Достаточно произнести лишь одно слово – на любой базе, аэродроме, в тренировочном лагере, на флоте... Не придется даже называть имя, его можно назвать и позже. Самое главное – намекнуть, что «Дженис индастриз», вместе с Пентагоном, хотела бы видеть на посту президента определенного человека. Необходимо тщательно все продумать: время и место действия, подготовить нужные документы, учитывая как офицерский, так и солдатский состав. Следует, разумеется, поставить гриф – «Текущие события». Учесть специфику как регулярных войск, так и запаса.
Все это вполне осуществимо. Все можно сделать. Едва ли кто из одетых в форму сограждан хотел бы вернуться в прошлое, в те времена, когда военные не пользовались поддержкой «Дженис». Мощной поддержкой...
А потом, лишь будет отдан приказ назвать имя кандидата, в работу вступят ксероксы и печатные машины во всех точках земного шара, где только можно найти представителей американских военных сил: от форта Диксон в штате Нью-Джерси до Бангкока.
Военные обеспечат кандидату па выборах более четырех миллионов голосов...
Лестер Купер на секунду задумался: неужели дойдет до этого? Неужели кандидатом действительно станет Эндрю Тривейн? Почему?
Проще всего было бы позвонить Роберту Уэбстеру и выяснить, что он знает обо всем этом. Кажется, на это намекнул человек от Арона Грина.
На другом конце провода Роберт Уэбстер был потрясен. Да, конечно, никому еще ничего не говорили... Ни о чем?
Наверное, все же не следовало звонить Уэбстеру... Хотя Купер просто хотел узнать, что тот сделал.
Впрочем, не важно. Теперь все это ему было даже не интересно. Теперь ему хотелось только как можно скорее завершить свою часть дела и вернуться домой, в Ратленд, чтобы наслаждаться спокойной старостью.
И больше никаких тонкостей. Ничто больше его не интересует. Он сделает то, что обещал Грину. Обязан. Потому что он всем обязан «Дженис индастриз» – всем своим прошлым, своей карьерой.
Он обязан даже этому бедолаге Полу Боннеру. В конце концов, Пол тоже жертва, запланированная потеря, насколько понял Купер. И его единственная надежда – милосердие президента.
Президента Тривейна.
Ну не ирония ли это судьбы? А все эти чертовы тонкости...
Глава 41
– Мистер Тривейн?
– Да.
– Это Боб Уэбстер. Как поживаете?
– Отлично. А вы?
– Не очень. Кажется, втянул я вас в историю. Очень неприятное дельце.
– Что случилось?
– Прежде всего, хочу пояснить, подчеркнуть, что во всем виноват только я, и никто иной. Вы меня понимаете?
– Да... Кажется, да.
– Хорошо. Это чертовски важно!
– Теперь уверен, что понимаю. Так в чем дело?
– В вашей поездке в Гринвич. А потом к де Спаданте. Вас там видели.
– Да? А в чем проблема-то?
– Есть еще кое-что.
– Почему такой переполох? Мы не афишировали свои поездки, но ведь и не скрывали.
– Однако газетчикам вы ничего не сказали.
– Не счел необходимым. Мы сделали заявление, подчеркнув, что насилие никогда еще ничего не решало. Только и всего. Сэм Викарсон опубликовал его, я подтвердил. Здесь нечего скрывать.
– Ничего не понимаю... Похоже, что у вас с де Спаданте состоялась тайная встреча. Вас сфотографировали.
– Что? Каким образом? Что-то не помню никаких фотографов. Конечно, на стоянке было полно народу...
– Стоянка тут ни при чем. Вас сфотографировали в комнате.
– В комнате? Какого черта? О Господи! Так что там с фотографиями?
– Они небезопасны. Я видел копию, даже две. Похоже, вы были увлечены беседой.
– Да, мы действительно увлеклись. И где же вы видели фото?
– У Рода Брюса. Они у него.
– А от кого он их получил?
– Не знаю. Он не выдаст поставщика, мы уже имели с ним дело. Завтра он собирается придать дело огласке. Грозится доказать всем, что вы связаны с де Спаданте. А это, между прочим, может выйти боком Боннеру.
– Ну хорошо. Что я должен делать? Очевидно, вы что-то задумали.
