– И какой же цели служит де Спаданте?
– На этот вопрос я не могу ответить: у меня нет всей информации... Но если бы и попытался, не думаю, чтобы вам все стало бы ясным... Могу сказать только, что де Спаданте обладает огромным влиянием во многих жизненно важных для нас областях, одной из которых является транспорт...
– Но я полагал, что он занимался строительством...
– Он и продолжает им заниматься. Но также держит под контролем перевозки и порты. Именно ему отдают предпочтение транспортные фирмы, и когда это необходимо, он делает то, что надо...
– Вы хотите меня убедить, что мы в нем нуждаемся? – с некоторым недоверием спросил Боннер.
– Мы нуждаемся во всех и вся, майор! Во всех, кого только можем заполучить! Или, может быть, я не должен говорить об этом? Тогда советую вам внимательно посмотреть вокруг, майор... Все, в чем мы нуждаемся, мы получаем с огромным трудом. Политиканы используют нас в своих целях и не могут жить без нас, но будь я проклят, если они хотят нормально сосуществовать с нами! У нас слишком мало поддержки, майор Боннер, и слишком много проблем, майор Боннер.
– И мы решаем их с помощью преступников, заручившись поддержкой мафии? Или теперь ее надо называть по-другому?
– Мы решаем наши проблемы так, как можем. И меня удивляет, что вы до сих пор не понимаете простых вещей, Боннер... А вы бы отказались от услуг мафии на поле битвы?
– Наверное, нет... Но я бы использовал ее только в бою, и нигде больше! Только сейчас другие условия, генерал, и мне почему-то казалось – наверное, я ошибался, – что люди, которые живут здесь, лучше нас!
– А когда вы выяснили, что это не так, это вас шокировало? А кто, черт возьми, обеспечивал ваше пребывание на вражеской территории, майор? От кого вы получали суда, наполненные горючим и амуницией? От маленьких старых дамочек в теннисных туфлях, вопивших: «Помогите нашим парням!»? Нет, майор, и еще раз нет! То самое оружие, которым вы пользовались, грузилось в портах Сан-Диего под контролем де Спаданте, а тот самый вертолет, который подобрал вас в десяти милях от Хайфона, был собран только потому, что все тот же де Спаданте предотвратил забастовку рабочих! Не считайте себя лучше и чище других, майор, это не очень-то подходит «убийце из Сайгона»...
Конечно, Боннер все это знал, но тут ведь совсем другое! Это же не «вражеская территория», в конце концов? Де Спаданте и его боевики находились не в порту и не на заводе в ту ночь. Они были в доме Тривейна! Неужели генерал не может понять этого?
– Послушайте, генерал, – медленно, твердо сказал он, – те, с кем я встретился восемнадцать часов назад в доме председателя подкомитета, назначенного, кстати, самим президентом, – это двое наемных убийц и босс мафии, на кастете которого осталось немало моей кожи с руки и шеи... По-моему, ситуацию не сравнить с похищением документов или попытками скомпрометировать какой-нибудь комитет в конгрессе, работающий против нас!
– Почему? Потому что это борьба физическая? Не бумаги, а человеческая плоть?
– Возможно... Хотя, конечно, это слишком простое объяснение. А может, меня тревожит, как бы такие, как де Спаданте, не оказались в Объединенном комитете начальников штабов или в военной академии... Если, конечно, их еще там нет.
* * *
– Он умер? – спросил Роберт Уэбстер, зайдя в телефонную будку на Мичиган-авеню, зажав между коленями «дипломат» и набрав номер.
– Нет, – ответил врач из Гринвича, штат Коннектикут, – здоровый парень! Поговаривают, что выживет...
– Не очень приятная новость.
– Работали над ним три часа. Сшили дюжину вен, да чего только там не сшили! Пробудет в критическом состоянии еще несколько дней, но, скорее всего, выкарабкается.
– Именно этого мы и не хотим, доктор. Все это для нас неприемлемо... Неужели нельзя совершить какую-нибудь ошибку?
– Забудьте об этом, Бобби! Здесь все охраняется, даже крыша! Повсюду вооруженные люди, даже сестры – и те заменены! Четверо священников, сменяя друг друга, дежурят в его комнате. Хотя, конечно; если они священники, то я мать Кабрини.
