Первая ссора бандитов
Петька не думал о том, что это вода льется к нему в горло из бутылки, — это вливалась жизнь, которая уже уходила от него, а теперь возвращалась холодными, благодатными глотками…
Они выпили все, что было в запасе у корсаров. Мишка хотел броситься искать еще воды, Петька остановил его: не надо…
— Бежим?.. — шепотом спросил Мишка.
К Петьке вернулась жизнь, но вместе с тем вернулось и чувство усталости, изнеможения, боли в каждом суставе. Они были всего метрах в пятидесяти от поляны, на которой спали бандиты.
— Слушайте меня, — сказал Петька. Окликнул в темноту: — Никит…
— Ну… — отозвался начальник штаба, как будто не бывало в жизни никаких происшествий, и в голове его опять заворошились мириады перепутанных идей.
— Порядок? — спросил Петька.
— Порядок! — ответил Никита.
— Слушайте меня… — продолжал Петька, обращаясь к Мишке и Владьке. — Бежать нам нельзя. Да мы и не сможем еще. Но не в том дело. Это бандиты, их надо не упускать. Понятно?
— Понятно… — сказал Мишка. — Иду следить. Петька остановил его.
— Бандиты — это раз, с одной стороны, то есть. У них наш клад — это с другой стороны. Сокровище, понятно?
— П-понятно, — сглотнул Мишка.
— Вы понаблюдайте… — сказал Петька. — А мы уйдем туда, полежим… — показал глубже, в тайгу.
Мишка, снял было телогрейку. Петька отказался от нее. Взял телогрейку Владька. Мишка исчез в темноте.
Туман опять заволакивал Петькину голову. Точно пьяные, прошли вслед за Владькой дальше, в гущу леса.
И то ли засыпая, то ли опять теряя сознание, слышали, как Владька укрывает их телогрейками — своей и Мишкиной. Не слышали, как Владька навестил Мишку, как прилег рядом, как сменялись они возле поляны.
Дежурил Мишка, когда проснулся чернобородый. Проснулся, сел, тупо глядя в затухающий костер, обхватил голову руками, потряс ею. Бросил на угли охапку хвороста, и вдруг разом обернулся к деревьям, у которых были привязана Никита и Петька. Вскочид.
Друзья предусмотрительно скрывались в противоположном направлении от этих деревьев на краю поляны. И Мишка сидел в засаде с противоположной от деревьев стороны. Мишка поправил за ремнем открытый складник и крепко стиснул в руке Владькин дротик: Петькин дротик тоже лежал у его ног. И луки. Это уж Мишка, понимая, что делает не совсем благоразумное дело, выполз и подобрал оружие, валявшееся в десяти шагах от него. Хотел доползти до ружей. Но оба ружья были под руками у бандитов, а они то и дело шевелились, что-то бормотали во сне.
Поднимать тревогу было нельзя: Петьку с Никитой не утащишь на себе…
Чернобородый спешным шагом пересек поляну, подхватил с земли обрывок Петькиной веревки и зарычал на весь лес.
От этого рыка проснулся и вскочил на ноги Проня.
— Идиот! — размахивая перед его лицом обрывком веревки, стал кричать чернобородый. — Ваше благородие задрипанное! Следы заметаем?! Замел?! Ухнем со скалы, да?!
Проня оттолкнул его.
— Отойди, дурак.
— Это ты дурак, ваше благородие!
И, словно угадав помыслы друг друга, они разом схватились за ружья, разом щелкнули курками, разом замерли, когда Проня сказал:
— Стой!
Распрямились оба, не поворачивая стволов друг к Другу.
— Погоди! Дурость делаем! — предупредил Проня. — Я виноват, согласен, надо было удушить чертенят!.. Но теперь что поделаешь! Положи ружье, обговорим!..
Медленно оба наклонились, положили ружья, оба разом осторожно спустили курки, оба выпрямились.
— Сядем! — сказал Проня. — Далеко ли они уйдут, полудохлые?! Либо потонули уже, либо найдем в двух шагах!
Чернобородый скрипнул зубами, успокаиваясь.
— Пошли, сейчас найдем! — воодушевился Проня — Клянусь — они далеко не ушли!
Оба сделали движение, чтобы встать, оба глянули на темную тайгу и остались на месте.
— Пусть! — сказал Проня. — Но посуди: мы с тобой полдня добирались до деревни, а сколько времени надо этим полузадушенным выродкам, если даже они не утонут?!
