– Хорошо, Сережа, мы тебе все объясним, – сказал Кепко.
Этим «Сережей» старый тренер схватил Усольцева намертво и тянул туда, в голенастое прошлое, обезоруживал, возвращал свою былую власть.
– Объясни, Олег! – Кепко кивнул Краеву, так как сам врать еще не научился.
Краев был мужик многоопытный, тертый, в разных водах прополосканный. Он и не считал, что говорит неправду. Он осуществлял задачу и, легко, даже задушевно прижимая локоть Усольцева к своему объемному животу, заговорил:
– Я, Сергей, против анонимок. Однако, – он шмыгнул носом, – на тебя страшненький натюрморт нарисовали и мне, как старшему тренеру, подсунули. Некто полагает, что Игоря Лозянко порешил ты.
– Что? – Усольцев рванулся, а Краев его отпустил, и Усольцев, отлетев на несколько метров, сел на пол. Быстро поднявшись, он бросился к Краеву.
– Как смеете? Клевета! Беззаконие!
– А мы, Сережа, не закон, – тихо сказал Кепко. – Мы родители твои. И нам необходимо знать, виновно наше дитя или нет.
– Мы обратились к властям, – вступил Краев и указал на Гурова. – А они ответили: мол, мы против гражданина Усольцева никакими материалами…
– Уликами, – подсказал Кепко.
– Вот-вот, – Краев закивал, – не располагаем. Гражданин Усольцев в вечер убийства находился в общественном месте и у него, таким образом, алиби.
– Так и было! – обрадовался Усольцев. – Так чего вам надобно, отцы?
– А мы попросили проверить, – ответил Краев, – есть у тебя это самое алиби или так, липа одна. Сам знаешь: случается, парень в деревне карасей ловит, а в протоколах – на соревнованиях участвует.
«Лишнее, лишнее говорят, – думал Гуров. – Заигрываются, сейчас все развалится. Его надо в непрерывном движении держать, не давать думать».
Гуров терял уверенность, словно кончился в механизме завод и пружина ослабла и повисла.
Краев вновь взял Усольцева под руку, прогуливался с ним по вестибюлю и что-то шептал.
Неожиданно Гуров услышал:
– Вы вроде бы говорили, что борьба предстоит. – Кепко стоял рядом и улыбался недобро. – А сами со старта рванули и к бровке валитесь. Победителей только финиш определяет. Короткое у вас дыхание, – и быстро зашагал к Краеву и Усольцеву.
Гурову показалось, что этот маленький, плешивый, с глазами-льдинками взял его за шиворот, приподнял и отшлепал по голому заду при всем честном народе.
А Кепко подошел к Краеву и жестко сказал:
– Ты, Сережа, можешь домой отправляться и водку лакать. Это как твоей душеньке угодно. Только с этого момента ты не наш, ребята тебя не поймут. Тебя о малом просят: проживи сегодняшний вечер, как ты его прожил двадцатого. Ну?
«Действительно, не поймут, – понял Усольцев. – Видимо, правду говорят, и у них ничего конкретного нет. Иначе со мной разговаривали бы не здесь и не так. А может, у них что-то имеется, но мало, а если я откажусь и уйду, так будет достаточно? Провоцируют? Допустим, уйду и не арестуют, куда я пойду? В Городе мне оставаться нельзя, я уеду, сопьюсь в одночасье, впереди психушник».
– Ну вот что, товарищи. – Гуров подошел, решительно отстранил Краева и Кепко. – Вы мне работать не мешайте. – Он повернулся к Усольцеву. – Вы ведь невиновны?
– Естественно.
– Я рад за вас. – Гуров говорил быстро, решительно, без пауз. – Успокоим тренерский совет и спортивную общественность и закончим. Установлено, что вы в тот вечер звонили по телефону. Звоните.
Гуров вернулся к телефону-автомату, у которого продолжали стоять парень и девушка. Усольцев тоже подошел.
Вновь застрекотал киноаппарат.
Усольцев взглянул на молодую пару. «Точно, они и стояли», – вспомнил он и остановился. Любопытные взгляды и стрекот киноаппарата подталкивали. «Мне потом каждую заминку в ребра воткнут», – подумал он и заставил себя подойти к автомату ближе.
– Он был, был! – воскликнула девушка.
– Занято. – Парень повесил трубку.
Вспоминая, девушка слегка запнулась, затем радостно, чудовищно наигрывая, продекламировала:
– Твоя мамаша говорит часами. Мы так и будем здесь торчать? – Не зная, что находится за кадром, жеманно улыбнулась.