– Но, – повторяю! – какой-то способ должен быть найден!..
– Тогда найдите его сами, но только не здесь! Если с ним что-нибудь сейчас произойдет, они просто сожгут больницу, а вместе с ней и всех нас! Это неприемлемо для меня.
– Ладно, ладно... Никаких несчастных случаев...
– Но почему его необходимо убрать? Ведь ты рискуешь своей задницей!
– Он слишком многого требовал и слишком многое получил. Слишком многое от него стало, зависеть! Доктор помолчал.
– Не здесь, Бобби, – повторил он.
– Ладно, придумаем что-нибудь...
– Между прочим, пришли бумаги на выписку. Так что я чист. Огромное вам спасибо! К этому нечего добавить, разве что – было очень приятно познакомиться.
– Вам следовало бы убить...
– А я так и делал! – засмеялся доктор. – В случае чего дайте мне знать.
– Созвонимся!
Повесив трубку, Уэбстер взял «дипломат» и вышел из будки. Необходимо решить вопрос с де Спаданте. Ситуация может стать опасной. Конечно, каким-то образом он должен использовать этого доктора в Гринвиче. Слишком много тот ему должен. Он сделал кучу абортов в нескольких военных госпиталях, пользуясь при этом государственным оборудованием. Всего за два года сколотил себе состояние...
Уэбстер нанял такси. Он хотел ехать в Белый дом, но в последнее мгновенье изменил решение, бросив шоферу:
– Луизиана-авеню, двенадцать – двадцать два... Это был адрес фирмы Марио де Спаданте в Вашингтоне...
* * *
Сестра молча и с некоторой торжественностью открыла дверь в палату. Сидевший в кресле священник вытащил руку из кармана, золотая цепь с крестом на его груди звякнула. Поднявшись, он поспешил навстречу посетителю.
– Глаза закрыты, – прошептал он, – но он все слышит...
– Оставь нас, – послышался с кровати слабый голос. – Вернешься, когда Уильям уйдет, Рокко...
– Хорошо, шеф!
«Священник» оттянул пальцем свой воротник клерикала, освобождая шею, захватил свой небольшой требник в кожаном переплете и, слегка смущенный, вышел. Посетитель и Марио де Спаданте остались одни.
– У меня всего несколько минут, Марио. Врач больше не разрешает... Надеюсь, тебе известно, что ты поправляешься?
– Эй, а ты хорошо выглядишь, Уильям... Настоящий адвокат с Западного побережья! И одет красиво... Я горжусь тобой, мой маленький кузен, право слово, горжусь!
– Не трать силы, Марио. Надо кое-что уточнить...
– Интересное слово – «уточнить», – криво улыбнулся Марио. Он был очень слаб. – Тебя прислали с побережья. Подумать только!
– Разреши мне договорить, Марио. Прежде всего запомни, что ты приехал в дом Тривейна с надеждой застать его там. У тебя не было номера его домашнего телефона, и поэтому ты предварительно не позвонил. Вообще-то ты был в Гринвиче по делам, где услышал о том, что его жена в больнице. Понятно, это тебя встревожило, поскольку ты познакомился с Тривейном еще в Нью-Хейвене и возобновил с ним знакомство, когда вы летели в Вашингтон. Вот, собственно, и все... Это был просто визит, может, немного бесцеремонный, но при твоей экспансивности...
Де Спаданте кивнул. Глаза его были полузакрыты.
– Маленький Уильям Галабретто, – слабо улыбнулся он. – Здорово ты придумал, Уильям, я на самом деле горжусь тобою... – Де Спаданте продолжал кивать. – И говоришь ты здорово... Гладко...
– Спасибо, – проговорил юрист, бросив взгляд на свои золотые часы «Ролекс». – И вот что еще – самое главное, Марио! Твоя машина в этот снегопад застряла возле дома Тривейна. Грязь и снег. Мы уже получили от полиции соответствующее подтверждение. Правда, пришлось заплатить тысячу некоему Фаулеру. Значит, запомнил? Снег и грязь... А потом на тебя напали. Ты все понял?
– Да, понял...
– Хорошо... А теперь я должен идти. Мои помощники из Лос-Анджелеса передают тебе наилучшие пожелания. Все будет хорошо, дядюшка Марио!