Чернобородый тряхнул головой, мрачно глядя на котомку у себя под ногами.
— Давай выпьем… Трещит, собака!..
— Во-во! — обрадовался Проня. — Давай.
Выхватив из мешка непочатую бутылку водки и дюралевую кружку, Проня наполнил кружку, почти до краев, подал ее чернобородому, сам дотянул остатки прямо из горлышка.
Чернобородый залпом опрокинул кружку. Развязал мешок, вытащил луковицу, откусил от нее прямо с кожурой, ткнул Проне еще одну бутылку.
— Открывай эту…
Проня с готовностью открыл вторую. Чернобородый внимательно наблюдал за ним, как он делит водку, и, может быть, поэтому Проня разделил вторую бутылку поровну. Потом сказал:
— Надо выспаться!.. Зря разжигал такой костер!.. — Разворошил хворост, чтобы огонь убавился. — Щенков бояться будем! Они от страха подохли уже где-нибудь! А нам до рассвета все равно нельзя трогаться. — И он улегся первым.
Чернобородый прожевал кусок сала, огляделся, потом встал, обошел вокруг поляны, прошаривая кусты, углубился в лес. Минут через двадцать вернулся, прошагав почти рядом с Мишкой… Задрав голову, поглядел на звезды и тоже лег, придвинув к себе ружье.
Мишка уходит
Петька проснулся сразу, едва Мишка подтолкнул его в бок. Чуть брезжило утро. Звезд уже не было, откуда-то с востока по небу растекалась бледность. Но р лесу еще держалась темь.
Петька проснулся, как никогда, здоровый и голодный, вскочил на ноги. Подпрыгнул, сделал два шага вперед, два назад. Шаги еще отдавались в теле ноющей болью, но это было уже терпимо.
Мишка подтолкнул Никиту. Никита вскочил будто ошалелый, глянул по сторонам.
— Что? А? — И, ничего еще не соображая, уставился на Мишку. — У тебя хлеб есть?
Мишка приложил палец к губам, ухмыльнулся, довольный собой, потащил их куда-то в сторону, пригнул к земле.
Друзья разглядели под сосной, на газете, три полные бутылки воды, огромный, разрезанный на две половины пирог с картошкой и яйцами, нарезанное дольками сало, очищенный лук и два куска домашней колбасы…
Петька даже задохнулся при виде таких яств.
— Шамайте, — голосом короля повелел Мишка и, усаживаясь в стороне, добавил: — Владька дежурит там. Они сейчас проснутся. Не нарваться бы.
— А ты?.. — спросил Никита, протягивая руку за пирогом.
— Я уже! — соврал Мишка. Но впервые в жизни соврал так правдоподобно, что друзья поверили.
Это был пир! Это был тот самый пир, о котором в сказках говорят, что он на весь мир!.. Таял во рту пирог, — таяло душистое сало, булькала из бутылок вода и медленно струилась, растекаясь по телу! Не стоит и говорить о приправленной чесноком колбасе с кусочками хрустящего, душисто-сладкого лука!
Когда Мишка спросил: «Наелись?», путешественники в блаженной истоме лишь закивали головами в ответ.
Шурхнули кусты. Высунулась Владькина голова рядом с наконечником дротика.
— Они проснулись!.. — И он тут же исчез опять.
Мишка быстро убрал следы пиршества. Надели телогрейки, взяли котомки — Владькину и Мишкину, крадучись приблизились к поляне.
Владька оглянулся. Петька жестом подозвал его.
— Едят! — сказал Владька. — Выпили по целой кружке. Молчат. Проня обошел все на двести метров вокруг, искал следы. Чуть не напоролся… — Владька шевельнул дротиком. — Потом веревку смотрел, говорит: «Откуда у них нож?» А тот: «Карманы проверял?» — «Нет». И сразу начали быстро есть. Молча.
Петька сказал:
— Вот что… Надо одному пробираться в деревню. Небо над их головами блекло, и уже легко виделась протянутая рука. Но бежать в мешанине сумерек и тумана было все же рискованно.
— Один бежит, остальные остаются, — сказал Петька. — Давайте жребий.
— Вы не в счет, — поколебавшись, сказал Владька. Отрываться ото всех он не хотел, но понимал, что Петька с Никитой — не бегуны пока.
Мишка опередил Никиту, когда тот хотел возразить.
