— Шотландские горцы, — объяснила Елизавета, но при этом улыбнулась. — Конечно, это только совет. В конечном счете вы сделаете так, как захотите.
В начале июля до Гвинет дошла новость, что королева Мария разрешилась от бремени мальчиком, здоровым и красивым, хотя роды были долгими и трудными.
Она написала Марии длинное письмо о том, как она счастлива, что у королевы родился сын. На самом же деле Гвинет была несчастна и задавала себе вопрос: неужели ей суждено всю жизнь провести в заточении? Много долгих мучительных часов она раздумывала, стоит ли ей набраться смелости и послать кого-нибудь в Лондон за Энни, Томасом и Дэниелом. Но в последнее время произошло так много ужасного, и Гвинет побоялась вызвать их. Там, где Дэниел находился сейчас, он был в безопасности, и она должна была довольствоваться этим.
Как и в Тауэре, условия ее содержания не были жестокими. Только теперь она жила в довольно унылом, хорошо укрепленном доме, в поместье Джеймса Хепберна, лорда Босуэла. Он недавно возвысился благодаря тому, что помог королеве бежать из Эдинбурга. Гвинет тратила очень много времени на письма к королеве и к своим родным и друзьям. Хотя эти письма у нее забирали, она сомневалась, что их отсылали.
Наконец к ней стали допускать посетителей. Вскоре после того, как она узнала о рождении у Марии Стюарт сына, к ней приехал ее дядя Энгус Маклауд. Он попросил племянницу отступить перед гневом королевы по поводу ее брака и больше не требовать, чтобы ее считали женой Рована. Ее изумило, что дядя может быть таким переменчивым: она знала, что он восхищался Рованом.
— Королева может отнять у тебя и у лорда Рована все поместья, — серьезно сказал Энгус. — До сих пор она ждала рождения ребенка. Но теперь он родился, и мы не можем знать, что она сделает. — Энгус покачал головой. — Любовь. Что такое любовь? — устало спросил он у племянницы. — Брак — это сделка, которая связывает семьи и скрепляет союзы. Ты знаешь это, моя девочка.
— Я уже видела, какие чудеса творят такие браки, — сухо ответила Гвинет.
Он помедлил и произнес:
— Королева упоминает о тебе иногда.
— Простите, дядя, вы о чем?
— Она предлагает тебя в жены как награду многим, кого хочет иметь союзниками.
— Я не так богата. Для них я не та награда, которую стоит завоевывать! — воскликнула Гвинет.
— Королева обещала, что пожалует твоему новому супругу, когда ты его выберешь, поместья, конфискованные у мятежников. — Энгус подошел к очагу, покачал головой и заговорил снова: — Брачный контракт — это брачный контракт. Бывало, вдовы, которым уже шестьдесят лет, выходили замуж за двадцатилетних юношей. Часто невесту, которой нет еще и двадцати, отдают древнему старику, который похож на ходячего мертвеца. Так устроен мир, Но мужчина, который хочет оставить после себя в этом мире потомство, желает иметь молодую жену. И красота ей тоже не повредит.
— Она не может выдать меня замуж без моего согласия. И я не верю, что она это сделает.
— Ты все еще так горячо любишь Марию? — спросил дядя.
— Я, конечно, очень сердита и обижена. Но я видела, как она изменялась. Я видела, как она приехала с надеждой, с любовью к Шотландии, с верой в то, что будет хорошей королевой и объединит свою страну. Я знаю, сейчас она заблуждается, но уверена, со временем она увидит всю правду.
— Я молю Бога, чтобы ты не была слепой, девочка, — ласково сказал Энгус. — И пока ты веришь в это, я буду тихо сидеть на Айлингтоне, далеко от политики, и делать для тебя все, что в моих силах. — Он немного помолчал и добавил: — И для Дэниела тоже, что бы ни произошло.
Гвинет с удивлением спросила себя: как она могла раньше считать Энгуса черствым и холодным? С тех пор как она приехала из Франции, он все время вел себя достойно и был постоянен в своих чувствах. Она сказала дяде об этом и, пока ему не настала пора уходить, крепко его обнимала, чем, может быть, немного смутила старика.
