Но Джекоб грубо ответил ему, посоветовав не быть безумцем, так как им предстояло оставаться вместе до конца.
Мейер теперь часто уходил поразмышлять наедине, и Бенита заметила, что при этом он всегда брал с собой револьвер или ружье. Он, очевидно, боялся, чтобы ее отец не застал его врасплох и не убил.
Одно утешало молодую девушку: хотя Джекоб постоянно следил за ней, он перестал ей надоедать своими загадочными и любовными речами. Мало-помалу она даже стала думать, что все эти мысли исчезли у него.
Прошла неделя со времени атаки матабелов; ничего не случилось. Макаланги не обращали на них внимания. Старый Молимо ни разу не поднялся на гребень стены и вообще не старался повидаться с ними; это было странно, и молодая девушка, знавшая, как старик расположен к ней, наконец, решила, что он умер или, может быть, убит во время приступа. Джекоб Мейер перестал делать раскопки, он по целым дням сидел, бездействуя, и только думал.
Ужин прошел самым жалким образом; во-первых, почти все запасы истощились, и еды было очень мало, во-вторых, никто не произнес ни слова. Бенита не могла проглотить ни куска, ей опротивело сушеное на солнце мясо упряжных волов, а с тех пор, как Мейер заложил проход, у них не было ничего другого. К счастью, кофе оставалось много, и она выпила две чашки этого горячего напитка, который сварил Джекоб и очень любезно подал ей. Кофе показался ей очень горек, но Бенита сказала себя, что он невкусен, так как они пили его без молока и сахара. Ужин окончился; Мейер поднялся, поклонился, пробормотал, что он идет спать; через несколько мгновений мистер Клиффорд тоже ушел. Бенита отправилась за отцом к хижине под деревом, помогла старику снять сюртук (теперь даже это уже было трудно ему), попрощалась с ним и вернулась к костру.
Она чувствовала себя очень одинокой; ни одного звука не доносилось ни из лагеря матабелов, ни снизу от макалангов; яркий месяц населял все это место фантастическими тенями, которые казались живыми. Бенита немного поплакала, потом тоже пошла спать. Она чувствовала, что подходит конец. Потом ее глаза странно отяжелели, до такой степени, что, не успев раздеться, она заснула – и все исчезло для нее.
Если бы Бенита лежала без сна, как это часто случалось с ней, она услышала бы легкие шаги и увидела бы, что к ней подкрадывается человек с горящими глазами, вытянутые руки которого делали таинственные пассы. Но она ничего не слышала, ничего не видела. Опоенная снотворным наркотическим средством, она не могла знать, что ее сон мало-помалу превращался в транс. Она не сознавала, что поднялась, набросила на свое легкое платье плащ, зажгла лампу и, повинуясь движению пальцев Мейера, выскользнула из палатки. Она не слышала, как ее отец, шатаясь, вышел из своей хижины, потревоженный звуком шагов, не слышала также, что он говорил с Джекобом Мейером, пока она стояла перед ними с лампой в руках, точно бессильное привидение.
– Если вы осмелитесь разбудить ее, – прошептал Джекоб, – она умрет, а потом и вы умрете, – и он дотронулся до револьвера за своим поясом. – Теперь же с ней не случится ничего дурного, клянусь. Идите со мной и смотрите. Молчите! Все зависит от нее.
И, подчиняясь странной силе его голоса и взгляда, Клиффорд тоже двинулся за Мейером.
Они прошли по извилистому входу в пещеру, – первым Джекоб спиной вперед, точно герольд перед королевским лицом, потом само это королевское лицо в образе девушки с длинными распущенными волосами и похожей на мертвую, в плаще и с лампой в руке, и, наконец, старый, белобородый человек, напомнивший Время, провожающее в могилу Красоту. Теперь они были в большой пещере и, миновав открытые могилы, отверстие колодца и алтарь, остановились подле креста.
– Сядьте, – сказал Мейер, и Бенита опустилась на ступени у подножия распятия.
