– А то! – рассмеялся Осип.
– Еще что-то? – не сомневался Дмитрий Федорович.
– Полгода преподавала в Калифорнийском университете, вернулась в первых числах июня и сразу подала на развод.
– Любовь в Америке? – предположил деловым тоном Дмитрий.
У Осипа, когда он изучал биографию Маши, этот же вопрос возник номером один, и он сразу распорядился выяснить подробности про американское времяпровождение Марии Владимировны.
– Нет. Ни любовей, ни друзей – работа, отдых, иногда пляж, магазины, поездки, слетала на каникулы в Нью-Йорк.
– Застукала по приезде? – выдвинул следующую версию Победный.
– Надо? Узнаем.
– Нет.
Ну, нет так нет, Осип продолжил:
– Первый раз за двенадцать лет поехала в отпуск. У них сейчас самая горячая пора – археологические раскопки, научные съезды, конференции, все этой научной направленности.
Осип чувствовал нутром, что-то еще есть во всей этой истории их встречи, не простой это интерес у Димы и не любовь с первого взгляда.
Горячее и более глубоко, с интригой, и, ой, чувствует он, есть у них что-то в прошлом! Ох, есть! Дима не говорит, а Осип не спрашивает. Он мог бы копнуть по полной, чтобы все для себя прояснить на всякий случай, но не станет этого делать, уважая Дмитрия.
Всему свое время.
Оставшуюся дорогу Дмитрий молчал, обдумывал полученную информацию.
«Это как надо вкалывать, чтобы в тридцать четыре года достичь таких результатов? И как надо жить, чтобы этого достичь? Ай да Машка! Ну, надо же! И что там за крендель, с которым ты жила? Вернее, корж!»
Дмитрий Федорович выдержал сутки.
Стоя в предрассветное утро под ледяными, жалящими струями воды, смывающими с него невероятный, изматывающий сон про Машку, он подумал, что из-за нее чуть ли не каждый день стал остужаться под холодным душем, как пацан восемнадцатилетний от чрезмерного перегрева излишними гормонами, и решил, что все – хватит!
Взять ее в охапку, закрыться в спальне и никуда не выпускать, пока не доведет ее и себя до обморока и изнеможения. Тогда поговорить, выяснить подробности и детали и начать все сначала – до обморока!
А там он разберется, что дальше.
– Осип! – выходя голым и мокрым из душа, проорал Дима.
По обоюдному умолчанию, приехав в Москву, Осип остался в квартире Дмитрия, зная, что грядут перемены. В любой момент начальника может сорвать на что угодно, так зачем мотаться через пол-Москвы, вскакивать по тревоге и разыскивать его, спокойнее быть все время рядом.
– Ну? – поинтересовался полностью одетый, выбритый, наглаженный, начищенный до пистолета в кобуре под мышкой Осип.
– Что там?
Это Дмитрий про Машку спросил, объяснять, как водится, где «там», не требовалось.
– Вчера вечером прибыл бывший муж, – весело преподнес новость Осип. – Шкандаль был!
– С ней? – не поверил Дима.
– Нет. С дежурным администратором корпуса и присоединившимся по тревоге к разборкам администратором пансионата. Юрий Всеволодович требовал поселить его в номер к жене, администратор отказала в требовании, указав вескую причину: штамп в паспорте о разводе. Юрий Всеволодович настаивал, грозился. В это время спустилась Мария Владимировна, поблагодарила администрацию за профессиональную работу и заботу о постояльцах и прошествовала к выходу, но была остановлена бывшим мужем…
– Мария, прекрати себя так вести! – ухватил ее за плечо Юра, догнав у дверей. – Я приехал специально к тебе! Мне сказали, что ты должна дать письменное согласие для моего поселения в номер.
Маша сняла его руку с плеча. Под пристальными взглядами двух администраторов и охранника Юрик не рискнул хватать ее еще раз.
– Нет, – спокойно отказала Машка.
– Но мне необходимо где-то поселиться! – негодовал Юрик.
Машка равнодушно пожала плечами и предложила вариант…
– …дословно: «В Гондурасе, говорят, нынче не сезон, свободных мест много. Может, тебе туда поселиться?»