Она продолжала вести переписку — писала Марии, Томасу и Энни, Ровану, хотя знала, что ни одно ее письмо не дойдет до него.
К ней приходило мало писем, и только от одного человека — от королевы Марии. В одном из них Мария предложила ей подумать о замужестве с Дональдом Хэтевеем, который недавно стал лордом Стретерном. Королева с большим воодушевлением писала о том, какой Дональд молодой, здоровый и сильный.
Гвинет в гневе бросила это письмо на пол, но на этой странице было написано еще что-то, и она снова подняла его. Королева писала: « Пойми, я делаю это со всей возможной любовью. Надежные люди сообщают, что лорд Рован совершенно забыл о своем долге перед родной страной и женился на Элишии Стретфилд, дочери графа, и теперь служит только королеве Англии».
Гвинет отказывалась верить тому, что прочитала. Все же она дала волю своим эмоциям: гнев и слезы душили ее. А потом… ее охватило отчаяние.
В конце года Гвинет с изумлением увидела перед своими окнами отряд охранников. Мария, желавшая, чтобы Гвинет вернулась ко двору сразу же после рождественских праздников, прислала этих людей сопровождать ее. Девушка до сих пор чувствовала в душе такую боль и гнев, что хотела отказаться. Но у нее не было выбора: это было желание королевы, и перед ней стояло шесть сильных мужчин.
А она не желала провести всю жизнь под принудительной защитой королевы.
Не желала, даже если новость о предательстве Рована была правдой.
— Вон там, — сказал Гевин и вытянул руку.
С каменистой вершины холма Рован из-за деревьев видел солдат королевы. Позади начальника отряда ехала Гвинет в красивом плаще, спускавшемся на круп ее лошади. За ней ехала горничная, а замыкали цепочку пять вооруженных охранников.
— Я вижу, — пробормотал Рован.
— Напасть сейчас — чистое сумасшествие. Нас окружают любимчики графа Босуэла, а вы все время старались не причинять вреда никому за то, что они выполняют свой долг…
— Ты прав, — ответил Рован, наблюдая за тем, как отряд двигался по дороге.
Ему так хотелось броситься в бой и победить или проиграть! Но два чувства, как два тяжелых груза, удерживали его на месте. Во-первых, он не хотел убивать. И во-вторых, он не хотел рисковать жизнью своих людей: эти десять человек были с ним рядом и в хорошие, и в трудные времена.
Рован знал, что его возвращение в Шотландию не осталось незамеченным. Но, хотя королева изгнала его, народ Шотландии встретил его с любовью и почетом. Те его друзья, которые находились вдали от двора, давали ему и его спутникам кров и отдых. На рынках и в поселках крестьяне-арендаторы и ремесленники узнавали его, но молчали.
Но здесь их окружали войска человека, который был честолюбив свыше всякой меры и пользовался величайшей милостью у королевы.
— Нападать мы не станем, но пойдем за ними, — решил Рован.
Так они и сделали — последовали за отрядом на таком расстоянии, чтобы оставаться незамеченными.
Гевин, который был известен гораздо меньше Рована, поехал вперед на разведку. Перед наступлением темноты он вернулся в лес, туда, где стоял отряд Рована, и доложил:
— Они остановились на ночь в усадьбе Элвуд.
— Я там никогда не был, — сказал Рован.
— А я был, — улыбнулся Гевин.
Элвуд был не укрепленным господским домом, а усадьбой преподобного отца Хепберна, родственника Босуэла.
Усадьба была красивая, но постройки расположены беспорядочно. По лужайке бродили овцы и цыплята. Хозяйский дом был окружен очень симпатичными хижинами под соломенными крышами.
Преподобный Хепберн явно был предупрежден об их приезде, потому что ждал их перед своим жилищем, готовый встретить Гвинет. Это был крепкий человек с густыми темными волосами, которым седина придала оттенок стали. Все вокруг него выглядело таким же суровым и строгим.
Солдат королевы разместили в окрестных хижинах, горничную поселили на чердаке, а сама Гвинет узнала, что будет обедать вместе с хозяином и жить в его доме.
Преподобный Хепберн был вежливым человеком, но он твердо решил прочесть своей гостье наставление. Пока подавали обед из нескольких рыбных блюд, он говорил о положении в стране.
