– И он появился?
Она тихо рассмеялась:
– Нет, но однажды я увидела моего спиритического проводника. Мы подружились. Каждый день я улучала минутку, чтобы с ней пообщаться. Ей было одиноко… – Хоуп задумчиво склонила голову. – Очень одиноко.
Конан Дойл вспомнил рассказ мадам Жожеску о женщине, убитой мужем в этой самой комнате.
– Вы говорите о Мэрайе Тракстон?
– Да. – Голос Хоуп был подобен шороху осенних листьев.
– Шеймус тоже ее видел?
Она покачала головой:
– Не помню, это было так давно. Потом он рассказал матери о наших развлечениях. А однажды запер меня в зеркальном лабиринте.
– Как он посмел?
Губы Хоуп дрожали, взгляд затуманился, будто она перенеслась в прошлое.
– Мать ему приказала. Пять дней меня мучили голод и жажда, я лишилась последних сил. Уже на пороге смерти я услышала зов. Мне едва хватило сил подползти к зеркалу. Оттуда смотрела прекрасная молодая женщина в старинном платье. Я сразу узнала ее по портрету в холле.
– Мэрайя Тракстон?
– Верно, она научила меня говорить с духами.
– А Шеймуса наказали? Он поступил гадко.
– Я на него не злюсь. Его мать настроила Шеймуса против меня, и он был уверен в своей правоте. Она считала мою болезнь, унаследованную по материнской линии, частью проклятия замка. Часы моего заточения складывались в дни. Дед со слугами прочесали в поисках все леса и поля; меня сочли беглянкой, а я все это время была у них под носом.
– Чем все закончилось? Шеймус вас выпустил?
Она покачала головой:
– Нет, мистер Гривз взломал дверь и нашел меня лежащей на полу. Не подоспей он вовремя, я бы погибла.
– Стойте, вы говорите, мать Шеймуса была экономкой? Случайно, не миссис Криган?
Она кивнула:
– Дед собирался тут же ее рассчитать. После долгих уговоров и слез он сменил гнев на милость. Только Шеймуса навсегда изгнали. Он вернулся к родственникам в Ирландию.
– Почему вы помогли ей, ведь она замышляла убийство?
– Я нуждалась в заботе. Для сироты любая мать лучше, чем совсем никакой. К тому же Криган пришлось бы голодать без работы. Отчасти она благодарна мне за спасение, но все же не может простить изгнание сына.
Леди пристально взглянула на своего спутника:
– Такова история семейства Тракстон, доктор Дойл. Мы ходим по лезвию ножа между счастьем и отчаянием.
Бабах! – грянуло вдруг. Как будто кто-то пытался пробить брешь в стене.
Конан Дойл испуганно огляделся. Звук шел отовсюду.
– Кто-то стучится во входную дверь, – выпалила леди Тракстон.
– Так поздно?
Едва сдерживая волнение, она подтолкнула Конан Дойла к выходу:
– Скорее возвращайтесь к себе. Нас не должны видеть вместе.
Подхватив лампу, он выбежал из комнаты. На верхней площадке обернулся. Девушка пропала. Доктор бросился вперед со всех ног, в два прыжка преодолел лестницу и припустил по коридору, затем через заброшенную бальную залу. Каждый шаг отдавался гулким эхом. Керосиновая лампа болталась на ходу, отбрасывая на стены причудливые гигантские тени. Миновав портретную галерею, он достиг холла. Безумный стук приближался. Он насторожился. В его сторону ковыляла какая-то фигура. Мистер Гривз.
Конан Дойл лихорадочно пытался найти оправдание своего присутствия внизу в такую рань. Потом вспомнил о слепоте дворецкого.
– Слышу, слышу, уже иду! – кричал Гривз.
Очевидно, он одевался в спешке. Пиджак был застегнут косо, воротничок болтался сбоку.
Дворецкий приблизился к двери, нащупал засов и отпер щеколду. Пока он возился с замочной скважиной, Конан Дойл прокрался мимо и начал подниматься по лестнице на цыпочках.
– Спокойной ночи, доктор Дойл, – громогласно пожелал Гривз.
Конан Дойл прирос к полу и обернулся. Старик нагнулся к замку. Чуткое ухо дворецкого уловило звук шагов вопреки всем ухищрениям доктора. Вот только как он догадался, кто идет? Поняв, что ему позволили ретироваться, доктор взбежал по лестнице. Он уже преодолел второй пролет, когда дверь открылась и гость вошел внутрь. Конан Дойл добрался до следующей площадки и выглянул в окно.
