Андрей Шляхов
КЛИНИКА С…
Только самые умные и самые глупые не могут измениться.
Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива, жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши!
Лермонтов! ты ль не прав был: «Чем этот мир хорош?»
Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна.
Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.
В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла.
Я ощущаю ужас. Я постигаю страх.
От автора
НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии имени академика Ланга — учреждение вымышленное. Нет смысла искать его в справочниках или на карте Москвы. Если взять какое-то реально существующее медицинское учреждение и написать о нем книгу, то всем другим медицинским учреждениям, обойденным вниманием, сразу же станет обидно. Вот и приходится выдумывать названия учреждений и имена героев. Все прочее уже не вымысел, а реальность, суровая правда наших будней. Возможно, иногда она покажется вам, дорогие читатели, слишком суровой, но не надо винить в том автора, ведь автор, как уже и было сказано, выдумал только названия и имена.
Отделение интервенционной аритмологии
Пятиминутка началась бурно. Заведующая вошла, нет — ворвалась, в ординаторскую, села на единственный оставшийся незанятым стул за столом у окна и сразу же вцепилась в полного брюнета, сидевшего на диване рядом с Моршанцевым.
— Михаил Яковлевич, почему вы позволяете себе давать обещания больным за моей спиной?! Причем — заведомо невыполнимые обещания?! Вы такой умный?! Или — наоборот?!
«Однако!» — подумал Моршанцев, отводя взгляд от наливающегося красным лица Михаила Яковлевича. Настроение, бывшее до того приподнято-торжественным (как-никак первый рабочий день, да еще где — в самом НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии!), немного потускнело.
— Я никому, Ирина Николаевна… — забормотал Михаил Яковлевич. — Какие обещания?
— Что вы вчера во время обхода наговорили Красикову?! Вспомнили?!
— Но это же были предположения, — на лбу Михаила Яковлевича выступила испарина. — Я просто поделился мнением…
— Делиться мнением вы можете дома или в гостях! — оборвала Лазуткина. — А здесь вы — врач! Должностное лицо! И каждое ваше слово воспринимается больными и их родственниками как истина в последней инстанции!
Моршанцев невольно залюбовался заведующей. Хороша, хоть и явная стерва. Ему нравились такие женщины — изящные, большеглазые, с классическими точеными чертами и бархатной персиковой кожей. Ну а если еще глаза сверкают, пусть даже и гнев тому причиной, а на загорелых высоких скулах проступает румянец… В какой-то момент Моршанцев поймал себя на том, что слишком уж бесцеремонно пялится на заведующую, и стал смотреть в окно на облака, проплывавшие по низкому пасмурному небу.
— Идите, я вас больше не задерживаю! — прозвучало в завершение разноса.
— Совсем идти? — Михаил Яковлевич встал и растерянно огляделся по сторонам, словно ища поддержки у собравшихся.
Собравшиеся старательно отводили глаза в сторону.
— К Красикову идти, — заведующая отделением понизила голос до обычного. — Идти и исправлять свою ошибку. Заодно и с женой поговорите, чтобы не стояла цербером у моего кабинета. И если что-то подобное повторится…
— Не повторится, Ирина Николаевна, — заверил Михаил Яковлевич и вышел из ординаторской, неслышно закрыв за собой дверь.
— Что по дежурству? — заведующая посмотрела на женщину в высоком накрахмаленном колпаке, больше подходящем повару, нежели медику.
— В отделении сорок шесть человек, двое выписаны, один переведен в реанимацию, один поступил…
Доцент Мокроусов, узнав о том, где собирается работать Моршанцев, многозначительно хмыкнул и посоветовал семь раз все взвесить и только потом действовать. Моршанцев, во всем любивший ясность, пристал с вопросами и узнал, что ему предстоит работать у самой молодой из заведующих отделениями, которая, несмотря на совсем юный для этой должности тридцатилетний возраст, профессионализмом и умением держать подчиненных в ежовых рукавицах может заткнуть за пояс любого из коллег. «Лазуткина фурия, Дима, настоящая фурия!»