Гуров и эксперт с микрофоном приблизились, за их спинами вновь появились Краев и Кепко.
– Звоните, – сказал Гуров.
Усольцев усмехнулся и начал набирать номер, камера вплотную снимала его руку. Он растерялся, повесил трубку:
– Занято.
– В Городе шестизначные номера, а вы набрали только пять. Звоните, – быстро сказал Гуров.
Все происходило так, словно брали у знаменитости интервью. Микрофон оказался около губ Усольцева, кинокамера с пристрастием рассматривала его.
«И зачем я опять втянулся в эту идиотскую игру? А сейчас вновь отказываться – все равно что признаться». Усольцев напрягся, вспоминая номер телефона какой-нибудь девушки. Мозги словно прополоскали, там не то что номера, там ничего не осталось.
А микрофон стоял у губ, и камера стрекотала. «На дерьме ловят-то, на дерьме, – суетился Усольцев. Он думал, возникла короткая пауза, но ему казалось, что он стоит на всеобщем обозрении несколько минут. – Если я сейчас позвоню какой-нибудь девке, то они спросят ее и выяснят, что двадцатого я ей не звонил».
– Мне никто не ответил, и я повесил трубку, – наконец произнес он.
Гуров предвидел такой ответ, контрудар был готов.
Лева посторонился, девушка выступила вперед:
– Неправда, – сказала она кинокамере. – Вы разговаривали. Я помню, вы сказали: «Я сейчас заскочу на минутку».
Усольцев вытер ладонью лицо, представил, как выглядит на экране, пробормотал:
– Дозвонился я одной… Было…
– Так звоните, – быстро сказал Гуров, неинтеллигентно оттеснив девушку.
Появившийся из ниоткуда Серов увел девушку и парня в ресторан.
– Звоните, – торопил Гуров, пытаясь перехватить взгляд Усольцева.
Усольцев взгляда избежал, сказал прямо в камеру:
– Не желаю. Я не желаю втягивать порядочную женщину в эту грязную историю.
«Из телефонного звонка больше не выжать, – решил Гуров, – надо слегка отпустить».
– Ну хорошо, оставим телефонный звонок, – сказал он миролюбиво, – пойдем дальше. Вы повесили трубку и вернулись в зал? – Гуров взял Усольцева под руку, и они, словно двое закадычных друзей, вошли в ресторан.
– Молодцы, – сказал Серов, подходя к Краеву и Кепко. – Вы сработали как надо.
– И что это даст? – спросил Краев.
– Неужели действительно Сережа убил Игоря? – Кепко поморщился, казалось, он может заплакать. – Он хотел убить Пашу?
– Как дела? – Краев теребил Серова за рукав.
– Лева посадил его на крюк, теперь будет водить, – ответил Серов. – До подсадчика очень далеко, Усольцев способен сорваться в любой момент. – Он оглядел тренеров и, горько улыбнувшись, добавил: – Мне никогда в жизни не придумать такого, я уж не говорю организовать.
– А ваш парень, – Кепко кивнул на дверь ресторана, – в порядке. У него кислород кончился, а он вытерпел, удержался на дистанции.
А свадьба гуляла. Молодежь развеселилась, забыла про киносъемки. Лишь иногда раздавались реплики:
– Я с тобой не танцевала…
– Мало ли, что ты тогда меня целовал…
Никто, естественно, не подозревал, что Игорь Белан снимает лишь Усольцева.
Вернувшись в зал, он направился было к столу, вспомнил, что спиртное убрали, остановился, спросил:
– Я не арестован?
– Не говорите глупости, – ответил Гуров.
– Так я отойду на минуточку. – Усольцев решительно зашагал в сторону кухни.
Там находился ресторанный буфет.
– Клава, привет! – он пришлепнул на стойку десять рублей. – Стакан коньяку. Сдачу оставь себе.
– Не могу, Сережа, – зашептала буфетчица. – Видит Бог, не могу.
– Почему здесь посторонние? – За спиной Усольцева появился метрдотель.
– Ты что, Сашка, ошалел? – Усольцев схватил мэтра за атласный лацкан. – Ты пьян!
– Выйди, Сергей, отсюда, – отвернулся мэтр. – Ты ни за какие деньги не получишь ни капли.
Проходя мимо свадебного стола, Усольцев решил спиртное украсть. «Подойду, налью стакан и выпью, пусть думают, что хотят», – решил он. В бокалах поблескивало шампанское, остатки. Ни одной серьезной бутылки он на столах не увидел. «Ах так?» Он разозлился – не так слаб Сергей Усольцев!