Дождь лил как из ведра. Робкое мерцание света отражалось в его струях. На внутреннем дворе образовались лужи. Перед крыльцом стоял экипаж. По форме он напоминал катафалк. По сути, это он и был. Вокруг суетились люди, через покрытое каплями оконное стекло их силуэты выглядели размытыми. Слышались голоса, обрывки разговоров. Один человек открыл дверцу и посторонился, пропуская хорошо одетого джентльмена в цилиндре и плаще, ниспадающем с плеч. Он подошел к катафалку. Двое выгружали из него что-то тяжелое. Конан Дойл принял груз за пароходный кофр, однако, присмотревшись, понял, что это гроб.
Он резко обернулся, почувствовав руку у себя на плече. Сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди. В темной фигуре доктор с трудом узнал Фрэнка Подмора. Он подкрался бесшумно.
– Вы меня напугали, – сказал Конан Дойл.
– Сожалею, – фальшиво произнес Подмор. – Просто я удивился, увидев вас.
– Не мог уснуть.
– А я вообще не сплю.
– Вот как? – недоверчиво спросил Конан Дойл.
– Я привык обходиться без сна. Пустая трата времени. Его лучше потратить на саморазвитие.
Подмор взглянул на фигуры под окном. Его глаза терьера блеснули в темноте.
– Не знаете, кто это так припозднился? – спросил Конан Дойл.
– Задержавшийся гость.
– Как его имя?
– Лорд Филипп Уэбб.
– А кто он такой?
– Очередной шарлатан, – невесело рассмеялся Подмор и, не сказав больше ни слова, растворился во мраке.
Конан Дойл поплелся к себе, прокручивая в голове события ночи. Пораженный внезапной догадкой, он замедлил шаг и встал как вкопанный. Когда раздался шум, Хоуп смотрелась в напольное зеркало. Она обернулась и вздрогнула. Теперь же, оглядываясь назад, он вдруг понял, что ее отражение немного запоздало. Сразу всплыло в памяти двойственное изображение Хоуп Тракстон в «Стрэнде». В нем было нечто нереальное, противоречащее законам оптики. И куда она могла податься, выгнав его из западного крыла? Ей пришлось бы возвращаться к себе тем же путем. Поворачивая дверную ручку, он боролся с искушением броситься обратно в зеркальный лабиринт. Он живо представлял себе, как миледи в ловушке зазеркалья взывает о помощи.
Глава 13
Опоздавший гость
Конан Дойл ворочался с боку на бок, его мысли путались. Если предсказание верно, Хоуп Тракстон скоро убьют, прямо во время третьего сеанса. Он силился найти выход из положения, но мысли неизменно возвращались к ее губам, глазам, гибкому молодому телу в прозрачной ночной сорочке. Он сел в постели, потеряв всякую надежду уснуть.
Доктор достал тетрадь для заметок и отпер ключом, висящим на шее. Перо бойко забегало по страницам. Конан Дойл будто бы снова переживал приключения в заброшенном западном крыле. Он не стеснялся описывать Хоуп Тракстон, все равно этого никто не прочтет, и воскресил в памяти каждую ее черточку. Он любил делать наброски к записям, оживляя воспоминания, хоть и не унаследовал отцовский дар. Рисунок занял двадцать минут, после чего доктор оценил результат. Получилось замечательно и очень правдиво. И все-таки чего-то недоставало. Верно. Родинка в форме полумесяца, притаившаяся в складках ее губ. То была фамильная черта всех женщин семейства Тракстон. Один росчерк пера – и готово.
Он вскинул голову, почувствовав аромат знакомого табака.
В кресле у дальней стены, скрестив ноги, сидел Шерлок Холмс. Пальцы сжимали сигарету.
– Итак, что вам удалось выяснить?
– Выяснить? Я же только приехал и не со всеми успел познакомиться как следует.
– Вы здесь не на светском рауте, а чтобы найти преступника, – заметил детектив-консультант с кислой усмешкой. – Каждый из гостей – потенциальный подозреваемый. Вы должны думать как убийца, поставить себя на его или ее место. Что самое главное в расследовании?