Мокроусов любил преувеличить и приукрасить, поэтому Моршанцев не придал большого значения его словам. Мягкосердечные и слабохарактерные люди начальниками обычно не становятся, а про любого из заведующих отделением можно нарассказывать страшилок. Невозможно руководить людьми, время от времени не прищемляя кому-то хвост, а стоит только раз сделать это, как пойдут разговоры о суровости, необоснованных придирках и т. п. А что молодая — так это к лучшему, значит, скорее возьмет на работу молодого доктора, только что окончившего ординатуру, чем какого-нибудь заслуженного обладателя множества званий и регалий. И ежу понятно, что любой начальник подбирает подчиненных с таким расчетом, чтобы сиять самому на их фоне.
Собеседование получилось коротким. Сначала Моршанцев рассказал о себе. Затем Лазуткина поинтересовалась, знает ли он, что Институт кардиологии и кардиососудистой хирургии — учреждение федерального подчинения и потому здешние врачи получают меньше «городских», работающих в учреждениях, подведомственных Департаменту здравоохранения города Москвы. Моршанцев ответил, что он в курсе, но гонится не за деньгами, а за опытом. Лазуткина шевельнула уголками своих тонковатых, но красиво изогнутых губ, что, вероятно, должно было обозначать улыбку, и уточнила, понимает ли Дмитрий Константинович, как именно нарабатывается опыт. Моршанцев сказал, что он готов поселиться в отделении и пахать до бесконечности, лишь бы была такая возможность.
Заведующая отделением пообещала, что возможность непременно будет, и отправила Моршанцева к заместителю директора по лечебной работе Субботиной. Считалось, что заведующие отделениями ведут первичный отбор, отсеивая непригодных кандидатов в доктора, а Субботина делает окончательный выбор. На самом же деле Субботина после недолгой беседы с кандидатом утверждала решение заведующего отделением. Это было мудро вдвойне — как в смысле психологической атмосферы в коллективе, так и в смысле ответственности заведующих за все происходящее в их отделениях. «Бачылы очи що купувалы, тепер иште хоч повылазьте!» — старательно копируя украинский говор (сама она была москвичкой в невесть каком поколении), отвечала Субботина тем, кто приходил к ней с жалобами на подчиненных.
Субботина первым делом поинтересовалась, в каких отношениях двадцатишестилетний Моршанцев находится с воинской службой. Услышав, что по причине язвенной болезни двенадцатиперстной кишки (последствие скверной студенческой привычки питаться на ходу и всухомятку) Моршанцев признан ограниченно годным к воинской службе и призыву не подлежит, кивнула и наложила на заявление косую размашистую резолюцию. Подпись чуть было не съехала на стол, но Субботина вовремя остановилась. «Женщина с характером, эмоциональная, не слишком сдержанная», — диагностировал Моршанцев, предпочитавший на досуге психологическое чтиво развлекательному…
— Хорошего всем дня! — заведующая отделением встала и встретилась взглядом с пристально и немного недоуменно смотревшим на нее Моршанцевым. — Одну минуту! Познакомьтесь с нашим новым врачом, Дмитрием Константиновичем Моршанцевым. Дмитрий Константинович закончил ординатуру по сердечно-сосудистой хирургии в институте Вишневского…
— А что там не остался? — спросила бледная носатая женщина с капризно выпяченной нижней губой.
— Вас забыл спросить, Маргарита Семеновна! — ответила вперед Моршанцева заведующая отделением. — Прошу всех помочь Дмитрию Константиновичу поскорее освоиться. Дмитрий Константинович, сегодняшний день вы проведете с нашей старшей сестрой Аллой Анатольевной. Она познакомит вас с отделением и с институтом, а завтра уже вами займусь я…
— А какие палаты я буду вести, Ирина Николаевна? — спросил Моршанцев.