Он занял за столом свое место, глотнул минеральной, вызывающе спросил:
– Следующим номером вашей программы?
Последовал выход Ходжавы.
– Блондинка! – сказал Кахи. – Какая блондинка! – В его черных глазах было недоумение. – Иди! Танцуй!
Усольцева одолевали два желания: выпить стакан и материться, кричать до хрипоты, до потери голоса. Бешенство в нем вызывал не милиционер, который, конечно, все и организовал – он зарплату получает. Все эти! Тренеры – «отцы родные», ресторанные холуи, еврейчик, служивший у него, Сергея Усольцева, шофером, наконец, чучмек рот разинул.
– Иди танцуй, – повторил Кахи.
Усольцев тяжело поднялся, пошел танцевать. Высокая девушка, действительно блондинка, уже ждала его. Неестественно приподняв руки, она походила на манекен. Усольцев вошел в ее объятия, танцевал, старался расслабиться, отключиться, думать о постороннем. Когда они все успели? Как разгадали? Чем конкретно располагают? Что произойдет дальше? Как себя вести?
– Скажите. – Гутлин тронул Гурова за плечо. – Неужели? И я как шофер…
– Год человека кормлю. – Кахи махнул рукой. – Слушай, начальник, людям надо верить?
Гуров на риторический вопрос не ответил, лишь вздохнул. И каждый только о себе. Никто не возмутился и не закричал: «Человека убили! За что?»
Оркестр замолк, блондинка выскользнула из рук Усольцева.
– В прошлый раз вы танцевали великолепно. Сегодня вы словно оловянный солдатик. И руки у вас холодные… Пошли. – Она направилась к выходу.
Усольцев шел следом, у двери девушка остановилась, обернулась:
– Что же вы? Открывайте!
– Да-да, конечно. – Он распахнул перед девушкой дверь, увидел киноаппарат, микрофон, но уже не реагировал.
Девушка чуть замялась, затем улыбнулась.
– Здорово! – Она повернулась к Усольцеву, который пытался вернуть на место соскользнувшую улыбку. – Ваша реплика, – шепнула девушка.
– Телефончик разрешите? – выговорил Усольцев.
– Не разрешу. – Блондинка улыбнулась в камеру и направилась в туалет.
Усольцев стоял в одиночестве, оператор снимал, со стороны за происходящим наблюдали Краев, Кепко и Серов. Все молчали.
Швейцар мялся у дверей, на которых висела табличка: «Ресторан закрыт».
Усольцев не знал, что секунды способны растягиваться в бесконечность. Он хотел вернуться в ресторан, дорогу ему преградил Гуров.
– Через тридцать минут, – сказал он. – Где вы были эти полчаса?
– Сергей! – позвал швейцар. – Ты вышел, – и открыл дверь.
Гуров выходил из ресторана последним, ноги слегка дрожали, в голове пусто и звонко, ладони вспотели, и он незаметно вытер их о пиджак. Лева готовился к сегодняшнему вечеру, как спортсмен к соревнованиям. Он выспался, поел не очень плотно, мало пил воды – знал, будет трудно. Однако, если бы не старый тренер, Гуров мог сорваться в самом начале. Почему? Он играл в игру, не имея никаких прав, не чувствовал за спиной державшей мощи. Он оправился, взял себя в руки, снова обрел зоркость. Сейчас он видел, что Усольцев плохо себя чувствует не только психологически, но и чисто физически, и не мог понять, что происходит. Гуров перекрыл ему спиртное, не давая возможности Усольцеву использовать коньяк как защиту: мол, я пьян и серьезных разговоров не способен вести. Можете меня оштрафовать, а пока я пошел спать.
Гуров передохнул за спинами товарищей. Выйдя на улицу, быстро, но как бы между прочим сказал:
– Итак, вы вышли на улицу.
Усольцев подготовился и ответил:
– Я пошел гулять.
– Встретили кого-нибудь из знакомых? – Гуров чуть повернулся, искал взглядом Кепко.
– Нет. – Усольцев почувствовал облегчение.
Все, тут они упрутся. Он гулял и никого не встретил. Все. Больше он не скажет ничего, пусть попробуют доказать обратное. Презумпция невиновности. Человек невиновен, пока его вина не доказана. Так записано в законе. Он даже улыбнулся Гурову, взглянул открыто.
«Вот он, второй серьезный барьер», – понял Гуров и задал заготовленный, казалось бы, беспомощный вопрос:
– Вы тридцать минут гуляли, когда вас ждали друзья, накрытый стол, очаровательная девушка?
