Наконец реаниматоры появились в прихожей. Первый мотнул головой:
— Поздно… Необратимые изменения в мозгу… Ничего не удалось сделать… — говорил тихо, с большими паузами, выдыхаемого воздуха ему тоже не хватало.
Забормотала рация, отправляя реаниматоров по очередному адресу, и они ушли — выполнять свою функцию. А Р. отправился выполнять свою. Неудача в последней квартире огорчения ему не принесла.
Вчерашний день начался как обычно. Воскресенье, выходной. Хотя для Р.
— что воскресенье, что среда. Человек свободной профессии… Зато жена, Света, дома, и завтрак готовить не самому. Правда, придется навестить дочку, посмотреть как там: зять в субботу отбыл в командировку, — но это тоже дело куда как привычное.
За окном хлестал дождь, грохотал по водостокам, и Р. достал из шкафа забытый за неделю зонтик. Потом сели завтракать — не спеша, со вкусом, как всегда по выходным. Ели омлет, говорили о бедах дочки и о надеждах, связанных с сыном, который должен скоро демобилизоваться. О звездных дождях разглагольствовать уже надоело, да и не наблюдалось их в две последние ночи. Когда перешли к кофе, в дверь позвонили, а потом и принялись стучать.
Р. открыл. На пороге Сергеич, сосед.
— Люди! Помогите! С Машей беда!..
Бросились к Сергеичу. Маша, супруга его, на полу, глаза закатываются, лицо — ни кровинки. Света — молодец, сразу схватила свой чемоданчик: врач
— он и в Африке врач… Пока Сергеич вызывал неотложку, сделала Маше укол. Слава Богу, лицо у той порозовело, глаза увидели мир. Подняли Машу, перенесли в спальню на кровать, успокоили Сергеича. И тут все снова: Машины глаза закатываются, лицо белеет, вместо дыхания — хрип… Но неотложка уже прибыла. Спецы выперли Р. и Сергеича из спальни. Света осталась.
Пошли в гостиную. Там у Сергеича настенный экран: Зиночка Коваль, дикторша, вещает что-то об эпидемии, разразившейся в Новосибирске, тысячи мертвых… Не успела досказать, — вдруг! — изображение поехало в сторону, вместо дикторши стена студии, а по ушам пронзительный визг — судя по всему, Зиночкин. И сразу музыку врезали, певичка во весь экран, из современных: смазливенькая, соломенные волосы колтуном, голенькими грудками в ритм песне подрагивает…
— Боже! Что же это?! — Сергеич и сам весь бледный, но держится. Во всяком случае глаза закатывать не собирается.
И вот — зовут в коридор.
— Извините, сударь… Сердце. Ничего уже нельзя было сделать, медицина не всесильна.
Света кивает, подтверждая.
— Какое еще сердце! — взрывается Сергеич. — Да у нее мотор, как у двадцатилетней! Что вы мне тут?.. Светлана Васильевна, вы же знаете!
Спецы пожимают плечами, Света разводит руками. Молча. Медики уходят. Сергеич бросается в спальню, слышны сдавленные рыдания. Света говорит:
— Надо побыть с ним, успокоить.
Р. лезет в соседский холодильник, находит там бутылку «Столичной».
И тут откуда-то вопль. Света вздрагивает. Вопль повторяется на лестничной площадке:
— Светлана Васильевна, помогите! Мама…
Дальше сумасшедшая круговерть. Мечутся по площадке перепуганные соседи. Р. остервенело жмет кнопки телефона, пытаясь дозвониться до неотложки, на экране в гостиной нереальный серый фон, из динамиков — неслыханное шипение… Света летает с чемоданчиком из квартиры в квартиру… Воет Сергеич: «Господи, за что? За что, Господи?!»
А потом каждый уползает в свою нору, словно поняв, что надвигается неотвратимое, закрыв двери на все замки, будто замки могут спасти, будто они не позволят открыться Воротам Неизбежности.
Р. и жена сидят на кухне. В руке у Светы зачем-то шприц, хотя она уже и не рвется в свою поликлинику. Молчаливое ожидание. Р. смотрит на острие шприца. Рука Светы дрожит, игла ходит ходуном.
— Что же случилось? — спрашивает шепотом Света. — Может, нападение?
— Разве что нападение прошлого на настоящее, — говорит Р. — Возможно, где-то, в забытых всеми хранилищах, произошла утечка бактериологических средств.
— Боже! За что?