— Жребий будет несправедливо… — сказал Мишка. — Я сейчас самый крепкий и знаю лес лучше Владьки… Ты оставайся, — сказал он Владьке. Снял свою котомку и отдал ее Никите. Все виновато промолчали: Мишка был прав — идти лучше всего ему.
— Ладно… — сказал Петька. — Вот возьми… — И, вытащив из кармана компас, нацепил его Мишке на руку. Хорошо, что он предусмотрительно сунул компас в карман, остерегаясь его светящегося циферблата.
Мишка сразу, прицелившись, определил местоположение поляны по отношению к Лысухе.
— Ну, держитесь тут! Случай чего — лучше убегайте.
— Они сейчас уходят! — шепотом сказал Владька, что-то разглядев на поляне за деревьями.
— Мы будем оставлять следы, — сказал Петька.
— Я быстро! — И, махнув рукой, Мишка скользнул между деревьями в сторону Засуль. Его силуэт раза два еще мелькнул в туманном мраке медленно растворяющейся ночи и исчез.
— Я — в засаду… — шепнул Владька, скрываясь за кустами.
Это лишь в первые минуты показалось друзьям, что они могут своротить горы. Несмотря на хороший завтрак и отдых, пережитое давало о себе знать… Все тело опять заныло. Петька сделал несколько гимнастических движений руками: в стороны — вместе, в стороны — вместе… и шагнул вслед за Владькой. А Никита за ним.
Заговор родителей, направленный на завоевание собственных детей
Оказывается, все, что происходило раньше в деревне, должно было расцениваться как небольшое волнение. Настоящий переполох наступил утром следующего дня, после того как «засмущались» Мишка и Владька…
Мишка и Владька исчезли, не оставив после себя даже записки.
Владькина мать плакала. Светка, немножко испуганная, немножко радостная, бегала — с Димкой за одну руку, с кучерявой Кравченко за другую — по берегу Туры, вглядывалась в окружающий деревню лес и все повторяла;
— Ах, как нечестно! Как нечестно! Мама плачет!.. А сами ушли — мне не сказали!..
Мать Семки Нефедова застала Семку, когда он, тужась, вытаскивал из погреба полмешка розовой скороспелой картошки.
Председатель Назар Власович разогнал на своем Нептуне гвардию Борьки конопатого, зачем-то притаившуюся в овраге.
— О то ж вражье племя! О то ж вражье племя! — восклицал Назар Власович. И тем же часом самолично отвез Валентине Сергеевне выпрошенную у эмтээсовцев палатку военного образца, человек на сорок вместимостью.
А после обеда километрах в двух за Рагозинкой возвращавшиеся с работы изыскатели поймали Кольку тетки Татьянина, упрямо вышагивавшего по дороже между зреющими овсами с буханкой теплого хлеба под мышкой.
Колька тетки Татьянин ударился бежать через поле. Пришлось еще с километр гнаться за ним, ловить. Теперь Колька сидел в кладовке под замком и, стуча в дверь, клялся:
— Все равно буду путешествовать! Не имеешь права держать под замком! Тебе не при капитализме!.. — Это он на мать.
Но Колькина тетка Татьяна Конституции не читала, в правах и обязанностях советских граждан разбиралась слабо, поэтому не открывала замок, лишь время от времени отвечая на Колькины требования хлестким постукиванием ивовой хворостины о дверь кладовки.
К вечеру в Петькиной избе, которая теперь стала вроде штаба, собралась добрая половина белоглинских женщин. Сначала спорили и ругались, так что даже Валентина Сергеевна не могла никого унять. Ругались и спорили все, кроме Петькиной матери, поскольку, не сговариваясь, все считали ее главной виновницей происходящего.
Единственным грустным союзником ее была бабка Алена, второй день уже безнадежно мявшая в руках тонкую сыромятину и периодически взывавшая к богу о благополучном возвращении к этой сыромятине заблудшего внука.
— Нет, это все ваш, ваш… — сквозь слезы внушала Владькина мать Петькиной матери, завладевая инициативой в споре. Бабы с изумлением убедились, что городские женщины умеют переговорить любого почище деревенских. — Играли мальчики, все было хорошо: механизировали разное… А этот выставил какой-то сумасшедший флаг — и вот, пожалуйста. Поиски, странствия, победы! Ну, какой в этом смысл? Вот и странствия!.. Где теперь искать их? Что с ними? Владик даже теплого белья не взял… Странствия! Утонут в каком-нибудь болоте — вот и будут странствия!..
