– Тыкай пробку взад! – завопил Мар. – Это джинн!
Но воткнуть пробку назад Семён не успел – с реактивным воем из сосуда вырвалась струя бурого дыма; бутылка вылетела у Семёна из рук и стала носиться над берегом как крылатая ракета, то и дело тыкаясь в песок донышком.
– Не было печали, – расстроился медальон, – так хорошо шли, истории друг дружке рассказывали. А теперь с джинном воевать придётся! Слышал, что он сказал? Что убивать своего освободителя будет. То есть тебя. Эх, докопался. Как твоя тётка-дура…
Между тем дым собрался в бурое облако, из которого быстренько слепился невысокий длиннобородый старичок в грязном тюрбане, засаленном халате и остроносых дырявых туфлях на босу ногу. Старичок сильно покачнулся, вдохнув свежего морского воздуха, но устоял на ногах, кашлянул и, приняв угрожающую позу – скрещённые на груди руки, одна нога вперёд, глаза вытаращены до нельзя, – дрожащим фальцетом заголосил:
– Ты, посмевший освободить меня! – голос у старичка сорвался на визг: джинн удивлённо смолк, тихонько покашлял.
– Ты, посмевший освободить меня, – тоном ниже и не так надрывно сказал старичок и склонил голову, прислушиваясь к собственному голосу. – У тебя, который освободил меня, есть зеркало? – совсем тихо спросил старик, ощупывая своё лицо. – Дай скорее.
– То убивать собрался, то зеркало теперь ему подавай, – недовольно проворчал Мар. – Откуда, ёлки-палки, у нас зеркало найдётся? Так ему и скажи. Пусть он сначала от своих гнусных намерений откажется, а уж потом с просьбами обращается!
– А я не с тобой говорю, о болтливая железяка, – окрысился старичок. – Тебя я в первую очередь убью. Вот посмотрюсь в зеркало и убью.
– Глянь-ка, слышит меня! – обрадовался Мар. – Ещё один слухач нашёлся. Семён, а он случаем не воплощение старого Настройщика? Того, о котором ты когда-то говорил. Который помер и своё дело тебе завещал.
– Джинны никогда и никому не завещают своё тело, – визгливо заявил старик, – вот ещё!
– А, он ещё и глухой к тому же, – пробормотал медальон. – Ей-ей, становится интересно.
– Так есть у вас зеркало или нет? – нетерпеливо повторил свой вопрос джинн.
– К сожалению, нету, – Семён развёл руками. – Скажите, вас за что в бутылку укупорили?
– Оно тебе надо знать? Не скажу, – взвился старичок: вопрос для него оказался явно болезненным. – Готовься к смерти, о несчастный! – джинн засучил рукава халата и уставился на Семёна, меряя его с ног до головы свирепым взглядом.
– Ну, – сказал Семён, внутренне готовясь к магической атаке. – И что дальше?
– Конец тебе! – завопил старичок, делая руками сложные пассы и нетерпеливо подпрыгивая на месте:
– Так, теперь так… Вот тебе, вот тебе! Нет, наоборот, – он остановился, отдышался, обтёр потное лицо бородой и опять замахал руками. – Кажется, так. Или не так?… Что, страшно?!
– Не очень, – признался Семён. – Вредно вам так напрягаться. Успокоились бы, что ли. Давайте мирно поговорим, а? Без рукомашества.
– Ни о какой пощаде не может быть и речи, – категорически заявил джинн. – Я клятву нерушимую дал, – и замахал руками пуще прежнего. Внезапно старичок взвыл в бессильной ярости, погрозил кулаком в сторону бутылки и с протяжным криком: – Зашибу-у! – кинулся на Семёна. Семён попытался увернуться, но старичок хватко уцепился за рукав его спортивной куртки. Тряся рукав как енот тряпку, джинн повизгивал от возбуждения; в конце концов он вцепился в материю и зубами.
– Припадочный, – рассудительно сказал Мар. – Сошёл с ума от одиночества. Смотри, за руку тяпнет! Колдовать он точно не может, – сделал вывод медальон. – Иначе бы не кусался.
– Успокойтесь, папаша, – Семён с трудом отодрал джинна от себя, – в вашем возрасте и такие эмоции. Вы знаете, что такое инфаркт?
– Или инсульт, – подсказал образованный медальон.
– Всё, всё у меня отобрали, – упав на песок зарыдал джинн, размазывая концом чалмы слёзы по всему лицу. – Молодость отняли, богатство отняли, колдовской силы – и той лишили! О горе мне, несчастному! Пойти на чалме повеситься, что ли? – Старик с отвращением подёргал себя за бороду. – Или на бороде, вон она какая длинная. В самый раз будет.
