Дело Пентагона
Книга посвящается каждой пролитой во имя мечты слезинке
Пролог. Или самая страшная ночь моей жизни
За три года до описываемых событий
Было уже очень-очень поздно. А суд закончился в четыре часа дня. Не могли же его задержать снова. Или могли? Да нет, конечно, нет. Тогда где они с Алексом так долго мотались? Может, он просто как всегда не хотел возвращаться ко мне, предпочитая какую угодно компанию, кроме моей? А ведь я переживала! Кстати, зачем? Знала ведь, что он не захочет меня видеть.
Именно на этой моей мысли входная дверь хлопнула. Я помимо воли сжалась в комок в ожидании скандала. Да, я позвонила Алексу. И не могла за это не получить.
— Ну и как ты тут без меня, дорогая? — спросил Шон таким тоном, что меня затрясло от страха и наплыва дурных предчувствий.
— Ты вернулся, — решила не вестись на провокации я.
— О, я заметил. А ты уверена, что заметила? — Вот что он нес?
— Шон, о чем ты? — устало спросила я, уже не скрывая собственного раздражения. Избежать конфликта не удастся. Он уже в худшем из возможных настроений.
— Какое печальное выражение лица, сейчас расплачусь.
— Хватит!
Он и перестал. Просто взялся за бутылку виски и, забыв обо всех правилах приличия, сделал затяжной глоток из горла. Это было дурным знаком. Наконец, оторвавшись от бутылки, Шон уставился на меня и продолжил:
— Ты позвонила Алексу. Какое право ты имеешь вмешиваться в мои дела, Джоанна Конелл?! Ты правда думаешь, что без твоей помощи я остался бы без адвоката?
— Нет, но…
— Ты вызвала моих друзей. На кой хрен ты это сделала?
— Ты в своем уме? Я хотела как лучше.
— Ты хотела как лучше для тебя. Тебе было страшно, и ты вызвала подмогу, чтобы не пришлось самой выпутываться из неприятностей? Напугала их, взбесила меня. Нахрена ты влезла?!
— Я подумала, что раз они твои друзья, ты захочешь их поддержки. В отличие от моей. Они не чужие и тоже замешаны в скандале по поводу Пентагона!
— А ты не думай, Джоанна, сиди и улыбайся, только это у тебя и получается!
Я задохнулась от возмущения. Это было просто вопиюще несправедливо! Он хотел заставить меня заплакать, но вместо этого я разозлилась.
— Это неправда. Ты так не думаешь!
— Я думаю, что ты просто пустышка, Конелл. Маленькая глупая девочка, которая только о себе и думает. Или по-твоему это мне было нужно, чтобы Алекс и Карина отводили от меня нелепейшие обвинения непонятно в чем?
— Я вообще не знала, в чем тебя обвиняют, — ткнула я в него пальцем. — Когда у меня на глазах на твоих запястьях застегивали наручники, ты мне ни слова не сказал!
— А должен был? — умиленно спросил Шон. — Разве я тебе хоть что-то вообще должен? Уж либо сидела бы тихо, как всегда, либо собирала свои пожитки и валила отсюда, если неймется! — А затем подошел ближе и навис надо мной. Угрожая. Подавляя. — Ты самонадеянная идиотка. Всегда была! Посмотри. — Он одним молниеносным движением схватил меня за затылок, заставляя встать и, одновременно, наклоняя над поверхностью журнального столика, в которой я увидела собственное тусклое отражение. — Эти вечно надутые губки и светлые волосы. Ты одержима внешней атрибутикой, потому что внутри пусто. Бестолковая пустышка! Ты ничего не видела, ничего не испытывала, и потому для тебя я самый страшный кошмар, верно? — Черт, вероятно он уже пришел не совсем трезвый.
Да уж стоя в его захвате, склонившись над стеклянным столиком, куда он может меня в любой момент бросить, пожалуй, о страхе не поспоришь…
— Ты отвратителен! — выкрикнула я.