— Мы очень обрадованы — я даже смею сказать, мы ликуемпо поводу рождения нашей дорогой Марией наследника, который еще больше прославит нашу страну. Но мы все должны внести свой вклад в то, чтобы все шотландцы смогли жить мирной жизнью.
— Разумеется, — пробормотала Гвинет, пытаясь при этом понять, к чему он клонит.
— Это значит, что мы все будем повиноваться королеве, — твердо заявил он и, к изумлению Гвинет, сурово указал на нее своей вилкой. — Нас всех связывает долг, миледи. Воображение не играет никакой роли в действительной жизни. Предателей не будут терпеть.
Гвинет знала, что должна просто оставаться спокойной.
— Если вы имеете в виду лорда Рована, то он не предатель. И я не верю, что Мария в глубине сердца считает его предателем: она ведь не конфисковала его земли, преподобный отец.
Глаза священника сузились.
— Значит, вы такая же, как эти жалкие люди, которые не видят правду и кричат его имя на улицах, — с отвращением произнес преподобный Хепберн.
— Он будет отомщен.
— Отомщена будет королева, — улыбнулся священник. — Если он появится здесь, то обещаю вам, что мы быстро и легко решим проблему, которую он создал для королевы: мы пришлем ей его мертвое тело.
— Она никогда не давала согласия на убийство. Вы в своем уме?
— Любой человек обязан сражаться, чтобы защитить свой дом и свои земли.
Гвинет встала. Этот человек был ей так отвратителен, что она была не в силах продолжать беседу.
— Я сегодня устала в дороге, поэтому прошу у вас прощения, но мне придется уйти.
Священник тоже встал, и она поняла, что он хотел ускорить развязку. Однако, разыскивая спальню, которую ей выделили, Гвинет шла слишком быстро. Спальня находилась на первом этаже, в восточном крыле дома.
К ней пришла горничная, служившая ей во время заточения, — молодая девушка по имени Одри. Но Гвинет вежливо попросила, чтобы та оставила ее одну. Она плохо знала Одри и чувствовала, что присутствие этой девушки не поможет ей и не утешит ее. Как ей хотелось, чтобы рядом с ней снова была Энни! Но Энни сейчас была нужна Дэниелу, и этого Гвинет не могла отрицать.
У преподобного Хепберна все же нашлось одно хорошее качество — склонность к иронии. Он прислал ей в комнату грубую деревянную ванну с горячей водой, намекая без слов, что ей следует смыть с себя грехи.
Оставшись наедине со своими мыслями, Гвинет то и дело переходила от гнева к отчаянию. Она думала, что мир — это сумасшедший дом, полный лжи и сплетен, лжецов и честолюбцев, которые лезут вверх и хотят лишь одного — утолить свою алчность.
Проведя в воде немало времени и уже наверняка смыв в ней много грехов, — правда, не тех, которые находил у нее хозяин дома, — она вышла из ванны, оделась в мягкую льняную ночную сорочку и легла в постель, желая побыстрее уснуть.
Но это оказалось непросто.
Видимо, преподобный Хепберн решил, что она искупит еще несколько грехов, если он даст ей самый жесткий и комковатый матрас, который у него есть.
Гвинет спросила себя: согрешит ли она, если мысленно пошлет его к черту?
Усадьба стояла в долине с пологими склонами и даже при тусклом свете слабой луны была прекрасна. Эта малая частица той страны, которую Рован так любил, воплощала в себе все ее очарование.
Они подошли к усадьбе пешком, а коней оставили в окружавшей ее роще под охраной одного из солдат. В усадьбе было тихо. И она не охранялась.
Рован был уверен, что отряд королевы не ожидал никаких неприятностей. Этим людям было поручено доставить к королеве одну из ее фрейлин. У них не было причин ждать беды, поэтому Ровану и его спутникам было достаточно легко изучить дом и найти вход.
Гевин, как всегда, был справа от него, когда они влезли в дом через окно прихожей. Рован нашел комнату, где спал священник. Преподобный отец храпел во сне, и этот звук раздавался в пустой спальне, как весенний гром. Рован закрыл дверь и пошел дальше вдоль зала. На всех дверях изнутри были засовы, и он молился, чтобы Гвинет не считала, что находится в опасности, и не заперла свою дверь на ночь.