– Нам кажется, вам следует заговорить первым. Сделайте заявление о том, что де Спаданте хотел вас видеть, что вы встретились с ним за два дня до убийства. Вам нужна была информация для майора Боннера... Насчет того, о чем вы: с ним говорили... Придумайте что угодно... Мы проверили: в комнате не было подслушивающих устройств.
– Не понимаю. При чем здесь Брюс? И Пол?
– Я же сказал... Извините, утро было просто сумасшедшим... Брюс считает, что это еще один ключ к Полу Боннеру. Раз вы встречались с де Спаданте, причем конфиденциально, то маловероятно, что он пытался убить вас неделю назад, как утверждает Боннер.
– Понимаю... Хорошо, я сделаю заявление. И позабочусь о Брюсе.
Тривейн нажал кнопку, отпустил ее через несколько секунд и набрал номер.
– Сэма Викарсона, пожалуйста. Это Тривейн... Сэм, пришло время Брюса. Нет, не ты, а я... Выясни, где он, и перезвони мне. Я дома... Нет, не передумаю. Перезвони как можно скорее. Я хочу видеть его сегодня днем.
Тривейн поставил телефон на тумбочку и бросил взгляд на жену. Филис сидела за туалетным столиком, нанося последние штрихи в макияже. Перехватив в зеркале взгляд мужа, сказала:
– Я уже все поняла. Что-то подсказывает мне, что наша прогулка по памятным местам откладывается.
– Ничего подобного. Я отлучусь на пятнадцать – двадцать минут, только и всего. Можешь подождать меня в машине.
Филис подошла к кровати и, посмеиваясь, указала на смятые простыни.
– Это я уже слышала. Вы хищник, мистер Тривейн! Мчитесь домой с работы, насилуете непорочную и еще молодую хозяйку, засыпая ее обещаниями, а после того, как ваше желание удовлетворено и вам удалось вздремнуть, принимаетесь звонить по телефону...
Эндрю посадил жену к себе на колени, нежно коснулся ее груди, провел рукой по плечам, Филис шутливо поцеловала его в ухо. Он осторожно переместил ее со своих колен на кровать.
– О Эндрю, ведь мы не можем...
– Еще как можем. Сэм вряд ли объявится раньше чем через час.
Он стал раздеваться. Филис разгладила рукой простыни, легла с краю, ожидая мужа.
– Ты неисправим. За это я тебя и люблю... С кем ты собираешься встретиться?
– С гадким маленьким человечком по имени Родерик Брюс, – ответил Энди, снимая рубашку и забираясь в постель.
– Газетчик?
– Да. И он бы нас с тобой не одобрил...
* * *
Бобби Уэбстер сидел за столом, положив перед собой руки. Он опустил голову и закрыл глаза, чувствуя, что подступают слезы. Дверь кабинета он запер уже давно, теперь ему никто не мешал. Удивительно, но глаза все еще оставались сухими. Подсознательно он знал почему, но ответ этот был так страшен, что он постарался его отбросить. Он потерял способность плакать.
Reductio ad manipulatem [3].
Есть ли такое выражение? Должно быть. Годы изобретения различных заговоров и тайных замыслов, невысказанных, забытых, несчитанных, – сколько их было? Сотни, тысячи?
Сработает или нет? Вот что важнее всего. Человек – всего лишь Икс или Игрек, с ним можно считаться, а можно отбросить как что-то ненужное, в зависимости от обстоятельств. Человек – лишь часть формулы, не больше. Даже такой человек, как он сам.
Бобби Уэбстер наконец почувствовал на глазах слезы. Он уже почти плакал, сам того не замечая.
Пора было идти домой.
* * *
Тривейн шел по густо устланному коврами коридору, направляясь к ступенькам, над которыми висела табличка. Надпись на древнеанглийском гласила: "Пентхаус. Родерик Брюс Он поднялся по ступенькам, подошел к двери и нажал кнопку звонка, оглашая пространство за черной эмалевой дверью с сияющей медной отделкой громким звоном. Из-за двери раздавались приглушенные голоса. Один из них, очень взволнованный, принадлежал Родерику Брюсу.
Дверь отворилась, в холле стояла крупная негритянка-горничная в белой униформе. Вид у нее был весьма внушительный, и занимала она весь проем в дверях. Невозможно было рассмотреть, что происходит за ее широкой спиной.