– Полагаю… э… – забормотал Конан Дойл, которому, казалось, перестал подчиняться язык, – у кого есть возможность…
– Мотив! – резко перебил Холмс. – Вот что имеет решающее значение! У любого человека есть возможность убить, а выстрелить из пистолета с близкого расстояния – вообще элементарно. Всего то и нужно, что спрятать оружие и напасть неожиданно. Нет. Вы должны найти мотив для убийства Хоуп Тракстон.
– Но еще не время, я так мало обо всех знаю.
– Вот именно, постарайтесь узнать больше. Правда, ваш разум затуманен влечением к этой девушке.
– Влечением? О чем это вы?
Холмс прервал его, презрительно махнув рукой:
– Ваша жена дома умирает от чахотки. Вы хоть раз о ней вспомнили?
Конан Дойл открыл рот, но не нашелся с ответом. Он пристыженно опустил голову.
– Нет, – произнес он глухо.
Холмс затянулся и выпустил струю серебристого дыма.
– Вы первый, кого она узнала в своем видении. Таким образом, вы подозреваемый номер один.
– Кто? Я? – взвился Конан Дойл. – Просто нелепо! Да с какой стати мне убивать Хоуп Тракстон? Я приехал ее спасти.
Орлиный взор пронзил писателя.
– Ревность часто толкает мужчин на убийство. На сексуальной почве вообще совершается много преступлений. Поэтому вы под подозрением. Вы влюбились в нее после первой встречи в темной комнате. Уже тогда вы ее мысленно раздевали, даже не зная, как она выглядит.
– Ну, знаете! Это неслыханно! – возмущался Конан Дойл. – И зачем я вас слушаю. Просто смешно. Вас не существует. Вы плод моего воображения.
– Разве смешно? – Холмс подался вперед. – Получается, вы не в своем уме, раз я нереален, а вы видите меня в полной темноте и разговариваете со мной? – Он кивнул на прикроватный столик.
В самом деле, лампа не горела, а доктор все прекрасно различал. Он обернулся к креслу. Холмс исчез.
Конан Дойл внезапно пробудился, его пальцы вцепились в простыню. Он заснул с тетрадью на груди. Теперь она соскользнула и лежала на полу. Масло в лампе давно прогорело. В комнате царил мрак, лишь тонкая полоска света обозначила края тяжелых штор.
Он проспал всю ночь.
Завтрак подали в оранжерее с изящными столиками из стекла и кованого железа и засохшими фикусами в огромных кадках. Когда Гривз привел Конан Дойла, многие уже приступили к трапезе. Воздух оглашался беззаботной болтовней и звоном серебра о китайский фарфор. Уайльд сидел в одиночестве в дальнем углу, уныло глядя на мокрые дорожки, которые дождь оставлял на стекле, и набухшие от сырости травянистые кочки, косматые, точно овцы. Тарелка с остатками перепелиных желтков стояла в стороне. К тридцати годам ирландец начал регулярно прибавлять в весе. Несмотря на плотный завтрак, он, вооружившись ножом, расправлялся со сконами.
– На тебе лица нет, – сообщил он другу, когда тот плюхнулся в кресло напротив.
– Я не выспался.
Красные глаза и темные круги под ними убедительно подтверждали сказанное.
– А я спал как дитя, – сказал Уайльд, с достоинством намазывая масло на булочку, поливая сверху взбитыми сливками и увенчивая это сооружение капелькой варенья из ревеня. – Отправляюсь в путь, как только уложу чемоданы. Я заметил у входа экипаж, когда спускался к завтраку.
– Надеюсь, он прибыл не по твою душу, Оскар.
– Почему же? – пробормотал Уайльд, вонзая крепкие зубы в булочку.
– Потому что это катафалк.
Уайльд поперхнулся. Он вытер с губ сливки и испуганно глянул на друга:
– Боже праведный! Надеюсь, ты шутишь.
Конан Дойл поведал ему о странном ночном прибытии и необычном способе передвижения опоздавшего гостя.
– Скажи на милость! – воскликнул Уайльд, выслушав рассказ. – Просто жуть! Что бы это значило? Жаль, что я уезжаю на самом интересном месте.
Слуга поставил перед Конан Дойлом полную тарелку с типично английским завтраком: беконом, яичницей, жареными грибами и помидорами, толстым куском поджаренного хлеба и пухлыми сосисками, которые шипели и истекали соком.
– Мне тоже жаль, Оскар, что ты не останешься со мной до конца, – сказал Конан Дойл, посыпая яичницу перцем.
