Иван Гермогенович не спеша позавтракал, потом выбрал бочку покрепче и принялся вытаскивать её из кладовой.
Это была нелёгкая работа. Бочка, точно живая, вырывалась из рук, толкала профессора, валила его с ног, но всё же Иван Гермогенович вытащил её наверх.
Колени его дрожали. Руки одеревенели. Сердце билось так сильно, что стучало даже в висках.
«А вот как докатить бочку до пещеры?» — размышлял Иван Гермогенович.
Положить её на бок и катить по земле, как обычно катают простые бочки, профессор побоялся. Верхняя крышка могла открыться, и тогда весь мёд вылился бы на землю.
— Ну что ж… будем как-нибудь иначе.
Иван Гермогенович ухватился за край бочки руками и сильно тряхнул её. Бочка качнулась.
— Ага! Пошла! — обрадовался профессор.
Он накренил бочку и, держа её за края, принялся толкать, повёртывая с боку на бок, словно пытался просверлить бочкой землю.
Медленно, шаг за шагом, подталкивая её руками и нажимая на бочку всем телом, Иван Гермогенович наконец подкатил её к пещере.
Профессора встретила заспанная Валя. Она потягивалась и зевала, но, увидев бочку, всплеснула руками.
— Это большой торт? Да? — радостно закричала она.
— Ну, хотя и не торт, однако и это, думаю, понравится тебе!
— Ой, что же это?
— Мёд!
— Целая бочка?
— Да не одна, Валек! Я нашёл целый склад с такими бочками! Нам, пожалуй, и за год не съесть половины сладкого клада.
— Вот хорошо-то! — обрадовалась Валя.
Она вцепилась руками в края бочки и принялась помогать Ивану Гермогеновичу с таким усердием, что не прошло минуты, как дружными усилиями бочка с мёдом была втащена в пещеру и поставлена в угол.
— Ну, вот и отлично, — сказал Иван Гермогенович, вытирая потную шею ладонями. — Теперь ты можешь позавтракать мёдом. А я пойду поищу постель для Карика! Но смотри, не вздумай уходить из пещеры. Тут бродят такие страшные чудовища, что ты и крикнуть не успеешь, как они сожрут тебя.
Профессор ушёл, а Валя, проводив его до выхода из пещеры, тотчас же вернулась обратно, подошла к бочке и принялась хозяйничать. Она откинула без особого труда крышку бочки, понюхала мёд и, облизнувшись, запустила руки прямо в бочку.
— Ух как много! — прошептала Валя. Она ела так усердно, что скоро все лицо, грудь и руки до самых локтей покрылись, словно клеем, янтарно-жёлтым мёдом. Вся она стала такой липкой, что прилипала к бочке, к стенам пещеры, да и к ней самой липли песчинки, кусочки листьев и сухих лепестков.
Растопырив липкие пальцы, Валя бродила по пещере, обрастая, как снежный ком, всякой сухою всячиной: старой паутиной, сухими волокнами растений, пыльцой цветов и ещё какой-то дрянью, похожей на хлопья пыли.
— Пойду помоюсь! — вздохнула Валя. Она осторожно высунула голову из пещеры, посмотрела по сторонам: нет ли поблизости страшных животных, — а потом, припадая к земле, помчалась прямо к озеру и тут плескалась в воде, пожалуй, не меньше часу. Изредка, когда над головою с рёвом и свистом жёстких крыльев проносились шестиногие глазастые страшилища, Валя поспешно ныряла под воду, но потом, вдруг вспомнив паука-аргиронета, завизжала от страха и, выскочив из воды, помчалась обратно к пещере.
— Ну, а как мы себя чувствуем? Лучше? Хуже? — Иван Гермогенович подошёл к больному, — Ты поесть не хочешь?
— Уже! — сказал Карик. — Уже поел! Пока вас не было, я тут все осмотрел, нашёл мёд и закусил как следует.
— Напрасно ты встаёшь, — нахмурился Иван Гермогенович, — рано тебе вставать! Рано, дорогой мой! Смотри разболеешься ещё больше.
— А знаете, — сказал Карик, — когда я проснулся, смотрю: стол стоит, кресла, горит огонь. Ну, я и подумал, что я уже дома, что настало утро и надо вставать.
— Тебе нравится наша новая квартира? — спросила Валя.
— Очень! — сказал Карик. — И особенно нравятся лампочки светляка. Какой у них сильный свет!
— Ну, это ещё что! — сказал профессор. — Вот если бы сюда принести парочку ночных пирофор, такой ли ещё был бы свет!
— А это что за штука… пи… пирофоры ваши?
— Такие жуки! Живут они в Гвиане, в Бразилии и Мексике. И вот когда какому-нибудь бразильцу или мексиканцу понадобится ночью идти по лесу, он ловит ночных пирофор, привязывает их к шляпе. Свет, который излучают эти жуки-фонари, такой яркий, что можно идти даже в самых тёмных тропических зарослях, не сбиваясь с дороги. А мексиканские дамы прячут пирофоры в причёске, рядом с бриллиантами, а иногда делают из них пылающие ожерелья или обёртывают их вокруг талии, словно огненный пояс. После бала местные модницы купают насекомых, устраивают для них ванну, а потом кладут в стеклянную вазу, и тогда всю ночь пирофора освещает спальню мексиканки нежным, приятным светом. Светятся также многие другие насекомые. Светляк лампири из семейства мягкокожих жуков имеет светящиеся круглые глаза, и там, где он живёт, лес словно осыпан голубыми звёздами, а каждое дерево похоже на новогоднюю ёлку с крошечными свечечками. Иванов жук, светящиеся бактерии на гнилых пнях, гниющие на берегу рыбы излучают голубой и зелёный свет, но есть насекомые, которые светятся жёлтым, красным и оранжевым светом, а вот личинки уругвайского жука излучают одновременно и красный и зелёный свет. Эту личинку так и называют «железнодорожный поезд». Почему, как вы думаете?
— Наверное, потому, что поезда ходят всегда с красными и жёлтыми фонарями. А эти… которые светятся… они только ночью светят?