— Вы неправильно ставите вопрос! — нахмурилась заведующая. — Сначала я должна убедиться в том, что вам можно доверить больных, пусть даже и под присмотром, а потом уже вы получите палаты. Если получите. У нас — отделение интервенционной аритмологии, а не терапия в скоропомощной больнице, где к больным пускают кого попало!
Можно было возразить, что терапия в скоропомощной больнице — это не какой-нибудь санаторий, а хорошая, настоящая кузница кадров. Чего только не увидишь в таких отделениях, каких только диагностических поисков не проведешь. Моршанцев пошел учиться на врача по призванию, а не из каких-то иных соображений (хотя надо признать, что фактор престижности профессии тоже им учитывался), на старших курсах дневал и ночевал в стационарах, стремясь все увидеть и всему научиться, и элитарного презрения к обычным больницам разделить не мог. Но возражать, тем не менее, не стал — велик был риск превратить первый рабочий день в последний.
Алла Анатольевна, улыбчивая энергичная толстушка позднего бальзаковского возраста, первым делом отвела Моршанцева к сестре-хозяйке — приодеть. Затем усадила в своем маленьком кабинете, вручила чистый блокнотик из самых дешевых и начала вводить в курс дела, попутно занимаясь своей повседневной деятельностью.
По идее, работа всех медицинских учреждений организована по единому стандарту, но это только по идее, на первый взгляд. В каждом стационаре, в каждой поликлинике существуют свои, особые правила и порядки, начиная с того, как приглашаются к больным консультанты, и заканчивая нюансами распределения обязанностей во время дежурств.
Моршанцев слушал, исправно мотал сведения на несуществующий ус, то и дело черкал в блокнотике. Когда Алла Анатольевна выходила по делам, он читал различные инструкции и приказы, папки с которыми стояли рядом в шкафу, — даже вставать не надо, только руку протяни.
В половине второго Моршанцева отпустили пообедать.
— Отдохните, Дмитрий Константинович, подкрепитесь, а потом я расскажу вам самое главное, — сказала Алла Анатольевна.
«Самое главное» заинтриговало, поэтому Моршанцев пообедал быстро, за десять минут. На дорогу до столовой и обратно плюс стояние в длинной, но быстро движущейся очереди ушло вдвое больше времени. Вернувшись в отделение, он застал старшую медсестру за чашкой растворимого кофе и хотел было деликатно подождать в коридоре, но Алла Анатольевна махнула рукой, приглашая заходить. От предложенного кофе Моршанцев отказался. Не из стеснительности, а потому что не признавал никакого кофе, кроме молотого, крепчайшего, приготовляемого из расчета две полных «с горкой» ложки на чашку. Если кофе для язвенника яд, так пусть этот яд будет полноценным, а не какой-нибудь сублимированной бурдой. «Моршанцев — ты перфекционист!» — осуждающе говорила бывшая подруга Жанна. Моршанцев в ответ улыбался, разводил руками и говорил, что он таков, какой есть, и меняться уже поздно. Когда-то поначалу Жаннина критика умиляла, «критикует — значит, я ей небезразличен», думал Моршанцев, но со временем постоянные нападки начали утомлять и послужили одной из причин для расставания. Другой причиной стала избыточная любвеобильность подруги. Моршанцев не был ханжой, но и не считал возможным делить любимую женщину с кем-то еще. Под «кем-то еще» с учетом Жанниного романтического энтузиазма вполне можно было подразумевать не одного человека, а целую группу товарищей.
— Институт у нас особенный, — начала Алла Анатольевна. — Другого такого нет не только в России, но и в Европе…
«Рекламная пауза, — подумал Моршанцев. — Все верно — новичок должен проникнуться величием и осознать сопричастность».