ГЛАВА XVIII. Пробуждение
Бенита отвечала на вопросы Мейера, говорила, что она спит, говорила странные вещи о погибших людях в пещере, но великой тайны не открыла, и потому Джекоб Мейер не решался разбудить ее. Он все надеялся на средство, к которому прибегнул. Однако, Клиффорд не колебался; усыпленная перестала отвечать; старик увидел, как страшно изменилось ее лицо, как голова опустилась вперед на колени, и услышал, что, не приходя в себя, погруженная в транс, она прошептала: «Я умираю». Клиффорд видел, что жизнь Бениты в опасности, и это довело его до безумия. На мгновение мужество и сила вернулись к нему. Одним прыжком он очутился подле Мейера, одной рукой схватил его за горло, а другой вытащил из-за пояса нож.
– Сатана! – задыхаясь, прошептал Клиффорд. – Разбудите ее, или умрете вместе с нею! – И он поднял нож.
Джекоб уступил. Отбросив нападающего, он подошел к Бените и начал делать движения руками вверх, шепотом произнося повелительные слова. Долгое время они не производили никакого действия на молодую девушку; и Клиффорду, и Мейеру стало казаться, что она умерла. Отчаяние охватило старика, а Мейер до того усердно, с таким бешенством продолжал двигать руками, что пот заструился по его лбу, падая крупными каплями на пол.
О, Наконец-то, наконец она пошевелилась! Ее голова слегка приподнялась, грудь вздохнула:
– Слава Богу, я ее спас, – прошептал Джекоб по-немецки и продолжал двигать руками.
Вот глаза Бениты открылись; она поднялась на ноги и вздохнула, но не сказала ни слова и, точно спящая, пошла к выходу из пещеры. Ее отец двигался перед вею с лампой в руках.
Она вышла из подземелья и направилась прямо к своей палатке, где тотчас же бросилась на постель и заснула глубоким сном. Казалось, сила лекарства, которая на время была побеждена более могучей силой Джекоба, снова воскресла.
Мейер некоторое время смотрел на нее, потом сказал Клиффорду:
– Не пугайтесь и не беспокойте ее. Утром она проснется самым естественным образом.
Следующие три дня Бенита прожила в постоянном страхе, опасаясь, что Мейер опять подложит в ее пищу или питье снотворное средство и, усыпив, начнет месмеризировать ее. Стараясь защититься от первой опасности, она не брала в рот ничего, что побывало подле Джекоба. Спала оза в хижине отца, старик ложился близ входа, поместив подле себя заряженное ружье, Клиффорд сказал Джекобу, что если он застанет его за новой попыткой месмеризма, он era застрелит, однако, молодой человек громко засмеялся над этой угрозой: он совсем не боялся Клиффорда.
В течение долгих ночных часов старик и Бенита караулили попеременно. То спал отец, то она. К не всегда напрасно прислушивалась молодая девушка: раза два, по крайней мере, она слышала крадущиеся шаги подле хижины и чувствовала страшное влияние Джекоба. Тогда она будила отца и шептала ему:
– Он здесь, я слышу, он здесь.
К тому времени, когда старик с трудом поднимался на ноги (он сильно слабел и страдал от острого ревматизма), все исчезало. Только из темноты до него доносились звуки удаляющихся шагов и чей-то тихий смех.
Так прошли эти тяжелые дни; наступило третье утро, утро страшной среды. В эту ночь ни Бените, ни ее отец не сомкнули глаз и перед зарей стали долго и серьезно говорить о своем положении; они хорошо понимали, что приближался кризис.
– А разве невозможно, отец, убежать? Может быть, проход к лестнице не настолько заложен, чтобы мы не могли спастись.
Клиффорд подумал о своих негнущихся ногах, о боли в спине, покачал головой и ответил:
– Не знаю, Мейер никогда не подпускал меня близко к ней.
– А почему ты не пойдешь посмотреть? Ты знаешь, он теперь встает очень поздно, так как всю ночь не ложится. Возьми бинокль и осмотри стену из старого дома, который стоит близ нее. Джекоб не увидит и не услышит тебя: если же пойду я, он, конечно, проснется.
– Если хочешь, любовь моя, я попытаюсь; но что в это время будешь делать ты?
– Я поднимусь на конус.
– Но ведь ты же не… – начал он и остановился.
– Нет, конечно, нет. Я не повторю поступка португалки, пока обстоятельства не доведут меня до этого, я просто хочу посмотреть. С конуса можно видеть далеко. Может быть, теперь матабелы уже ушли, в последнее время мы ничего не слышали о них.