— Не плачь! Все не умрут… Кто-нибудь на Земле-матушке да останется.
— О Господи! Неужели ты в такие минуты способен думать о всей Земле?! Ты бы лучше о своей семье подумал, о детях, обо мне.
Она позволила себе такой упрек впервые в жизни. В первый раз… И в последний, потому что время пришло. Света роняет шприц и валится на пол. Р. остается сидеть за столом, глядя в серое окно, за которым хлещет летний ливень. Где-то раздается взрыв, и звук этот с какой-то стати вызывает воспоминание о новогоднем празднике. Так же грохают хлопушки… А потом за окном начинает выть сирена — заунывно, тоскливо, так, что сжимается сердце. И лишь в последнее мгновение Р. догадывается, что сердце сжимается не от воя сирены. На мир опускается непроницаемый мрак…
Рассвет забрезжил сразу. Но родной кухни вокруг уже не было. И жены — тоже. Он пришел в себя, сидя на полу в каком-то здании. Встал. Зашевелились и другие. Было много знакомых лиц: художники, поэты, артисты… И тут вышел нелюдь в белом плаще, высокий, горбатый. Объявил им, что они, Вершители, еще могут послужить жизни, потому что уровень энергии у них, творческих работников, выше, чем у всех остальных. Потому они и творческие работники.
Все Вершители были мужчинами. Они выстроились в цепочку и проходили мимо нелюдя, который возлагал на лоб каждому свою ладонь. Подошла очередь и Р. Ладонь у нелюдя оказалась теплой, но это Р. не удивило. Не удивило его и то, что, отойдя от нелюдя, он знал, что ему теперь делать.
Контактная телепатия, подумал он без интереса.
Когда каждый из Вершителей получил задание, их выпустили на улицу. Справившись с ориентацией, Р. обнаружил, что он в родных местах, на Васильевском острове. За спиной высились здания детской больницы на Второй линии. Р. это не удивило и не обрадовало. Так и должно быть. Он отправился выполнять задание и отыскал за вечер троих. Двух мальчиков и девочку. И еще троих за ночь. Двух девочек и мальчика. Ночью же стали попадаться первые мародеры. И нелюдь вооружил Вершителей пистолетами, потому что разбираться с мародерами при помощи голых рук было тяжело. А главное — долго.
Р. поднялся выше, по следующему адресу. Едва ступил на площадку, за левой дверью послышался шум. Он обернулся. В дверном глазке мелькнуло, протарахтел открываемый замок, и дверь распахнулась. На пороге, тяжело опираясь на костыли, стоял испуганный парень лет двадцати.
— Здравствуйте!
Парень был знакомым, на как его зовут, Р. не помнил. Значит, эта память ему не нужна.
— Скажите, что случилось? — шепотом затараторил парень. — Мать вчера как ушла утром, так и не вернулась. По тэвэ ничего не показывают. Тихо как-то кругом, но где-то стреляют… Что произошло? Война?
— Не знаю, — ответил Р.
Парень таким ответом не удовлетворился.
— Помогите мне. — Он перенес костыль через порог.
Помешает, подумал Р. и вытащил из кобуры пистолет. Парень жутко перепугался, отпрянул назад, захлопнул дверь.
Р. спрятал пистолет, повернулся к правой двери, позвонил. Послышались шаги.
— Кто там?
— Я.
Она узнала его тихий голос. Радостное восклицание, и дверь распахнулась. Дочь стояла за порогом, смотрела в пространство невидящими глазами.
— Как хорошо, что ты пришел! Я уж извелась вся…
Он перешагнул порог. Она сунулась к нему.
— Боже, да ты мокрый насквозь! Неужели на улице такой ливень? Ты же простудишься… Давай, я принесу тебе Володькины брюки и свитер. У вас же один размер.
Она побрела в спальню. Р. закрыл за собой дверь и не стал останавливать дочку. Ему-то плевать, но с Ленкой могли бы возникнуть сложности.
Дочь потеряла зрение два года назад. Ни с того ни с сего, безо всяких причин, и медицина оказалась абсолютно «невсесильной». Света как-то заявила, что это Господь ЕЕ наказал за какую-то врачебную ошибку.
— Я звонила вам. — Дочь уже вернулась, держа в руках одежду зятя. — Где вы ходите? И Володька, оболтус, позвонить не догадается.
Р. хотел ей сказать, что Володька никогда не позвонит, но что-то удержало его. Могли возникнуть сложности.
— Ленка где?