Дима расхохотался, Осип, отхохотавший свое, когда слушал доклад парней из Домины, посмеивался, покачивая головой.
– Все! Поехали! – распорядился Победный.
– Я-то ко всему привыкший, Дмитрий Федорович, но, может, ты оденешься?
Машка сидела в кресле летнего открытого кафе. Заведеньице расположилось на специально сооруженном деревянном настиле, задуманном как причал. Для желающих подплыть на лодке имелись небольшие столбики на краю настила, предлагающие закрепить плавсредство с помощью веревки. С берега в кафе посетители попадали, поднявшись по трем ступенькам.
В духе современности кафешный причальчик радовал взор зелененьким синтетическим покрытием, имитирующим, должно быть, траву. Плетеные братья ее балконного гарнитурчика, кресла и столы, а также большие стильные деревянные зонты с натянутой льняной цвета слоновой кости тканью поддерживали «загородный» стиль. Хорошая, ненавязчивая музыка, и нигде ни одного рекламного логотипа.
И вроде пляжная кафешка, но не уступающая приличному столичному заведению.
И кофе здесь варили отменный, не из автомата, а на песочке, в джезвочках!
И место выбрано замечательное – под большими деревьями у изгиба реки, которая просматривалась отсюда далеко-далеко: и противоположный левый берег, и поле с высокой травой и разноцветьем, и вековые дубы вдалеке, и кромка темного леса гораздо ниже по течению.
В пансионате вопрос кафе и рестораций решен всеобъемлюще и разносторонне, поражая числом и разнообразием предлагаемого сервиса. Гражданам отдыхающим ни в коей мере не грозило чувство голода в перерывах между завтраком и обедом, а также после раннего ужина.
Машка который раз подивилась причудам расейского капитализму, воплощающемуся в разнообразии форм и предложений, – в данном конкретном случае этому пансионату.
Она и выбрала-то его, потому что он числился как стоящий в диких местах, далеких от городов и людей. В рекламном буклете упоминалось о близких лесах, полных животных, о возможности «конных и пеших прогулок по тропам лесных обитателей».
Мария Владимировна дотошно выясняла в туристическом агентстве подробности этой самой «дикости» и удаленности, а также сервиса и звездности.
Поверив наполовину, приятно поразилась соответствию рекламы и действительности.
Добираться пришлось черт-те сколько!
На железнодорожной станции ее, две молодые пары, двух пожилых дамочек, мужчину представительного вида с сыном лет четырнадцати забрал мерседесовский микроавтобус и за полтора часа на приличной скорости, радостно пролетая по новехонькой дороге, домчал их до пансионата.
И если поначалу еще мелькали какие-то домики-деревеньки, то минут через сорок никаких жилищ в обозримом пространстве не наблюдалось. Лишь изредка сверкнет река вдалеке через расступившиеся деревья.
И лес выглянул из-за поворота сначала краем, узким клином, потом развернулся боком, представ во всей красе – темно-пугающий, настоящий, а не жиденький подмосковный.
И тишина. Бла-го-дать!
Мария Владимировна удивлялась, как они сюда завозят все необходимое? А вчера вечером, возвращаясь в номер, не удержалась и спросила у администратора.
– Доставляем по дороге и по реке, а персонал живет здесь в специальном корпусе. Через неделю сменяется, смену отвозят в город, – радостно принялась объяснять она. – А так мы же автономно живем, у нас свой хозяйственный двор, прачечная – все, все! Это раньше здесь запустение было, старый пансионат развалился, а сейчас все выстроено на международном уровне, у нас иностранцы постоянные клиенты, откуда только не едут!
Слушая ее воодушевленный рассказ, Машка вспомнила, что так и не взяла карту, забыла. Да и все на свете она забыла!
«Интересно, господин Победный имеет отношение к данному пансионату международного уровня или он так, с боку припеку соседствует?»
Она все время думала о Дмитрии Федоровиче Победном. Все это время она думала о нем не переставая, даже во сне!
«Интересно, есть ли у него семья, дети? Ну конечно, он женат, Машка! На какой-нибудь красавице модельного образца, с правильным ростом, ногами, возрастом, не любящей отдыхать в российской глуши, проводящей лето где-нибудь на Лазурном Берегу! Что ты, в самом деле!»