— …И люди у нас работают особенные, — заметив мелькнувшую на лице собеседника улыбку, Алла Анатольевна улыбнулась в ответ. — Да-да, особенные. Лучшие специалисты. В ЦКБ [1] наших врачей встречают с распростертыми объятиями, только не больно они туда рвутся…
Моршанцев приготовился скучать, но вступительное слово оказалось коротким — Алла Анатольевна уже перешла к делу:
— То, что я вам скажу, Дмитрий Константинович, очень важно. Важно для вас, чтобы вы смогли правильно влиться в наш коллектив и занять в нем подобающее место. Вы же собираетесь долго у нас работать, не так ли?
Моршанцев кивнул.
— Тогда прошу запомнить следующее. — Алла Анатольевна сделала коротенькую паузу, словно подчеркивая, оттеняя важность того, что будет сказано. — У нас не принято лезть в чужие дела. Активность следует проявлять только по делу, то есть — по отношению к своим больным и только с ведома и одобрения завотделением. Вы же слышали, как сегодня досталось Микешину от Ирины Николаевны?
Нетрудно было догадаться, что речь идет о Михаиле Яковлевиче.
— А что именно он сделал? — спросил Моршанцев, оставив риторический вопрос без ответа.
— Он неверно сориентировал больного в отношении сроков. Получилось так, что заведующая говорит одно, а лечащий врач — другое. Вы понимаете, чем чревата подобная ситуация?
— Понимаю. Недовольством, скандалами, жалобами.
— Вот-вот. Вы не обижайтесь, Дмитрий Константинович, что я вам все это проговариваю, ведь вы хоть и новичок у нас, но доктор, а я хоть и старшая, но медсестра…
— Что вы, Алла Анатольевна! — поспешил ответить Моршанцев. — Какие обиды, о чем вы? Наоборот, я вам очень признателен за то, что вы…
— Это моя обязанность, — мягко улыбнулась старшая медсестра. — Ирина Николаевна поручила — я выполняю.
Последняя фраза прозвучала строго и многозначительно, мол, не по своей инициативе я вас, доктор, поучаю, а потому как велено. Моршанцев понял намек и немного удивился тому, почему заведующая отделением не сказала ему этого сама. Да и зачем проговаривать ему, врачу пусть и молодому, но закончившему ординатуру, набравшемуся кое-какого опыта, очевидные вещи, известные каждому третьекурснику?
— Всегда помните, что за каждым больным стоит чей-то интерес, — продолжила Анна Анатольевна. — У нас не принято перебегать дорогу коллегам, не принято, как это говорят, «тянуть на себя одеяло», не принято выносить сор из избы. Все, происходящее в стенах института, должно здесь и остаться. Репутация института — это наша с вами репутация, и пятнать ее нельзя. Вы это и сами понимаете, это все понимают, только иногда делают наоборот. А таких проступков у нас не прощают. Все что угодно простят, поправят, если можно поправить, прикроют, если поправить уже нельзя, но вот с невменяемыми, будь они хоть семи пядей во лбу и самые золотые руки Москвы, у нас принято расставаться сразу и бесповоротно. Да еще если кто-то будет справки наводить — расскажут все как есть, покрывать не станут, поэтому трудоустроиться будет проблематично. Я вас еще не очень запугала?
— Не очень, тем более что к невменяемым я не отношусь.
— Вот и славно.
Алла Анатольевна допила остывший кофе и удивленно посмотрела на сидевшего напротив Моршанцева.
— У вас есть какие-то вопросы, Дмитрий Константинович?
— Нет.
— Тогда идите домой, хватит с вас на сегодня.
— Но ведь рабочее время еще не закончилось, — Моршанцев сверил наручные часы с висевшими над дверью.
— У нас работают не от звонка до звонка, а столько, сколько требуется. Сегодня у вас первый день, обилие впечатлений, вот и ступайте домой их переваривать…
Поездка на автобусе до метро добавила впечатлений, только на этот раз несколько отвлеченных.
— Она мне говорит: «У вас в Екатеринбурге недавно открыли филиал нашего института. Почему бы вашему мужу не обратиться туда?» Ага! Обратись! Туда без денег и соваться нечего! — громко, на весь салон, возмущалась «астая» дама, сидевшая впереди Моршанцева.