– Да, гулял. – Усольцев развеселился.
– Интересно. – Гуров кивнул. – Сегодня вы сядете в машину. У вас ведь есть ключи? В тот вечер они у вас были, и мне кажется, что гуляли вы не пешком, а катались на машине. Прогулка на машине отнюдь не криминал. Разве не так?
Анатолий Петрович Кепко появился перед Усольцевым мгновенно, поднял голову, глянул в глаза:
– Сережа, мы же вроде договорились, или у тебя со слухом плохо? Садись за руль. Ну?
– Ради бога, Петрович, без мелодрам. – Усольцев пожал плечами, открыл машину, сел за руль.
– Прямо, пожалуйста, – сказал Гуров, усаживаясь на переднее сиденье. Кепко и Краев сели сзади.
«Зря я согласился, – понял Усольцев, – пусть и нет свидетелей, но они меня везут под ручку прямо к месту, ни к чему мне, надо кончать. Уберусь я из Города, останусь – время покажет, а сейчас надо сорваться, уйти. – Как только он призвал себя к активным действиям, его прошиб пот, руки задрожали сильней. – Стакан бы мне сейчас, только стакан, я бы им показал, где кто зимует».
«Если не доведу до конца и он начнет вырываться, все равно повезу в прокуратуру, – решил Гуров. – Конечно, он далеко не в кондиции, однако лучшей ситуации для официального допроса не добиться. Ему плохо, явно плохо, он на грани истерики. Странно, он выпил лишь две рюмки, что же его так трясет?»
– Здесь направо, пожалуйста, – сказал Гуров, – и остановите.
«Точно, здесь я оставил машину, – вспомнил Усольцев, повернул ключ зажигания, выключил мотор. – Значит, знают, суки».
– Утопить Усольцева, спасти Павла Астахова! – неожиданно закричал он. – Вы оба меня всегда не любили! Но мы еще поборемся!
Усольцев задыхался: «Что я говорю? Зачем? Стриптиз. Идиот. Кретин».
– Выйдем на воздух, – спокойно сказал Гуров, будто ничего не слышал.
Тренеры выскользнули из машины и тихонько отошли в сторону. И то, что «отцы родные» оставили его один на один с майором, и то, что милиционер не воспользовался его срывом, доконало Усольцева.
Он было напрягся, приготовился к бешеному сопротивлению. «Сейчас отшвырну их и побегу, имеют право ловить, пусть ловят. Кабинет. Протокол. Допрос». Но покосился на Гурова, который зевнул, потянулся устало, как бы говоря: вот чертова работа, всякие глупости приходится делать, – и шумно выдохнул, расслабился.
На противоположной стороне остановилась «Волга». Серов и два эксперта вылезли из машины. Вспыхнул свет, застрекотал аппарат.
Усольцев стоял у машины и понимал, что опять ошибся. «Рвать надо все, кончать. Заигрывает меня сыщик, затягивает».
Скрипнула дверь соседнего дома, две пожилые женщины в черных платках, надвинутых на брови, крестясь, вышли на крыльцо.
– Надо же… Бог дал, Бог и взял.
– Успокой, Боже, душу грешницы.
Женщины, оглядываясь на машины и людей, крестясь, засеменили по переулку.
– Никак у вас лжесвидетель помер? – усмехнулся Усольцев и вздрогнул.
В пустом переулке раздался стук каблуков, прижимаясь друг к другу, подходили девушка и парень.
«Влюбленные шизофреники меня сегодня доконают», – подумал Усольцев, отвернулся и пошел от машины к перекрестку.
– Правильно, Усольцев, – похвалил Гуров. – Только вы здесь оглянулись.
Усольцев опешил, споткнулся.
– Оглянулись! Оглянулись! – радостно сообщила девушка, подошла к Усольцеву, указала на разрезы его пиджака: – Вот эти разрезы называются шлицы.
Как и большинству женщин, ей нравились и киносъемка, и внимание окружающих. Она подошла к «Жигулям».
– Я же сказала, голубая. – Она замолчала. – Это не та машина. У той под зеркалом висела белая обезьянка!
– Большое вам спасибо, – остановил девушку Гуров.
Усольцев рванулся к ним:
– Рот затыкаете! – Микрофон выскочил перед ним, застыл у рта. – Раз не то свидетель говорит, так спасибо и адью?
Гуров встал перед Усольцевым, разглядывал внимательно, будто на лице у того появилось что-то необычайно интересное.