Рассуждения на ночь. Рассуждения поутру: «Почему ты не призналась, что узнала его? Ага, и как ты себе это представляешь? «Здрасти, я Маша, вы меня помните?» Ты видела, какой он стал? Богатый, недоступный, другой. Будет он помнить соседку из севастопольского детства!»
Рассуждения за завтраком: «Представляешь, как бы это было неприятно – ты ему: «Здравствуй, Дима!», а он тебе с высоты своего величия, холодно: «Вы кто?» Как говорят твои студенты: «Че надо?»
И по кругу, по кругу – глупые, умные, правильные, неправильные, профессорские и девчачьи – рассуждения, мысли, вздохи безнадежные, изматывающие.
Маша вздохнула. В кафе практически не было посетителей в это время – кроме нее, за столиком у входа сидела парочка немецких пенсионеров, и все. При таком разнообразии выбора посадочных мест Мария Владимировна и заняла самый уютный столик – у воды, на краю причала, с открывающимся потрясающим видом. Заказала себе кофе, и еще раз кофе, после того как она быстренько выпьет первую чашку.
Официантка понимающе кивнула такому заказу и улыбнулась.
– И знаете, – остановила ее Машка, когда девушка уже отходила от столика, – пожалуй, бокал сухого белого вина. Какое у вас есть?
– Всякое. Принести карту вин?
– Давайте без карты обойдемся. Чилийское.
Девушка кивнула.
«Что-то ты, Марь Владимировна, пить-курить взялась. Вразнос пошла или балуешься?» – попыталась выяснить свой «облико морале» Машка.
А-а, да бог с ним, с морале!
Воспользовавшись полным отсутствием посетителей – немецкие пенсионеры не в счет, в российской глубинке им, пожалуй, лучше сидеть «тыхесенько», – Машка развернула кресло боком к столу, подтянула второе кресло, порывшись в летней пляжной кошелке, достала сигареты, зажигалку, бросила кошелку на соседнее кресло, взгромоздила на нее ноги, переплетя в лодыжках, надела солнцезащитные очки, выпила разом полчашки кофе, принесенного быстренькой молодой официанткой, и с удовольствием закурила.
Эх! Хорошо!
Ну может позволить себе немного relax, а по-нашенскому – расслабухи тридцатичетырехлетняя профессорша, первый раз за десятилетия выехавшая на отдых?
– Демонстрируешь дурные манеры? – попенял до отвращения знакомый голос.
Не судьба-а! Для расслабухи вы, Мария Владимировна, видать, не созрели!
Маша позу не изменила, допила неторопливо кофе, затянулась, сняла очки и медленно повернула голову в сторону мужа. К счастью, бывшего!
Он был хорош, хорош!
В летних светлых брючатках, в рубашке с короткими рукавами навыпуск, удачно прикрывающей пузцо и отяжелевший от должностной сидячей работы и пристрастия к гурманству задок, накинутый на плечи свитерок с нарочито небрежно завязанными спереди рукавами, летние туфли – все одного торгово-бутикового заведения, дорогой одеколон, очки, часы в ту же смету, волосок к волоску, маскирующие плешинку.
Хорош, хорош!
Машка не ответила. Хотела было указать направление его дальнейшего прогулочного движения с уклоном в эротику, но передумала.
Раньше сядешь – раньше выйдешь!
Он рвался поговорить – заселился в пансионат каким-то образом, ее не волновало, куда и как он там заселился, она второй день от него скрывается.
Ну, пусть выскажется и едет домой. Домой!
Прибыла вторая порция кофе и вино. Неодобрительно поднятая бровь бывшего – слава тебе, в который раз, господи! – мужа поднялась на бокал с вином.
Он сел за ее столик, сделал заказ.
Маша отпила вина, докурила сигарету и ткнула в пепельницу, принесенную официанткой вместе с ее заказом.
– Нам надо поговорить! – объявил тему дня Юрик, когда девушка отошла от столика.
– Мне не надо, – отозвалась Машка, обозревая речные дали, поля-леса, холмы-пригорки, перспективу, как говорят художники.