Вдруг будто из-под земли выросла миссис Криган. Она прожгла друзей сверху донизу осуждающим взглядом и, повернув свое морщинистое лицо к драматургу, нервно затеребила униформу на груди.
– Плохие новости, мистер Уайльд, – угрюмо буркнула она. – Река после дождя разлилась, и через брод переправиться никак нельзя.
Уайльд помрачнел:
– Хотите сказать, что я сегодня не уеду?
Старуха кивнула, изображая сочувствие:
– Никто не может приехать или уехать. Мы отрезаны от остального мира.
Уайльд открыл было рот, но кастелянша опередила его, угадав вопрос:
– На несколько дней, не иначе.
В ответ величайший мыслитель современности издал сдавленный стон.
– Что с тобой, Оскар? – спросил Конан Дойл, подцепив на вилку кусочек сосиски. – На тебе лица нет, – проговорил он с полным ртом и весело хохотнул. – Похоже, ты не пропустишь развязку.
Глава 14
Под гипнозом
Члены ОПИ плавно переместились в гостиную. Многие собрались в группки и беседовали. Несколько человек подошли к столу с пуншем и бокалами. В глубине комнаты стоял карточный столик. За ним засела, как толстый паук, мадам Жожеску, гадая по руке всякому, кто легковерно попадался на ее уговоры.
– Хиромантия! – воскликнул Уайльд, вошедший в комнату в сопровождении Конан Дойла. – Забавно. Я как раз подумывал пригласить цыганку-гадалку на один из моих светских приемов.
Друзья подошли ближе, чтобы послушать толкования. Доктор придерживался довольно широких взглядов в отношении всего сверхъестественного, но не очень доверял предсказаниям судьбы человека по руке. Тем не менее он был заинтригован, ведь старухе удалось заарканить циничного Фрэнка Подмора. Ладонь молодого человека лежала на столе, а мадам Жожеску низко склонилась над ней, изучая линию жизни, и не замечала его презрительного взгляда.
– У вас необычная линия любви, – объясняла она, проводя по руке Подмора узловатым пальцем. – Видите, здесь она прерывается? Ясно, что вас постигла большая утрата.
Подмор отпрянул как ошпаренный. Он попытался вскочить, но гадалка крепко держала свою добычу. Она вынудила молодого человека сесть обратно и еще раз взглянула на его ладонь.
– Линия жизни у вас короткая. Бойтесь воды, – зловеще произнесла мадам, и ее серые глаза проникновенно уставились на Подмора. – Вам суждено утонуть.
Тот фыркнул, вырывая руку:
– Вряд ли, я превосходный пловец.
Ни один мускул не дрогнул на лице старухи.
– Хиромантия – древнее искусство, проверенное тысячелетиями. Вы непременно утонете.
Ухмылка слетела с лица Подмора.
Оскар Уайльд стоял бок о бок с Конан Дойлом и с интересом наблюдал.
– О, я обожаю такие штучки, – вмешался он. – Мою ладонь рассматривали много раз и всегда предсказывали долгую и счастливую жизнь.
Подмор встал и ретировался. Уайльд поспешил занять освободившееся место:
– Я следующий, мадам.
Мадам Жожеску обхватила пухлую руку Уайльда и провела пальцем по его ладони.
– Ваша линия любви очень странно обрывается. – Она озабоченно взглянула на него: – Тут все запутанно.
Глаза Уайльда округлились, на лбу выступила испарина.
– А что с линией жизни? – спросил он взволнованно.
Гадалка опустила глаза и осмотрела пухлую ладонь. Вдруг она скривилась, словно от боли, отпихнула руку Уайльда и презрительно сказала:
– Ничего я не вижу.
– Нет, вам что-то известно. Пожалуйста… я должен знать, – умолял он.
Она со вздохом согласилась. Снова проследив линию жизни, мадам Жожеску поразмыслила немного и объявила:
– Вы не проживете долго.
Уайльд изменился в лице:
– Надеюсь, я хотя бы буду счастлив?
– Кто знает, – пробормотала она задумчиво, отталкивая его руку. – Гадание – не наука.
Уайльд, покачиваясь, поднялся на ноги и потрясенный вернулся к другу.
Взгляд серых глаз пробежал по лицам и уперся в Конан Дойла.
– Доктор Дойл, а вы не хотите узнать свое будущее?