— У себя, музыку слушает. Ты переодевайся… Или иди в ванную, мокрое там сбрось, я потом повешу, высушу.
Р. поставил на пол сумку, взял одежду и отправился переодеваться. Брюки были черные, а свитер синий. Пистолет он вытер рубашкой, переложил в карман сухих брюк, кобуру пока надевать не стал.
Дочь ждала на кухне, слушала шипенье чайника.
— Сейчас я чайку… Мама как?
Двигалась по кухне легко и уверенно, как зрячая. Красивая была девчонка, вылитая Светка в молодости. Р. отметил это без эмоций, по привычке.
— Чаю я не хочу. Мама в порядке. Собираюсь пойти с Ленкой погулять.
Она подумала и кивнула:
— Хорошо, сейчас я соберу ее. Одену в непромокашку.
— Подожди. — Он взял ее за руку.
— Боже! Как ты замерз! Совершенно не думаешь о своем здоровье!
Он выпустил ее пальцы.
— Папа, что происходит? Мне показалось, на улице стреляли… И ты что-то скрываешь! У тебя незнакомые вещи в сумке.
Он не испытывал к ней жалости. Но это все-таки была их со Светкой дочь, и ее не ждало ничего хорошего.
В лучшем случае, подумал он, умрет с голоду.
— Папа, мне страшно! — Она прижалась к нему всем телом.
В худшем случае, подумал он, ворвутся мародеры и изнасилуют, прежде чем убить.
И сам не зная почему, он вытащил из кармана «николаев», ткнул глушителем ей под левую грудь.
Испугаться она не успела. Только глаза расширились. Как у зрячей. Он не позволил ей упасть. Подхватил под мышки. Аккуратно уложил на пол. Потом спрятал пистолет и отправился к Ленке.
Ленка с ногами сидела на диване, в наушниках. Увидела его, сорвала наушники, завопила от радости. Он взял ее на руки, подкинул к потолку, поймал, вызвав еще больший взрыв восторга. Все по привычке.
— Твоя мама отпустила нас гулять.
— Ура! А где мама?
— Мама спит, не шуми.
— Разве сейчас ночь? — Удивилась, но перешла на шепот.
Р. вышел в коридор, включил рацию, попросил прислать за ребенком «джампер».
— Все «джамперы» в разгоне, — ответили ему. — Подождите чуть-чуть.
— Не могу, у меня энергия иссякает.
— А где вы находитесь?
Он ответил.
— Это же недалеко. Можете добраться пешком. Я уберу дождь по маршруту вашего следования.
Он надел кобуру, переложил пистолет, вернулся к Ленке, достал из сумки детский бронежилет.
— Тебе.
— Ой, что это?
— Рыцарский костюм. Будешь у меня рыцарем.
— Нет! — Наморщила нос. — Лучше я буду у тебя рыцаркой!
Легко запудрить мозги четырехлетнему человечку. Помог ей натянуть «рыцарский костюм». Подумал, что если бы жил в новом районе, выполнил бы задание еще вчера. Но Васильевский — старый район, и детей здесь мало.
— Ой, кто это на тебе рисовал?
Опустил глаза, увидел на свитере темную дорожку. Ленка тронула пальчиком, кончик окрасился темно-алым.
— Это я играл в художника.
— Ты же писатель. — Нахмурила брови.
— Писатели иногда играют в художников.
Поверила. Брови поднялись, глаза засияли. Удалось наконец справиться и с бронежилетом. Взял сумку. Прошли мимо кухни. Ленкин рост не позволял ей увидеть сквозь дверное стекло лежащую на полу мать. А Р. и головы не повернул.
Вышли на площадку, закрыли за собой дверь, но запирать не стали. В глазке напротив опять мелькали тени. Бедняга на костылях маялся за своей деревянной крепостной стеной. Прощай, парень, подумал Р. Шагнул на ступеньку. Потом остановился. Словно задумался. Милосердия в душе не было, но достал пистолет и выстрелил в крепостную стену, рядом с глазком. Такая дверь — не защита от пули. Парень успел лишь испуганно вскрикнуть. А потом загрохотали костыли.
— В кого ты стрельнул? — Ленка смотрела с любопытством.
— В дракона.
— А вчера там жил дядя Жора с бабой Верой.
— А сегодня там дракон. Он съел и дядю Жору, и бабу Веру.
— Как волк Красную Шапочку?
— Как волк Красную Шапочку.
— А мы ему брюхо распорем? Как охотники…
— Распорем. Потом.