– Прекрасно... Прекрасно... – Де Спаданте слегка приподнял руку над одеялом. – У тебя все?
– Да...
– А теперь хватит болтать ерунду. Послушай меня, и послушай хорошенько! Ты должен убрать этого солдата, мальчик, – немедленно, сегодня вечером...
– Нет, Марио, это невозможно! Он же в армии, офицер! Невозможно!
– Ты возражаешь мне? – поинтересовался де Спаданте. – Смеешь возражать своему боссу? Я сказал, что майор должен быть убит! И ты сделаешь это!
– Дядюшка Марио, – как можно мягче стал уговаривать Уилли, – времена Крестного отца прошли... Мы найдем более подходящий способ.
– Подходящий... Да что может быть лучше медленной смерти, о которой я прошу? Только так должна закончить жизнь эта свинья, убившая моего брата. Нож в спину – и все. Я сказал!
Глубоко вздохнув, де Спаданте без сил откинулся на подушку.
– Послушай меня, дядя Марио... Этот солдат, этот майор Боннер, будет арестован по обвинению в убийстве. На защиту у него нет ни малейшего шанса: умышленное, неспровоцированное убийство... Тем более что и раньше у него были неприятности.
– Я сказал, убить! – перебил де Спаданте, голос его был уже еле слышен.
– Но это не нужно! Слишком многие заинтересованы не только в том, чтобы покончить с майором, но и чтобы дискредитировать его. Этого хотят люди, стоящие на самом верху... У нас даже есть журналист, известный на всю страну, Родерик Брюс. Этот Боннер – псих, убийца. А уж потом он получит удар ножом, где-нибудь в тюрьме...
– Чепуха... Никакого суда, никаких адвокатов. Это все не годится. Ты сделаешь так, как я сказал.
Уильям Галабретто отошел от постели.
– Хорошо, дядюшка Марио, – солгал он. – А теперь отдыхай!
Глава 34
Сидя на кровати в своем гостиничном номере, Тривейн боролся со сном, пытаясь читать лежавшие перед ним страницы, отпечатанные на машинке. Понимая, что вот-вот заснет, он позвонил дежурному по этажу и попросил разбудить его в семь утра.
Он уехал от Арона Грина после часа, намного раньше, чем ожидал. Грин предлагал позавтракать вместе с ним, но Тривейн отказался, сославшись на срочные дела в Нью-Йорке. Однако главная причина его поспешного отъезда заключалась в том, что он не мог оставаться рядом с Грином. Он просто не знал, о чем ему говорить. Старый еврей разбивал в пух и прах все его аргументы. Да и какие он мог найти слова, чтобы разрушить сложившееся еще сорок-лет назад за колючей проволокой Аушвица мировоззрение Грина?
Впрочем, Арон Грин говорил вполне рассудительно. И все, что ни делал этот человек, несло свет его идей. Он действительно верил во все либеральные реформы. Будучи сострадательным и щедрым, расходовал огромные суммы на помощь неимущим и несчастным. Он готов был потратить последний доллар и всю свою энергию финансового гения на то, чтобы создать в стране атмосферу, соответствующую его философии. Тогда его страна стала бы самой могучей на земном шаре. И ее границы ни в коем случае не зависели бы от населения, пусть даже мягкого и податливого. Иными словами, щит нации должен был стать самым сильным на земном шаре.
Однако Грин забывал, что чем большей мощью обладают защитники такой страны, тем вероятнее возможность того, что они узурпируют права тех, кого призваны защищать. Именно от этого не раз доказанного жизнью положения и отмахивался Грин. Он совершенно искренне полагал, что эта мощь останется на втором плане, если воздвигнуть в стране финансовую крепость, он верил, что интересы людей будут направлены туда, куда следует, – в гражданскую экономику. На взгляд Тривейна, эти мысли были просто смешны, но он не мог найти аргументов, чтобы поколебать точку зрения старого джентльмена...