Смешно до грустных слез – ей было безразлично, чужой, неинтересный, малоприятный мужчина – о чем говорить?
Как? Каким непостижимым образом в один день человек, с которым она прожила пять лет, мог стать совершенно чужим, неприятным?
И только – неприятным, никаких глубинных чувств: ни ненависти, ни обиды, ни обвинений, ни злости. Ничего!
Пусто!
«В душе так пусто, как в соборе, когда в нем овощи хранят!» – подкинула память к ее размышлениям строчку из дементьевских стихов.
– Я думаю, что за этот месяц ты успокоилась и поняла, что нельзя так сразу, с кондачка, разрушать то, что сложилось за пять лет! – изрек Юрик явно домашнюю заготовку.
Машка не удивилась бы, если б узнала, что и конспектик имеется.
И витиевато, как «с кондачка», с завуалированной формой обвинения.
Или прямой формой обвинения?
Он всегда так строил фразы, о чем бы они ни говорили – о погоде, еде или его носках, чиновничий интеллект обвинял, указывал, поучал.
Господи боже мой! Как она прожила с ним пять лет?! Куда смотрела, чем слушала?!
Коматоз, не иначе затяжная пятилетняя кома.
«Не начинай, Мария Владимировна, все ты уже обдумала, выводы сделала еще месяц назад! Никуда не смотрела – работала! Хорошо хоть пять лет, запросто могло быть и больше!»
Она запила вином мысли, ставшие щелочно-кислотными, разъедающими, и закурила еще одну сигарету.
– Ты стала курить, да еще так много.
Охо-хо-шеньки, господи, ох-хо-хо!
Маша не смотрела на него, испытывая новый прилив желания настойчиво предложить ему туристический индивидуальный маршрут все с тем же эротическим уклоном.
Но удержалась и на этот раз – не оберешься! Лекция на тему ее открывшейся истинной сущности мало прельщала, посему и ответила почти равнодушно:
– Да поняла! Надо было развестись гораздо раньше!
– Давай обойдемся без актерства, – начальственным тоном потребовал Юрик. – Я понимаю, тебе неприятно и ты обижена, но, Мария, ты интеллигентный и весьма образованный человек, зачем опускаться до балагана!
Да что вы говорите?! Раньше все ее регалии и звания не считались поводом подозревать в ней наличие интеллигентности и образованности.
Между прочим, кончилась та Машка, теперешней Марии Владимировне вся эта чушь надоела!
– Так, Юра, хватит! Поговорили – иди! Свободен! – произнесла она профессорским тоном безнадежному двоечнику.
Юра спокойно отпил кофе. Она и не заметила в своих созерцаниях «перспективы» водной глади и омываемых ею берегов, когда принесли его заказ.
– Я все понимаю! – напустил грусти в голос бывший муж, сбавив напор.
Отпил кофе, оттопырив мизинчик, поставил аккуратно чашечку на блюдце и произрек:
– Я виноват. Я приехал извиниться.
– Извиняю. Теперь можешь уезжать.
Чего она завелась, собственно? Неинтересно все это.
«Ты бы не блеяла овцой, а втыкала им с мамашей, пока жили вместе, чего сейчас-то буйствовать? Кто он тебе? Нуль. Нуль, помноженный на бесконечность!»
– Я хочу, чтобы мы снова жили вместе.
– О как! С каких кренделей, интересно? – распоясалась Мария Владимировна.
Он скривился. Не глядя на него, она знала, что он брезгливо скривился – ну, еще бы! Что за плебс!
– Мария!
Ну, не мог он сдержаться, не мог, и все! А привычка к дрессуре? Никуда не денешь!
– Потому что мы муж и жена! Ну поругались, чего в семье не бывает, ну развелись под горячую руку! Но это ничего не значит! Да, я изменил, обидев тебя этим. И ты не представляешь, как я себя корю…
Вот поэтому Машка и избегала разговоров с ним! Сначала думала, что надо поговорить, объяснить Юре, что не может с ним жить, а потом в один момент поняла, что обречет себя на выслушивание напыщенного чиновничьего бреда человека, который никого, кроме себя, не слышит, и будет эта бодяга длиться бесконечно, пока он не доведет ее до белого каления или дурдома!