Наконец он нашел ее комнату. Дотронувшись до двери, он облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил Бога: дверь легко открылась.
Едва он увидел Гвинет в свете луны, время перестало существовать. Когда он расстался с ней, она спала так же, как теперь, распустив волосы, и они так же раскинулись на подушке и блестели в свете догорающих в камине углей, как золотой огонь. Она была похожа на ангела и сирену одновременно: ее одежда была белой и обтягивала тело, позволяя угадать красивые формы, гибкость и совершенство того, что скрывала.
Несколько долгих секунд он стоял в проеме двери, потом бесшумно закрыл ее, доверившись Гевину, который сторожил в зале. И все же ему потребовалось время, чтобы закрыть засов.
Потом он подошел к Гвинет и сел рядом с ней. Он увидел, что ее щеки блестят от влаги, и догадался, что она, должно быть, плакала перед сном. Рован немного помедлил, набираясь решимости: со времени своего приезда в Шотландию он много слышал о том, что она собирается замуж за одного из новых любимцев королевы.
Но он слышал и о том, что сам женился, а более нелепого слуха не могло быть. Ему приходилось спрашивать себя, хватит ли у Гвинет силы ума и веры, чтобы понять, что есть люди, которым доставляет наслаждение порочить других, когда они сами в милости у правителей, и что такие люди быстро придумывают ложь.
Гвинет открыла глаза.
Он был наготове и успел закрыть ей рот ладонью, чтобы она не закричала. Но она не крикнула, а только посмотрела на него.
— Я вижу сон, — прошептала она.
Он подавил готовый вырваться крик, наклонился к ней, и его губы оказались как раз над ее губами.
— Тогда позволь мне видеть его вместе с тобой, — прошептал он.
Он знал, что потом должен будет снова заговорить, что им нужно так много сказать друг другу. Но чувства обоих были слишком сильны. Его губы коснулись ее губ, мысли и слова были вмиг забыты: оба дрожали от страсти. Им казалось, что они были в разлуке целую вечность, и все же губы Гвинет так жадно и с таким желанием ответили на его поцелуй, что Рован почувствовал: мир становится нормальным. Он лег рядом с ней, его ладони начали скользить по льняной сорочке. Гвинет повернулась к нему, прижалась сильнее, и их губы слились в порыве страсти… Ее руки обнимали его, эти прикосновения разожгли в нем безумный огонь. Время, место и даже то, будет ли он жив, — все потеряло значение. Их губы наконец разомкнулись, но лишь для того, чтобы дарить лихорадочные поцелуи.
Он ощутил ее груди под своими пальцами и губами, и непреодолимое желание охватило его с новой силой. Нежная игра ее ладоней и языка была невыносима. Наконец они с бешеной силой соединили свои тела посреди клубка сброшенной одежды. Она двигалась, прижимаясь к нему, — то огненная дуга, то извивающийся луч солнца. Это был пир для его изголодавшихся чувств, и одно блюдо сменялось другим так быстро, что его возбуждение стало диким буйством страсти и заполнило его целиком.
Он был так удовлетворен и пресыщен любовью, что не сразу услышал стук в окно. Гвинет быстро села на кровати и пристально посмотрела на него при свете огня. В ее глазах была тревога.
— Рован!
Он услышал предупреждающий крик Гевина: надо было спешить.
Рован встал, быстро привел в порядок свою одежду. Он оставил Гевина в коридоре, почему же он оказался под окном?
— В доме большая суматоха. Солдаты королевы просыпаются и берутся за оружие, — сообщил Гевин.
И в это время раздались тяжелые удары в дверь. Гвинет была уже на ногах и смотрела на него.
— Уходи отсюда! — настойчиво шепнула она.
— Ты должна пойти со мной.
К его изумлению, она шагнула назад, и он увидел в ее взгляде муку.
— Нет, — последовал ответ.
— Да! — настаивал он.
— Леди Гвинет! — позвал кто-то из коридора.
— Уходи! — приказала она Ровану и толкнула его в грудь. — Уходи, я… я выхожу замуж. А теперь уходи, дурак! Ты что, хочешь потерять голову на плахе или висеть в петле, как простолюдин? Уходи!