– Чалма от вас никуда не убежит, – решительно сказал Семён, ставя лёгенького джинна на ноги. – Вы давно в бутылке-то? Сколько веков?
– Давно, – покивал джинн, – очень давно. Три недели.
– Это срок, – уважительно поддакнул Мар. – Три недели, это…
– Сам посидел бы, – опять завёлся старик, – вот я тогда на тебя посмотрел бы! Темно, холодно, сыро. Скучно. А сколько сидеть ещё – неизвестно.
– За что же вас так, а? – Семён подобрал бутыль, потрусил её горлышком вниз – из бутылки выплыли остатки бурого дыма, на лету превратившись в драный матрас и дырявое одеяло.
– Там ещё рукопись должна быть, – насморочно всхлипнув, сказал джинн. – Особо ценная. Моя.
– Вот она, – Семён подобрал с матраса тугой свиток из плотного пергамента, – прошу, – и подал его старику.
– Спасибо, – буркнул джинн. – Эх, всё равно больше не пригодится, – старичок взвесил на руке свиток, хотел было швырнуть его в воду, но передумал. – Перед смертью перечитаю, – пояснил он, пряча пергамент за пазуху. – Так как я только что стал клятвопреступником, у меня есть лишь один выход. – Джинн с тоской посмотрел в сторону леса: видимо, выискивал дерево с толстой веткой.
– Клятвопреступником? Только что? – изумился Семён. – А я и не заметил. Это когда же?
– Когда дал клятву убить своего освободителя, – торжественно изрёк джинн, вытягиваясь по стойке смирно. – А клятву исполнить не смог. По освобождению.
– А-а, это… – спохватился Семён. – Верно, была клятва, слышали. Но я вас раньше раскупорил. До того. До клятвы.
– Правда? – оживился джинн, – а что я в тот момент говорил? Что именно?
– Будучи в здравом уме и твёрдой памяти, – подсказал Мар. – Насчёт твёрдой памяти, может, так оно и есть. А вот относительно здравого ума…
– Спасён! – завопил джинн и затопал ногами от восторга, – второй раз спасён! И от заточения в бутылке, и от позорной смерти. Счастье-то какое, – и с умилением посмотрел на Семёна-спасителя. – Спасибо тебе, о величайший из раскупоривателей.
– Толку-то от твоего спасибо, – фыркнул практичный Мар. – Был бы ты волшебником, тогда другое дело. Тогда можно было бы с тебя что-нибудь поиметь. А так… Хе!
– Был бы я волшебником, ты бы уже давно заткнулась, о болтливая железяка, – высокомерно сказал джинн. – Я бы первым делом клятву исполнил. Ту самую. И пикнуть бы не успели! А потом бы вы уже сами разбирались, до неё вы меня освободили, или после… Посмертно.
– Старый хрыч, – посмеиваясь сказал медальон, – дырка от бублика. Он ещё и пугать меня надумал задним числом, каков наглец! А ну полезай в свою дудку обратно, чтоб я тебя больше не видел!
– Я – дырка? – разволновался джинн, – да я… Дай, дай железку! – старик запрыгал вокруг Семёна, пытаясь дотянуться до его шеи, – чтобы меня, великого шейха звёзд, шахского прорицателя и астролога, так жестоко унижали? Никто не смеет безнаказанно оскорблять Мафусаила-ибн-Саадика. Дай железку, я её съем! Это я могу. Не жуя.
– Тихо! – рявкнул Семён. – Никто никого есть не будет. И в дудки, то есть в бутылки, лезть не станет. Что вы как маленькие, ну нельзя же так, – Семён взял разгорячённого Мафусаила за шиворот халата и отставил его в сторонку. – Остынь, – приказал парень джинну.
– А ты, – обратился Семён к медальону, – ты ведь сам говорил насчёт его твёрдой памяти и всего остального… Видишь, нехорошо человеку, с головой у него проблемы! Колдовать разучился, оттого и нервничает. Пожалуйста, не задирай старичка, не надо. Договорились?
– Договорились, – без желания согласился медальон. – Хотя такого просто грешно не задирать. – Мар уныло помолчал. – Ну, раз ты просишь… Слышишь, джинн, давай на мировую? Ты меня не ешь, а я тебя не трогаю. В знак уважения к твоей профессии. У меня к придворным астрологам особое отношение. Своеобразное.
– Извинись! – потребовал джинн. – С почтением извинись.
– Извиняюсь, – покорно сказал Мар.
– А почтение? – с подозрением спросил Мафусаил. – Трепет в голосе – где?
– У меня ангина, – хрипло заявил медальон. – Только что разыгралась. Потому и не слышно почтения. А так – скорблю и каюсь. Всенепременно.