– Что угодно? – спросила она на певучем диалекте Карибских островов.
– Могу я видеть мистера Брюса?
– Он вас ожидает?
– Он будет рад меня видеть.
– Извините, но скажите, пожалуйста, ваше имя. Он свяжется с вами.
– Меня зовут Эндрю Тривейн, и я не уйду, пока не встречусь с мистером Брюсом.
Горничная стала закрывать дверь, и Тривейн собрался было громко позвать Брюса, как тот вдруг появился сам, словно крохотный хорек, выскочивший из укрытия. Он все слышал, стоя в дверях, в нескольких футах от них.
– Все в порядке, Джулия, – сказал он негритянке. Огромная горничная повернулась, одарив на прощание Тривейна неприязненным взглядом, и, пройдя через холл, исчезла из виду.
– Она с Гаити, знаете ли... Все шестеро ее братьев в банде Макуты. Это как проклятье, нависшее над семьей... Что вам надо, Тривейн?
– Повидаться.
– Как вы проникли сюда? Привратник ничего мне не сказал.
– Он думает, что я пришел к другому жильцу. Не пытайтесь ничего выяснить, мои люди обо всем позаботились. Остальные ничего не знают.
– Насколько я помню, при нашей последней беседе вы угрожали мне. У себя в кабинете. Теперь вы пришли ко мне, в мои владения. И вид у вас уже не столь грозный. Остается предположить, что речь пойдет о сделке, не уверен, что я в ней заинтересован.
– Я не собираюсь вам угрожать, мне скорее грустно. Но вы правы: я пришел, чтобы совершить сделку... В вашем духе, Брюс.
– Вам нечего мне предложить. Почему я вас должен слушать?
Тривейн внимательно изучал маленького человечка с небольшими, близко посаженными глазами и крохотным ртом – сама уверенность и самодовольство. У него засосало под ложечкой, когда он тихо произнес имя:
– Александр Коффи.
Родерик Брюс застыл на месте. Его крепкая челюсть отвисла, рот приоткрылся, с лица исчезло выражение уверенности в себе.
Часть четвертая
Глава 42
Это казалось абсурдом, это и было абсурдом! Чудовищная нелепость состояла в том, что никто из них не хотел ничего, кроме его согласия. Это ему ясно дали понять. Никто не надеялся, что он изменит хоть слово в докладе подкомитета. Предполагалось, что он завершит его, представит копии президенту, конгрессу, в Комиссию по распределению оборонных ассигнований – и получит благодарность правительства. Никаких изменений, никаких добавок.
Он закончил главу, собирался начать вторую.
Доклад получался резкий, бескомпромиссный. Он и не скрывал этого. Напротив, чем резче критика, тем весомее станет его кандидатура.
Кандидатура. Кандидатура на пост президента Соединенных Штатов.
Абсурд, нелепица.
А они настаивают, говорят, не такая уж это нелепица. Логичное решение выдающегося человека, который, окончив работу над докладом, потратил пять месяцев на изучение одной из самых сложных проблем страны. Пришло время именно для такого, как он, человека: далекого от политической кутерьмы. Нация нуждалась в личности, не имеющей никакого отношения к раскладу политических сил. Она нуждалась в целителе, но не только. Нужен был человек, способный принять гигантский вызов, собрать все факты и отделить правду от бесчисленных обманов.
Они сказали ему, что это главное его достижение.
Вначале он подумал, что Митчелл Армбрастер сошел с ума: его лесть была сголь откровенна, что сводила на нет все его намерения. Но Армбрастер стоял на своем. Старший сенатор от Калифорнии заявил, что вначале идея, выдвинутая Национальным комитетом, показалась ему фантастической. Но чем больше он о ней думал, тем более глубокий Смысл ему открывался. Идея отвечала его политическим установкам. Президент, которого он, конечно, поддерживает, не принадлежит к его партии. А у его партии нет никаких перспектив, одни претенденты. Он их знает: усталые, обычные люди, такие же, как он. Люди, не сумевшие воспользоваться предоставленным им шансом, или юнцы, слишком дерзкие и нахальные, чтобы найти поддержку у простых американцев. Рядовой гражданин совсем не хотел «тащиться» от рэпа или «ловить кайф».