Петькина мать, глядя на слезы желтоволосой Владькйной матери, уже готова была полезть на крышу и сорвать злополучное знамя адмирал-генералиссимуса. Но дверь распахнулась, и в комнату вошел Владькин отец. С появлением мужчины разговор прервался.
— Что за шум? — спросил Владькин отец. — По какому поводу слезы? Мужчины отправились искать бриллианты? Ну что ж… Мы все что-нибудь ищем! Я вот всю жизнь в поисках! Исключая войну. Стране нужны драгоценные камни, уголь нужен, дороги. И закаленная смена, нужна! Смена путешественников, изыскателей, солдат. Так или не так?
Лица женщин чуть посветлели в улыбках. Владькин отец прошел на середину комнаты, снял и положил на стол фуражку.
— Ребята — спортсмены, я вам скажу. Отличные спортсмены. Я сегодня целый час гнался за этим Колькой. И что самое удивительное — ведь хлеба не бросил! Задыхается уже, деваться некуда, а хлеб под мышкой! Я ему говорю потом: что ж ты буханку-то не швырнул? А он: ты ее заработай сначала, потом швыряйся! Слыхали, товарищ учительница? Простите, не знаю, как вас зовут.
— Валентина Сергеевна, — улыбнулась учительница.
Колькина мать гордо выпрямилась было на стуле, но вспомнила о затворнике, который, наверное опять барабанил в дверь с требованием социалистической законности, и снова посуровела.
— Вот, товарищи… — делаясь серьезным, проговорил Владькин отец. — Дело, конечно, не такое приятное… И ремня показать каждому надо будет… Но раз уж мы собрались вместе, давайте обсудим, что и когда проглядели мы с вами. Правильно я говорю, Валентина Сергеевна?
Валентина Сергеевна с удовольствием поддержала его. И теперь уже в абсолютной тишине стала говорить она.
Беседа, таким образом, превратилась в родительское собрание.
— Я думаю, — сказал Владькин отец, — надо, Валентина Сергеевна, организовать мальчишек при вас, коли уж школа в основном отстранилась от этого дела и коли уж вы берете на себя эту трудную обязанность. Но организовать надо интересно, чтобы не разучивать одни и те же песни.
— Мой все про черного ворона поет… — неожиданно вставила бабка Алена.
По предложению Валентины Сергеевны все присутствующие вошли в родительский комитет, который обязался собираться ежемесячно и обсуждать все вопросы о детях.
— Девочек надо тоже привлечь… Моя Света, гляжу, тоже на лес смотрит… — неожиданно призналась Владькина мать.
Постановили привлечь и девчонок. Владькин отец обязался вместе с изыскателями помогать Валентине Сергеевне.
Собрание продолжалось затемно.
Преследование
А в это время ничего не подозревавшие о заговоре против них путешественники не дыша сидели в густых зарослях малинника, сжимая в руках луки и дротики… На поляне шла торопливая подготовка к бегству.
Если бы Проня мог предполагать, что за ним следят, друзьям, возможно, вряд ли удалось бы защититься дротиками. Но бандиты лишь иногда вслушивались в отдаленные шумы тайги. Если они и ждали погоню, то не вскоре.
Шепотом договорились двигаться по одному: впереди Петька, метров через пятьдесят за ним — Владька, потом Никита. Он должен был оставлять ножом едва заметные срезы на кустах или на деревьях.
Петька умел кричать по-лягушачьи. И двумя короткими «кр-р… кр-р…» условились объявлять тревогу, Еще Петька потребовал, если что случится с ним, на помощь не приходить, продолжать слежку. С этим условием Никита и Владька не соглашались, но потом договорились меняться местами, чтобы все подвергались одинаковому риску.
Спрятав в лесу все, что напоминало о беглецах: обрывки веревок, котомки, — чернобородый взял мешки с провизией, Проня вскинул за спину тяжелый ящик, Еще раз оглянулись оба на тайгу, вслушались. Они почему-то ждали опасности со стороны деревьев, где были привязаны пленники, а бывшие пленники затаились у противоположного края поляны.
Чернобородый впереди, Проня за ним двинулись мимо зарослей малинника на восток. И едва глухие шаги их стали чуть слышными вдалеке, пригнувшись и осторожно ступая, двинулся между деревьями Петька…