Когда стало достаточно светло, они вышли из хижины и расстались. Клиффорд, захватив с собой ружье, прихрамывая пошел к стене, а Бенита направилась к большому конусу.
Матабельского лагеря не было видно, потому что он раскинулся во впадине, почти у подножия крепости. За ним поднимался откос пригорка; может быть, эта легкая возвышенность находилась приблизительно в миле от того места, на котором стояла девушка, и на ее гребне она увидела что-то вроде фуры с верхом, кругом двигались человеческие фигуры. Они кричали: благодаря тишине африканского утра, звуки их голосов долетали до Бениты.
Когда туман разошелся, она ясно рассмотрела фуру, запряженную волами; очевидно, матабелы только что захватили повозку, они окружили ее. Однако в данное мгновение дикари были заняты чем-то другим. Они указывали копьями в сторону конуса Бомбатце.
И Бенита сообразила, что при ярком свете, на фоне неба, ее, конечно, отлично видели из долины, и что очень вероятно, ее фигура, поднявшаяся как орел между небом и землею, обратила на себя внимание матабелов. Да и не только их; вскоре показался белый человек и поднял что-то, может быть, ружье, может быть, подзорную трубу. По красной фланелевой рубашке и широкополой шляпе на его голове она решила, что это белый – и до чего ее сердце забилось при виде его, кто бы он ни был! Вид ангела в небесах вряд ли бы больше обрадовал Бениту, которая чувствовала себя такой несчастной!
Но нет, она, вероятно, спит и видит сон! Что делать здесь белому и его фуре? И почему матабелы не убили его сразу? Она не могла ответить на этот вопрос, однако, по-видимому, у дикарей не было жестоких намерений; они продолжали размахивать руками и разговаривать, пока белый стоял, подняв свою подзорную трубу, если это была труба. Так продолжалось очень долго; волов отпрягли; пришли еще матабелы и увели белого в свой лагерь, где он скрылся. Теперь, ке видя больше ничего, Бенита спустилась с конуса.
У подножия гранитной стены она встретила отца, который пришел за ней.
– Что случилось? – спросил он, заметив ее взволнованное лицо.
– О, – сказала она, – там стояла фура с белым человеком. Я видела, как матабелы захватили его.
– В таком случае, мне очень жаль беднягу, – ответил Клиффорд, – теперь, конечно, его убили. Но что мог делать здесь белый? Вероятно, это был какой-нибудь охотник, который попался в ловушку.
Лицо Бениты омрачилось.
– Я надеялась, – сказала она, – что он поможет нам.
– С таким же успехом он мог надеяться, что мы поможем ему. Он погиб, и все кончено. Что же? Да будет мир его душе, а нам надо думать о себе. Я осмотрел стену; невозможно уйти. Если бы Мейер был профессиональным каменщиком, он не мог бы лучше заделать проход к лестнице, не удивительно, что мы больше не видим Молимо, теперь только птица могла бы прилететь к нам.
– А где мистер Мейер? – спросила Бенита.
– Он спит, завернувшись в одеяло в маленьком шалаше из ветвей подле лестницы. По крайней мере, мне так показалось, хотя было очень трудно различить его в тени; во всяком случае, я видел его ружье, оно стояло подле дерева.
Ну, пойдем завтракать. Он, конечно, скоро явится к нам.
В первый раз после воскресенья Бенита с удовольствием поела сухарей, размоченных в кофе. Хотя Клиффорд был вполне уверен, что белый уже погиб от матабельских копий, вид этого человека придал ей новые силы; это снова вернуло ее к миру людей. В конце кондов, разве не мог он ках-ни-будь спастись?
ГЛАВА XIX. Неожиданное событие
К ужину неожиданно вернулся Мейер. Он был бледен, но казался здоровым.
– Сегодня утром у меня был какой-то припадок, – объяснил Джекоб, – это последствие галлюцинации, которая расстроила меня, когда моя лампа погасла в пещере. Помню, что мне вообразилось, что я видел привидение, тогда как я прекрасно знаю, что их не существует. Я жертва разочарования, тревоги и других, еще более сильных впечатлений, – прибавил он, глядя на Бениту. – Поэтому, пожалуйста, забудьте все, что я говорил и делал и… вы дадите мне поужинать?
Бенита исполнила его просьбу, и он стал есть молча с удовольствием. Когда Джекоб поужинал, он снова заговорил.
