басовито прогудела Мишкина мать, заведующая свинофермой. — Уж я рада-радешенька, что мой сошелся с вашим. Глядишь: мастерят что-нибудь…
Петькина мать чувствовала себя в чем-то виноватой перед всеми и молчала. Бабка Алена молилась про себя, чтобы внук вернулся живым и здоровым, обещала богу пальцем не трогать Никиту. Потом, когда молитва кончилась, она думала, что только пару раз протянет начальника штаба по мягкому месту да потаскает за ухо — и все… Потом, испугавшись, опять клялась богу, что пальцем не тронет внука…
— Главное, нам надо собрать их на лето вместе, — опять заговорила Валентина Сергеевна. — Вы должны помочь мне в этом. Чтобы они забыли эти самые распри: деревня на деревню… Надо организовать культурный отдых…
— Конечно, — поддакнула желтоволосая Владькина мать. — Детей надо воспитывать постоянно, изо дня в день. Я на Владика не обижаюсь. Мастерить он любит — правда. Но это ж хорошее увлечение. Владик!.. Где он? — Оглянувшись по сторонам, Владькина мать улыбнулась: — Засмущался…
Конец
Рванувшись, Петька взмахнул дротиком и упал на спину. Злобный вскрик разбудил Никиту.
Однако дротик отлетел далеко в сторону, а все последующее смешалось для друзей в один короткий и тягостный миг.
Петька отбивался руками и ногами, но, прижатый к земле, мог только дергаться да скрежетать зубами в бессильной злобе.
Хотел кричать — жесткая рука больно сдавила ему горло…
Никита тоже не успел воспользоваться штыком. Никита кусался и кричал…
Но уже через две минуты друзья сидели рядышком — на траве со связанными за спиной руками, с какими-то Тряпками во рту и широко открытыми глазами наблюдали, как два заросших волосами бандита — седой, косматый Проня и не менее косматый чернобородый — торопливо откинули в сторону Петькину постель из веток, потом, отворотив дерн, вытащили из ямы железный ящик, подволокли его к костру и минут двадцать пытались взломать крышку… То ковырял ножом Проня, то, оттолкнув его: «Дай я, дурак!», брался за это чернобородый.
Однако, убедившись, что все их усилия напрасны, они немножко успокоились. Сели около ящика и лишь теперь вспомнили о связанных путешественниках.
— Черт возьми! — сказал чернобородый. — Я уже две недели не грелся у костра! Где их мешки?
Они схватили котомки путешественников и вытряхнули все, что в них находилось, на землю.
Чернобородый задрожал от злости, обнаружив, что, кроме хлеба и картошки, в мешках ничего не было. Взял горбушку и, откусывая огромными кусками, стал есть. Проня последовал его примеру.
Немного утолив голод, они как бы утихомирились. Чернобородый закопал в золу оставшиеся картофелины, хотел подбросить хворосту. Проня, глядя на обессилевших в попытке освободиться от веревок друзей, остановил его:
— Не надо… Сначала надо уйти отсюда… И подальше…
Чернобородый сразу утих, оглянулся на тайгу, прошел через поляну, принес из кустов ружья. Но положил их не сразу…
Потом кивнул в сторону Никиты и Петьки.
— Кончим?..
Проня придвинул к своим ногам одно из ружей.
— Сдурел? Чека только и ждет твоего салюта…
— Зачем? — спросил чернобородый. — Без шума… — И вытащил из-за голенища длинный, тускло замерцавший в отблесках костра нож.
Проня размазал кровь по щеке — Петька все же не зря швырнул дротик, — зло прищурившись, долго вглядывался в лица друзей. И столько злобы было в этом взгляде, что Петька опять зашевелился, пытаясь либо высвободить руки, либо вытолкнуть изо рта кляп. Хотя бы крикнуть:
«Режь, гад! Режьте, фашисты! Далеко не уйдете!..» Но руки были связаны крепко, а грязная тряпка, казалось, раздирала рот, и от бессильной ненависти слезы выступили на глазах у Петьки. Проня усмехнулся.
— Надо по-другому… Незачем оставлять следов… Они сдохнут и так… А тогда бросим под горой… Милиция найдет — решит: от истощения, от жажды. Заблудились в пещере… — Повторил: — К чему лишние следы? Положим рядом какой-нибудь мухомор… — И, довольный своей выдумкой, он опять усмехнулся.
— Но нам надо уходить, — сказал чернобородый.
— С чём?! — зло спросил Проня, тряхнув седыми космами. — Пойти в магазин? Дайте водки? Или в парикмахерскую?.. В чека побреют и покормят! А мы завтра тряхнем этого куркуля…
Чернобородый помолчал в сомнении.
— Проще все-таки зарыть… — Он опять кивнул на Никиту и Петьку.
— Будут искать! Надо, чтоб не искали! — отрезал Проня. — Двое суток в нашем распоряжении еще есть…