«Леар» приземлился в Чикаго, в аэропорту О'Хара, и Тривейн сразу же позвонил Сэму Викарсону в Солт-Лейк-Сити. Тот сообщил ему, что досье на Йана Гамильтона уже отпечатано и ожидает его в гостинице. При этом Сэм добавил, что сложностей со сбором информации не было, поскольку Американская ассоциация адвокатов, гордившаяся Гамильтоном, не пожалела красок, расписывая профессиональные качества своего уважаемого члена. Дополнительную информацию он получил от сына Гамильтона. Тривейн подумал, что понимает, почему выбор пал на сына. Этот молодой человек – представитель нового поколения, которое явно не в ладах с почтенными семейными традициями. Сын был исполнителем народных песен и выступал с собственным оркестром, перейдя – и весьма успешно – к совершенно новой музыке. Он весьма категорично заметил, что отец «делает свое дело», полагаясь больше на ум, нежели на воображение. Но делает его хорошо, поскольку убежден, что именно элита должна направлять непросвещенных по верному пути.
Собранной информации оказалось вполне достаточно, чтобы дать полное представление о том, что представлял собой Йан Гамильтон.
Он происходил из старинного и очень богатого рода, обосновавшегося в северной части штата Нью-Йорк. Его предки вели начало от Александра Британского и его предшественников из Эршира в Шотландии и были владельцами Кэмбаскейтса. Он учился в лучших учебных заведениях – Ректори, Гротоне и Гарварде, где был одним из лучших студентов на факультете права. Проведенный после окончания Гарвардского университета год в Кембридже открыл ему двери в Лондон, где он прожил несколько лет в качестве военного консультанта по морскому праву, прикрепленный к Генеральному штабу Эйзенхауэра. В Англии Гамильтон женился на дочери мелкого чиновника, и скоро в морском госпитале Суррея родился его единственный сын.
После войны, благодаря своему авторитету и блестящим способностям, Йан Гамильтон занимал целый ряд высоких постов, став партнером одной из самых престижных нью-йоркских фирм. Занимался же он корпоративным правом, связанным с широкой диверсификацией муниципальных займов. Его соратники по военному времени, начиная с администрации самого Эйзенхауэра, довольно часто приглашали Гамильтона в столицу, в результате чего он открыл там собственную фирму. Он был республиканцем, но не доктринером, а его отношения с демократами и сенатом отличались завидным постоянством. Джон Кеннеди предлагал ему посольство в Лондоне; но Гамильтон с благодарностью отклонил это в высшей степени лестное предложение, продолжая восхождение по вашингтонской лестнице. В конце концов он стал «советником президентов», достаточно опытным для того, чтобы оправдывать доверие, и достаточно молодым – пятьдесят с небольшим, – чтобы оставаться гибким. Его дружбой дорожили многие.
Правда, через два года Йан Гамильтон совершил нечто странное: без всякого сожаления оставил фирму и спокойно заявил друзьям, что намерен взять длительный и, по его словам, заслуженный отпуск. Злые языки утверждали, что он собирался заработать кучу денег, став менеджером своего гитариста-сына, что именно в этом заключалась причина его ухода. Гамильтон и не думал спорить, более того, со всем соглашался, и весьма добродушно.
А потом уехал вместе с женой в кругосветное путешествие, которое продлилось двадцать две недели.
Через полгода Йан Гамильтон выкинул очередной фокус, и снова без малейшего шума в прессе: стал работать в старинной чикагской фирме Брэндона и Смита. Оборвав все, что связывало его с Вашингтоном и Нью-Йорком, он поселился в Ивенстоуне на берегу озера Мичиган. Похоже было, что Гамильтон решил вести спокойную жизнь, что, однако, не помешало узкому кругу богатых людей Ивенстоуна принять его с распростертыми объятиями.
Затем компания «Дженис индастриз» подняла вопрос о некоем долговом обязательстве и в качестве экспертов привлекла фирму Брэндона и Смита. Результатом стало нарушение Йаном обета молчания, данного им еще в бытность членом президентской Комиссии по импорту стали.
Итак, «Дженис индастриз» пользовалась теперь услугами самой уважаемой юридической фирмы на Среднем Западе, возглавляемой Брэндоном, Смитом и Гамильтоном. Ничего удивительного! Ведь «Дженис индастриз» уже проникла в высшие финансовые круги на обоих побережьях: с Грином – в Нью-Йорке и заводами компании, а с сенатором Армбрастером – в Калифорнии. Теперь она пыталась установить свое влияние и в центральной части Америки, чтобы воздействовать на исполнительную власть, включая президента Соединенных Штатов. Гамильтон, «советник президентов», приобретал огромную власть.