— Отвратителен, — хмыкнул он и сделал еще один затяжной глоток. — Знаешь, Конелл, есть такое правило: со временем все черствеют. Если ты не в состоянии терпеть мою отвратительность, ищи себе компанию в детском саду! Никто тебя не держит. Ты же просто инфантильная идиотка, которая не в состоянии признать, что никакая ты не жертва. Для тебя имеет значение только то, сколько раз тебе изменили и нагрубили. Потому что ты ребенок. Дядя сказал, что ты плохая, и ты плачешь, дядя приласкал, и ты счастлива. Вот она суть наших — с позволения сказать — отношений. Ты маленькая девочка со взрослыми желаниями и доходящими до абсурда амбициями. Тебе было любопытно прыгнуть в мою постель. И ты это сделала. Тебе было любопытно, а что еще ты можешь с меня получить? Ты заработала себе достойное образование и более чем роскошный круг знакомств. Большего не получишь, хоть всю жизнь болтайся в этом доме.
— Это ТЫ эмоционально застрял на уровне ребенка. Ты не в состоянии общаться с людьми. Кто-то когда-то тебя обидел, и ты носишься со своей обидой, перекидывая ее на каждого человека. Твоя мать умерла, верно? Джастин сказал, что она умерла, и с тех пор твоя крыша не в порядке! — А вот это было определенно лишнее.
— Вооот даже как, — расхохотался Картер и рывком притянул меня за волосы к себе. — И ты, верно, думаешь, что перегнешь меня своей мягкостью и добротой? Очнись, в тебе нет ни того, ни другого. Ты не добрая и не чудесная. Ты всего лишь помнишь каждый раз, когда тебя дернули за косичку, и не повторяешь ошибок в надежде, что тебя станут меньше обижать. Уверяю, Конелл, за что обидеть найдут. Иначе не бывает! Невозможно избежать разочарований. Дело в другом — в том, как ты к ним относишься. А для тебя каждый косой взгляд — катастрофа мирового масштаба. Открой глаза, проконтролировать все на свете нереально! Даже пытаться ненормально, противоестественно. Если ты не будешь беречь собственные нервы, никто кроме этим заниматься не станет! Так что дело не во мне. Я не сломлен, не обижен и не раздавлен. Меня не от чего спасать, Джоанна. Во мне нечего искать, все просто. Ты же вдоль и поперек меня изучить успела! Сколько лет мы живем вместе? Да, кстати, сколько? Три? Четыре года? Ну и сколько еще нужно, чтобы понять, что открывать во мне нечего? Хочешь, чтобы я помог тебе в поисках правды? Так вот она: я люблю компьютеры и не люблю людей. Вот я. Здесь. Я такой. Во мне НЕТ противоречий. Не нравится — проваливай.
— Не уверяй меня, что у тебя нет эмоций. Очень даже есть!
— Конечно есть, но они просты и логичны.
— Логичны? Это по какой такой логике ты уже полчаса на меня орешь? Ни хрена подобного, Картер, ты просто злишься, что увидел вместе Пани и Алекса.
Он устало потер ладонью лицо.
— Тебя еще не тошнит? — Я вопросительно подняла брови. — От Пани. Меня от этой темы уже тошнит!
— Поверь, аж наизнанку выворачивает. Но если нет, за что ты злишься? Не может быть это банальный телефонный звонок! Тем более что Алекс твой друг. Его внимание тебе нисколько не навредит! И мне тоже. Да, у меня сдали нервы, и я сняла трубку. Я не пуленепробиваемая, как ты. У меня эмоции есть. И мне было тяжело.
— Ей. Ей было тяжело! — вдруг заорал он и пинком опрокинул кресло. Я перепугалась. — Тяжело сидеть в камере и не знать, что можно сделать. А знаешь, что еще тяжело? Объясняться какого хрена моя «подружка» звонит в истерике на другой континент и умоляет приехать, если и так все уже благополучно разрешилось!
— Если бы ты хотя бы в известность…
— Пришла бы и спросила, раз уж ты так переживала! — заорал он снова. Я вздрогнула. Ну не могла я стойко переносить его тявканье!
— Ты бы выгнал меня! — резонно заметила я.
— Конечно выгнал бы! И, кстати, именно этим сейчас и займусь. Убирайся! Забирай свои вещи и проваливай.
— Шон, ты…
— Я сказал вон отсюда! — И второе кресло присоединилось к первому. Мне стало действительно страшно. Но, честно говоря, перед знакомыми уже достало объясняться, почему мой бойфренд меня как собаку опять вышвыривает из дома посреди ночи! Эта мысль, словно дятел, злобно долбилась в голове. А потому я не сдалась. Но ведь и он не отстал. — Ты оглохла?