– Я пришел сюда по делу, хотя знаю, что мое посещение неприятно вам. Видите ли: крепость Бомбатце мне надоела, и я нахожу, что пора добиться нашей цели, а именно – отыскать спрятанное золото. Как мы все знаем, этого можно достигнуть только путем ясновидения одного из членов нашего общества и гипнотической силы другого. Мисс Клиффорд, прошу вас позволить мне привести вас в состояние транса.
– А если я откажусь, мистер Мейер?
– Тогда, к сожалению, мне придется прибегнуть к таким средствам, который заставят нас послушаться. Против моего желания я буду вынужден (тут его глаза блеснули диким блеском), – пожертвовать жизнью вашего отца, упрямство которого, вместе с его влиянием на вас, становится между нами и блестящей будущностью. Нет, Клиффорд, – прибавил он, – не протягивайте руки к ружью, потому что я уже прицелился в вас из револьвера и в то мгновение, когда вы дотронетесь до оружия, я выстрелю. Ах, вы, бедный старик, неужели вы можете представить себе хотя бы на секунду, что вы, больной, слабый, с окостеневшими руками и ногами, в состоянии одолеть мою ловкость, ум и силу? Ведь я мог бы двенадцатью способами убить вас раньше, чем вы успели бы двинуть пальцем и, клянусь Богом, в которого я не верю, я убью вас, если ваша дочь не станет уступчивее.
– Увидим, мой друг, – сказал Клиффорд и засмеялся. – Я не уверен, что Бог, в которого вы не верите, не убьет вас раньше этого.
Бенита подняла голову и неожиданно сказала:
– Прекрасно, мистер Мейер, я согласна. Завтра утром вы попробуете гипнотизировать меня на прежнем месте, то есть в пещере перед крестом.
– Нет, – быстро ответил он. – Это было не там, а здесь, и здесь я буду снова месмеризировать вас.
– Я выбрала то место, – упрямо повторила Бенита.
– А я выбрал другое место для опыта, мисс Клиффорд, и моя воля должна подчинить вашу.
– Вы не согласны, потому что, не веря в духов, все-таки боитесь войти в пещеру, мистер Мейер.
– Не все ли равно, боюсь я или не боюсь? – с бешенством ответил Джекоб. – Выбирайте: хотите ли вы подчиниться моему желанию или рискнуть жизнью вашего отца? Завтра утром я приду за ответом; если вы еще будете упрямиться, он умрет через полчаса, и вы останетесь наедине со мной. О, вы можете считать меня злым и низким, но не я делаю зло, а вы, вы! Вы принуждаете меня привести в исполнение казнь…
Он вскочил и отошел от них спиной вперед, продолжая целиться в Клиффорда. Вот Джекоб исчез, скрылись из виду и его глаза, которые в темноте горели, как львиные зрачки.
– Отец, – сказала Бенита, удостоверившись, что Мейер ушел. – Этот сумасшедший, действительно, хочет убить тебя.
– Ничего, дорогая. Я знаю, что не доживу до завтрашнего вечера, если только я не убью его прежде или не сумею как-нибудь спрятаться от него.
– Хорошо, – поспешно сказала Бенита. – Я думаю, тебе удастся спрятаться. Мне пришла в голову одна мысль. Он боится войти в подземелье, я уверена в этом. Спрячемся там. Мы можем взять с собой запасы пищи, а в пещере есть колодец. Ему же, если не пойдет дождь, нечего будет пить.
– Но как же, Бенита? Мы не можем вечно оставаться в темноте?
– Мы останемся там до тех пор, пока не случится чего-нибудь. Что-нибудь должно случиться. Может быть, с ним сделается припадок буйного помешательства, и он убьет себя. Может быть, он попытается напасть на нас (хотя это маловероятно), и тогда нам придется защищаться от него. Может быть, также откуда-нибудь подоспеет помощь. В худшем случае мы только умрем там, как умерли бы здесь. Надо торопиться, не то, пожалуй, он переменит намерение и опять подкрадется к нам.
Отец и дочь торопливо перенесли свои немногие вещи в пещеру. Сначала лни захватили большую часть своего небольшого запаса пищи, три ручные лампы и весь керосин; впрочем, его осталась всего одна жестянка.