Перевал Дятлова. Загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и - Ракитин Алексей Иванович 18 стр.


«Правила…» требовали, чтобы судмедэксперт в акте экспертизы по крайней мере трижды фиксировал запах — при вскрытии брюшной полости, груди и черепа. Запах важен, поскольку позволяет судить о возможной токсикации организма (алкоголем или иными химикатами). Возрожденный это требование если и не игнорировал вчистую, то выполнял, скажем так, эпизодически. Например, при вскрытии тела Игоря Дятлова судмедэксперт отметил, что «обонянием от содержимого желудка ощущался кислый запах», но это как раз то исключение, которое только подтверждает правило. Возможно, Борис Алексеевич считал, что незачем отмечать то, чего нет, но в этом он был совершенно не прав. Требование «Правил…» родилось отнюдь не на пустом месте. Наличие или отсутствие специфического запаха необходимо было зафиксировать именно для исключения любой двусмысленности, которая могла возникнуть в ходе дальнейшего продвижения расследования. В типовых актах судебно-медицинского вскрытия, которые разбирались в учебных заведениях как образцовые, даже употреблялась стандартная формулировка: «По вскрытии (брюшной, грудной) полости особого запаха не ощущается». Как видим, товарищ Возрожденный просто-напросто игнорировал указанное требование руководящего документа.

Недвусмысленны и категоричны были требования «Правил судебно-медицинского исследования трупов» относительно осмотра кожных покровов умерших. Фиксированию подлежали все детали, способные облегчить идентификацию тела (даже в тех случаях, когда труп был успешно опознан). К таковым относились крупные родинки, шрамы и, разумеется, татуировки. Последние были особенно важны ввиду индивидуальности как отдельных татуировок, так и их комбинаций. Эксперту надлежало точно указать локализацию каждой татуировки, протяженность рисунка и его содержание. Татуировку следовало либо вырезать, законсервировать и приобщить к уголовному делу в качестве вещественного доказательства, либо сфотографировать. Причем в последнем случае должна была использоваться только метрическая фотосъемка (под прямым углом к объекту с приложением мерной линейки). И в первом, и во втором случае в акте должна быть сделана соответствующая запись.

В отношении татуировок Золотарева ничего подобного проделано не было. В этом есть некоторая странность, поскольку тело Семена Золотарева подверглось заметным посмертным изменениям, да и знали Семена хуже других участников похода. Настолько хуже, что первоначально за труп Золотарева приняли тело Юрия Дорошенко, найденное под кедром. На момент проведения Возрожденным экспертизы уголовное расследование было отнюдь не закрыто; более того, для его закрытия даже не просматривалось оснований. А вдруг оказалось бы, что татуированный «Золотарев» вовсе не Семен Алексеевич Золотарев из станицы Удобная Краснодарского края, а некий уголовник, воспользовавшийся его документами? Повороты в уголовных расследованиях бывают самые разные, и исключать подобного никто не мог (по крайней мере, теоретически). Тем более что татуировка свеклы может пониматься как видоизмененная «тату» пиковой масти, которая на языке блатной символики имеет массу значений, а татуировку «Гена» можно расценить скорее как имя владельца, нежели друга или брата. В общем и целом судмедэксперт Возрожденный должен был обратить самое пристальное внимание на татуировки Семена Золотарева, а вместо этого наш ценный специалист в акте СМЭ ограничился всего одним только предложением. Он даже не измерил размер татуировок, и потому любой разговор о них имеет очень опосредованный и неконкретный характер — нечего обсуждать, поскольку никто не видит предмета обсуждения. То же самое можно сказать и о зубных протезах, обнаруженных у Золотарева, — из акта нам известно, что таковые имелись на верхней и нижней челюстях погибшего, но что помешало Возрожденному точно указать номера отсутствующих зубов, совершенно непонятно.

Фрагмент акта СМЭ Николая Тибо-Бриньоля с замаранным предложением или частью предложения длиною в 18 знаков. При высоком разрешении фотографии с использованием разных фильтров можно частично разобрать «забитые слова»: «Кости носа…». Последнее слово нечитаемо, по длине и общему смыслу фразы — «сломаны». Но последующее предложение в тексте акта прямо противоречит этому: «Кости носа на ощупь целы».

«Правила судебно-медицинского исследования трупов» 1929 г., которыми должен был руководствоваться в своей работе эксперт Возрожденнный, предписывали последним этапом работы эксперта с трупом проверку целостности костей скелета и хрящей. Иногда это действие называли «контрольным (или завещающим) прощупыванием», хотя на самом деле данная процедура включала в себя не только ощупывание — эксперт переворачивал труп на живот и делал три дополнительных разреза на спине (по лопаточным линиям и в районе остистых отростков позвоночника). Благодаря этим разрезам эксперт получал доступ ко всем костям человеческого тела и мог проверить их целостность во всех труднодоступных частях. Сообщение о проведении «завершающего прощупывания» (иногда употреблялось слово «ощупывание» — смысловой разницы никакой) судмедэксперт должен был поместить в конце второй части экспертизы, т. е. раздел «Внутренний осмотр» этим сообщением завершался. Таково было требование «Правил…» 1929 г., но в актах Возрожденного мы не найдем информации о должном проведении упомянутой процедуры. Лишь эпизодически, словно спохватившись, наш драгоценный эксперт между делом отмечает: «кости и хрящи скелета при ощупывании целы», как, например, в случае осмотра тела Игоря Дятлова. Но такому выводу грош цена, поскольку он сделан во время наружного осмотра трупа, а потому не мог быть исчерпывающе полным и информативным. Фактически это отписка, потому что без извлечения внутренних органов из грудной и брюшной полостей ощупывание не имеет смысла.

Что мы можем сказать о работе Бориса Алексеевича Возрожденного на основании всего изложенного выше?

1. Судмедэксперт, безусловно, был знаком с требованиями нормативных документов в полном объеме, однако нельзя не отметить допущенные им грубейшие нарушения правил работы и оформления служебной документации. Нарушения эти столь серьезны, что в некоторых случаях лишают его работу всякого смысла. Некоторые экспертизы Возрожденного трудно назвать «экспертизами» в точном значении этого слова, работу подобного уровня мог выполнить обычный прозектор с кафедры патанатомии или судебной медицины любого медицинского вуза страны, т. е. специалист без высшего медицинского образования. Роль эксперта Возрожденного зачастую сводилась к роли обычного наблюдателя — он вносил в свои акты только то, что видел. Это особенно заметно в случаях вскрытия тел Дубининой, Золотарева и Тибо-Бриньоля.

2. Можно без колебаний утверждать, что к 9 мая 1959 г., т. е. моменту проведения вскрытия тел, найденных в овраге, следователь Иванов уже взял курс на сворачивание уголовного расследования. Иванов уже знал, что нового продления сроков ведения следствия он в конце мая не получит (либо не станет об этом просить), а потому никакого суда и выдвижения обвинений против конкретных лиц не последует. На это совершенно недвусмысленно указывает тот факт, что акты судебно-медицинских экспертиз Дубининой, Золотарева, Колеватова и Тибо-Бриньоля остались не подписаны понятыми. Возрожденный мог передать следователю документы в таком виде лишь получив от последнего гарантию того, что данные документы никогда не покинут стен прокуратуры. Выражаясь проще, Иванов должен был сказать судмедэксперту примерно следующее: «Борис Алексеевич, не волнуйтесь, эти документы никто никогда не увидит!».

Назад Дальше