— Успокойся, — попыталась вразумить я его.
— А я спокоен. — И снова отпил виски. Злой Шон — ладно, не привыкать, но злой пьяный Шон — территория несколько неизведанная. — И когда ты уйдешь, я стану еще спокойнее. Проваливай!
— Куда я пойду ночью?!
— Это не мои проблемы! К Клеггу вали, к Керри, да какая мне, на хрен, разница. Или предложи кому-нибудь еще тебя трахнуть в обмен на кров, поверь мне, тебя возьмут с руками и ногами, ты стоишь каждого цента арендной платы.
Это окончательно взорвало мне мозг. Да как он смеет говорить такое?! Я бросилась на него. Но это было, конечно, и глупо, и тщетно. Он просто перехватил мои поднятые для удара руки, а потом прошипел:
— Убирайся вон, — и сильно оттолкнул от себя.
Я не удержала равновесие. Мир остановился. Момент падения был точно такой же, как в фильмах показывают. Все замедлилось, голова отключилась. А потом шипы боли обожгли спину. И я попыталась закричать, но удар вышиб из груди весь воздух. Ножки столика, которые недостаточно прочно крепились к стеклянной столешнице, отломились и отъехали в сторону, оставляя мне лишь короткий момент невесомости, а затем — мягчайшую перину из острых осколков.
Я чувствовала, что под спиной становится все теплее и теплее. Кровь. Было ужасно больно. На несколько мгновений я даже ослепла, а когда зрение вернулось Шон стоял надо мной, и на его лице не было видно ни тени сожаления. Он просто сделал еще глоток виски, развернулся и ушел, хлопнув дверью спальни.
А я не могла сесть, даже думать было больно. Уже почти, почти позвала Шона, но страх победил. Его отсутствующее бесстрастное лицо запечатлелось в памяти навсегда. Он псих, маньяк, а вдруг он окончательно спятил и может меня убить? Долго лежать нельзя, а то я рискую умереть от кровопотери… Есть ли на спине артерии? Я понятия не имела. Но позвоночник-то точно имеется. Для того, чтобы убедиться, что все не совсем плохо, я попыталась пошевелить пальцами ног и рук. Удалось. Это хорошо, да? Я попыталась сесть, но стало еще больнее, я не сдержала вскрик, перепугалась, что вернется Шон, зажала рот рукой и, не переставая всхлипывать, ползком направилась к двери.
Я ползла по улице, стирая кожу на ладонях и коленях, оставляя за собой кровавую дорожку. А когда миновала несколько домов, решилась позвонить в скорую по сотовому, который, к счастью, ни на минуту не выпускала из рук. Я лишь надеялась, что меня спасут раньше, чем я истеку кровью.
Глава 1
Хитрец
Настоящее время
— Эй, Миссисипи, — я поднимаю голову и смотрю на вошедшего. Полагаю, глупо ругаться с дяденькой, который уже давно физически вырос, но все еще зовет тебя именем штата, в которым ты родился, в надежде досадить. — К тебе посетитель.
Вы, наверное, подумали, что я в тюрьме? Поначалу я думала так же. И, временами, до сих пор думаю. Но, несмотря на колоссальное сходство, не угадали. Темные забетонированные стены, пуленепробиваемое стекло и решетки на окнах, строгий режим и суровые наказания, казенная мебель и скудный паек. Добро пожаловать в военно-воздушные силы США. Даже правила посещения, кстати, такие же, как в тюрьме. Тут военная база, а не абы что! По мне так добровольная колония. Ничего, это не первая моя попытка выжить при любом раскладе и добиться успеха.
Я иду по коридору, звонко стуча каблучками по каменному полу. Эти туфли совсем не подходят к обстановке. В них могла бы щеголять самая привередливая невеста. Но, что делать, я люблю классные тряпки, а себя в этих тряпках люблю еще больше. Рядовой отдает честь и толкает дверь. Женщин на этой базе всего трое. И все из разных штатов, потому мы и стали Миссисипи, Вирджинией и Невадой. На самом деле все сложнее и, кажется, это моя вина, но об этом позже.