Спустились вниз, вышли наружу. Дождя над улицей как ни бывало, только от водосточных труб бежали по тротуарам небольшие речки: над крышами домов лило по-прежнему.
Мимо время от времени с ревом проносились фургоны-рефрижераторы: водители выполняли свою функцию, увозили трупы, которые собирали санитарные команды. Город должен стать чистым. Город должен…
Дорога тянулась несколько дольше, чем ожидал. Ленка широко открытыми глазами разглядывала по-ночному пустые, тщательно отмытые дождем улицы. Они и в самом деле казались незнакомыми. Мародеры по дороге не попались — по-видимому, уже знали кого следует бояться. Энергии оставалось все меньше и меньше, но до больницы Р. добраться успел. Как и рассчитывал… Позвонил в дверь приемного покоя. Открыли, вышел горбатый нелюдь в белом плаще, увидел ребенка, протянул руку.
Ленка доверчиво подошла к нему. Тут же из недр приемного покоя возникла медсестра, взяла Ленку за руку. Глаза у медсестры были пустыми. Потянула Ленку за собой. Та уперлась:
— Дедуня, а ты?
— Я приду, — сказал Р. — Попозже.
Внучку увели.
— Это номер семь, — сказал Р.
Нелюдь кивнул:
— Счастливое число.
Голос у него был певучим. Нелюдь коснулся лба Р. ладонью, и тот почувствовал, как в него перетекает энергия. А с нею и информация об очередном задании. Дверь приемного покоя медленно закрылась.
Р. повернулся и пошел к Малому проспекту. Где-то опять хлопали выстрелы. Но гулять стрелкам оставалось недолго.
К перекрестку вскоре подкатила машина, тяжелый наземный рефрижератор. Кивнув водителю, Р. забрался в фургон, закрыл за собой герметичную дверь. В фургоне было темно, но он знал, что на полу лежат трупы.
Некоторое время машина двигалась, потом остановилась. Открылась дверь, в фургон подсадили мужчину, захлопнули створку. Машина тронулась, и тут же внутрь фургона проник дневной свет.
— Отойдите от двери, — сказал Р.
— Ой, здесь кто-то есть! — обрадовался попутчик, и вновь наступила тьма. — А я думал, одни покойники. — Он где-то там уселся, представился: — Иванов, профессор Петербургского университета.
Р. промолчал.
— А вы кто? — спросил профессор.
Р. назвался.
— Тот самый? — удивился Иванов. — Писатель?
— Литератор, — поправил Р. И добавил: — Был.
— Все мы, сударь, теперь бывшие. — Иванов издал звук, который можно было расценить как усмешку.
Машина снова остановилась. Открылась дверь. Снаружи стояли члены санитарной команды, у их ног, на тротуаре, лежали несколько трупов. Р. встал. Иванов быстро понял, что от него требуется.
— Никогда не думал, что придется грузить мертвецов, — сказал он, когда машина тронулась. — А вы?
— Тоже, — равнодушно ответил Р.
Иванов помолчал. Но, видно, молчать ему было невмоготу, и он снова заговорил:
— Подобное, по-видимому, только в ленинградскую блокаду наблюдалось, в прошлом веке.
— Подобное сейчас по всей Земле, — сказал Р.
— Откуда вы знаете?
— Знаю.
Профессор замолчал.
Машина опять тормознула, загрузили очередную, многочисленную партию окоченевших тел. Когда тронулись, Иванов не выдержал:
— Вы обратили внимание? Нет ни одного ребенка…
Р. не ответил.
— И у вас, как у писателя, нет никакой гипотезы относительно происходящего? — не унимался Иванов. Не дождавшись ответа, добавил с гордостью: — А у меня есть! Хотите, расскажу?
— Рассказывайте, — согласился Р.
Машина снова затормозила. Обработали еще одну партию окоченевших тел: видно, этот район как раз шерстили санитарные команды. Внутри фургона стало тесновато, и Р. взгромоздился прямо на мертвецов. Машина начала набирать скорость. На поворотах поленницу из тел мотало, и Р. несколько раз ударился о стенку.
— Я лингвист, — сказал Иванов. — Последние несколько лет входил в международную группу ученых, которая, по заданию ООН, работала над созданием интерлинга — общепланетного языка. Интерлинг представляет из себя смесь наиболее распространенных языков на основе грамматики английского. Не так давно наша работа была с успехом завершена. А знаете, кто воспользуется ее плодами?