Эндрю Тривейн справился бы с этим, заполнил бы вакуум. Ничего абсурдного тут нет, все вполне реально. Это чистая политика – так считает Национальный комитет.
Но что делать с докладом? Представить факты так, чтобы заручиться поддержкой сторонников, не удалось. И никаких изменений тут не предвидится, в этом он убежден. Армбрастер, выслушав, неожиданно заметил, что этого и следовало ожидать.
Доклад. Его нужно представить в комиссии сената, в конгресс и, конечно, президенту. Все рекомендации должны рассматриваться как законодательными, так и исполнительными властями. Данные о возбуждении дела поступят в министерство юстиции, и, если оно сочтет необходимым, последуют обвинительные акты.
А «Дженис индастриз»? Главное обвинение в ее адрес сводилось к тому, что она слишком уж независима, обладает политической и экономической силой, неприемлемой в условиях демократии. Государство в государстве.
Как быть с этим выводом? Кто ответит за все? Быть может, Йан Гамильтон – ведь именно он держит в руках все нити – или Митчелл Армбрастер, который извлекает из этого выгоду?
Сенатор от Калифорнии грустно улыбнулся и еще раз сказал, что обвинительные акты, конечно, необходимы – там, где они потребуются. Он не считал, что совершал незаконные действия: «Мы все принадлежим к правовому обществу, а не к обществу гнусных спекуляций». Он не свернет с избранного пути. Что же касается «Дженис индастриз», то и сенат, и палата представителей, и президент согласятся только на решительные реформы. Ясно, что они необходимы. «Дженис индастриз» очень зависит от правительственных заказов. Если компания злоупотребила своими возможностями в той степени, в какой предполагал Тривейн, то ее попридержат, пока не начнутся реформы.
Эндрю следовало бы отбросить эту идею, ничего не говорить, ничего не предпринимать: ведь все еще может рухнуть. Чаще всего подобные замыслы оказывались пустой суетой, политическим безрассудством. Но сенатор заставил себя поверить, что во всем есть смысл.
Что ж, впереди новые встречи, новые беседы.
Да, собственно, они уже были. Первая произошла на вилле «Д'Эсте» в Джорджтауне. В уединенной комнате на шестом этаже. Семь человек собрались вместе, и все принадлежали к одной партии, за исключением сенатора Алана Нэппа. Сенатор Элтон Уикс от Мэриленда, все в той же фланелевой куртке, в которой присутствовал на закрытых слушаниях в сенате, принял на себя командование.
– Это всего лишь проба, господа. Меня, например, не мешало бы просветить. Сенатор Нэпп, с его двухпартийными настроениями, попросил дать ему слово, чтобы затем удалиться. То, что он скажет, сугубо конфиденциально, конечно...
Нэпп склонился над огромным, похожим на банкетный, столом, его ладони легли на алую ткань.
– Благодарю вас, сенатор... Господа, мой добрый друг и коллега Митчелл Армбрастер, – Нэпп мимолетно и равнодушно улыбнулся Армбрастеру, сидящему подле него, – в ответ на мой вопрос рассказал об этом собрании. Как вы понимаете, уже и до гардероба докатились слухи, что ожидается какое-то волнующее заявление. Когда я вдумался в его суть, то понял, что вам следует знать о разыгравшейся у нас драме. Потому что события, господа, приняли такой оборот, что их следует обсудить.
Мне, как и вам, вовсе не все равно, каким путем пойдет эта страна. Президент вряд ли будет переизбираться на второй срок.
За столом воцарилась тишина. Медленно, без особого ажиотажа, но с явным интересом присутствующие обратили взоры на Эндрю Тривейна.
После выступления Нэпп удалился: оставшиеся приступили к анализу кандидатуры Тривейна. Беседа длилась почти пять часов.
Вторая встреча была короче, заняла всего полтора часа, но Тривейну показалась более важной. На ней присутствовал младший сенатор от штата Коннектикут, пожилой джентльмен из Уэст-Хартфорда, имевший репутацию человека заурядного, но с большими запросами. Он прибыл, чтобы объявить о своей отставке: сообщил, что намерен оставить политику и вернуться к частной жизни. Причина – финансовое положение. Ему предложили возглавить солидную страховую компанию, и он поступил бы нечестно по отношению к семье, если бы отказался.