Как только я вхожу в двери, дурацкие мысли о кличках военных вылетают из головы. Мужчина, который сидит в кресле, некогда являлся мне во снах, которые можно назвать эротическими фантазиями карьеристки, правда, было это года эдак три назад. А теперь я работаю в военно-воздушных силах США и усердно делаю вид, что все остальные должности меня ни капельки не интересуют. Еще бы зарплату иметь более достойную, и вообще не о чем мечтать… Или я это себя так настраиваю?
— Добрый день, доктор Конелл. — Он поднимается и протягивает мне руку. Его мягкий итальянский акцент подобен густому меду. У меня даже на языке приторно становится. А ведь представляться он даже не торопится. Испытывает.
— Мистер Монацелли, — говорю я холодно. Не вижу смысла притворяться, что его внешность мне незнакома.
— Можно Манфред.
— Предпочту мистер Монацелли, — отзываюсь я, добавляя голосу притворной любезности. На самом деле я не всегда такая ядовитая, но Манфред будит во мне грустные воспоминания, а в расстроенных чувствах я за себя не всегда отвечаю. Кстати, шпильку он проглатывает, будто таковой и не было.
— Доктор Конелл, — начинает Монацелли. — Я предлагаю вам работу.
У меня глаза на лоб лезут прежде, чем я могу себя остановить.
— Без тестов и проверок? Без ничего? — Да так же не бывает, это подстава?
— Вот именно, без ничего. — Он улыбается, и вокруг его глаз собираются добрые морщинки. Он знает, как воздействовать на людей, но моя обида на всю их братию сильнее.
— Простите, но я не заинтересована. — И тут уже глаза лезут на лоб у него. Я с удовольствием наблюдаю как морщинки вокруг его глаз медленно перетекают в складки на лбу. Вдохновились его искренним недоумением, не иначе. Спохватившись, я заставляю себя встать и направиться к двери.
— Доктор Конелл, назовите цену, условия, что угодно.
А ведь это интересно. С чего бы вдруг ему меня умолять? Хотя пусть и интересно, но не настолько, чтобы сдаться. Я же не мазохистка.
— Вы мое условие выполнить не согласитесь.
— Я настаиваю, доктор Конелл.
Он ждет, что я присяду, а я не затрудняю себя подобными условностями, лишь опираюсь о спинку стула.
— Никакого Шона Картера.
— Это можно обсудить, — кивает Монацелли. — Что конкретно вы имеете в виду?
— Я имею в виду, мистер Монацелли, — сладко протягиваю я. — Что меня бы устроило, если бы он сдох. Это вряд ли удастся обсудить.
Глаза Манфреда снова начинают вылезать из орбит, и я не могу сдержать смех.
— В любом случае позвоните мне, если передумаете.
На стол ложится его визитка. Так и быть, пусть успокоится, беру ее с собой и танцующей походкой удаляюсь из комнаты, на ходу качая головой. И только в своем кабинетике я эту чертову карточку выбрасываю в урну.
Воспоминания о Шоне Картере преследуют меня весь день. И хотя со временем, говорят, стирается плохое, а остается хорошее… черт, я не могу вспомнить ни одного нормального дня, а если это не показатель паршивости, то уж и не знаю что! Я бросаю карандаш на стол и закрываю лицо руками. Я не любила Шона, никогда не любила. И он меня никогда не любил. Но мы жили вместе, и жили долго. Наверное, слишком долго, потому, крадучись по отношениям с Шоном осторожными шагами с ножом за пазухой, я все же радостно и бодро зашагнула на излюбленные женщинами грабли и всей силой гротескного вращающего момента мне залепило в лоб, да так, что напрочь отшибло желание иметь дело с подобными мужчинами, тем более программистами, тем более Бабочками Монацелли, к коим Картер и относится. В общем потирая ушибленный лоб и хныча, как истинная представительница слабого пола, я заказала билет на самолет до Индианаполиса и с психикой морального инвалида вернулась в родительский дом зализывать раны. Папа помог мне устроиться в ВВС США, и я доказала, что моральная инвалидка не обязательно должна являться конченой личностью. Хотя… особенной любви, надо сказать, я тут не добилась. Характер у меня далеко не военный.
— Миссисипи, тебя вызывает полковник.
Ну и денек! С полковником я разговаривала пару минут в день прибытия. И все. С тех пор, только я его видела, потупляла взор, шепотом здоровалась и, пытаясь слиться с тенью, прошмыгивала мимо. Его черные глаза настолько жуткие, что мне от них становится дурно.