– Извинения приняты, – надменно оповестил Мафусаил океанскую даль. – В первый и последний раз.
– Вот и хорошо, – Семён огляделся. – Не подскажите ли, уважаемый джинн, есть ли здесь поблизости какой-нибудь город? А то всё океан да океан. Надоело уже по пляжу бродить.
– Город? – нахмурился Мафусаил. – А как же, есть город. Там, – джинн уверенно махнул рукой в ту сторону, куда и шёл до встречи с ним Семён. – Там находится трижды благословенный и трижды проклятый город городов, великий Баддур.
– Кстати, а как называется ваш мир? – внезапно заинтересовался Мар. – Какое у него название по имперскому списку истинных миров?
– Мир наш называется Ханским, о любознательная железяка, – довольно вежливо ответил Мафусаил-ибн-Саадик, – и ни о каких имперских списках я никогда не слышал. Как и о какой-то там империи.
– Закрытый мир, – упавшим голосом сказал Мар. – Я как чувствовал! Вот же влипли…
– А дозволено ли будет теперь мне узнать – кто вы такой, о храбрый открыватель бутылок? – почтительно спросил джинн, прижимая руки к груди и низко кланяясь Семёну.
– Дозволено, – кивнул парень. – Меня зовут Семён Владимирович, а любознательную железяку – Мар.
– Воры мы, – равнодушно добавил медальон. – Временно безработные. Специалисты по отладке заклинаний. Из другого мира.
– А! – крикнул пятясь от них Мафусаил. – А!
– Заклинило деда, – посочувствовал Мар. – По спине его постучи. Чего это он, бородой подавился?
– Сбылось моё предсказание! – опомнился джинн, выхватывая из-за пазухи пергаментный свиток и потрясая им над собой, – всё сбылось! И именно так, как я здесь описал. Не солгали мне звёзды! Есть, есть правда в этом мире, – и торжествующе ткнул в небо пергаментной трубкой.
– Значит, вам одним крупно повезло с таким справедливым мироустройством, – заботливо отметил медальон. – Уникальный случай. Можете радоваться, – и едко захихикал. Но тихо-тихо. Чтобы дедушку не обидеть.
Глава 6
Сообщество Лиц, Имеющих Массу Проблем
Семён шёл по направлению к городу; джинн бегал вокруг Семёна Владимировича как приблудная собачонка, преданно заглядывая ему в глаза. И одновременно изливал Семёну душу, витиевато и многословно. Как умел.
– …И тогда звёзды сказали мне, о султан моего сердца, что в наш недостойный мир скоро явятся два великих умельца, два виртуоза воровского дела, кои познакомятся со мной при трагических для меня обстоятельствах и смутят после своими деяниями умы людские, и сотрясут основы города Баддур. И придёт тогда конец правлению великого шаха Карамана, будь проклят он от пяток до кончика макушки!… Два умельца, большой и малый. Причём один будет на другом, а вместе они едины – так сказали звёзды, чем повергли меня в великое замешательство. И находясь в том тягостном недоумении, поведал я неосторожно шаху всё, что узнал от звёзд, не облачив жестокую правду в одеяния недомолвок и иносказаний. И вскричал тогда в гневе грозный Караман: «Лгут твои звёзды! И ты лжец, поганый и недостойный!». И ещё сказал неправый шах: «Коли такие они великие, что шепчут о тех ворах светила небесные, и раз предсказано тебе с ворами теми встретиться – так пусть для начала выкрадут они тебя из темницы стеклянной, заклятьем моим опечатанной; силу и молодость твою пусть выкрадут из сокровищницы моей, ифритом лютым охраняемой! А там видно будет», – после чего трижды хлопнул в ладони и заточил меня в мерзкий сосуд, слугами учтиво поднесённый. И приказал тем слугам закопать бутыль со мной где-нибудь подальше от города. И стал я тем, чем стал, – закончил свою печальную повесть джинн, на ходу промакивая глаза рукавом халата. – Одно лишь меня радует: то, что сбылась первая часть предсказанного звёздами – я на свободе.
– Сокровищница – это хорошо, – одобрительно сказал Мар, – люблю сокровищницы. А вот лютый ифрит – это плохо. Не люблю я ифритов.
– А ты их часто встречал? – Семён козырьком приложил ладонь ко лбу, пристально всмотрелся вдаль. – Похоже, лес заканчивается: впереди что-то вроде бухты виднеется. Значит, скоро будет город.
– Не встречал я ифритов никогда. Но всё равно их не люблю, – упрямо повторил медальон. – Охранник он и есть охранник, как его не обзывай. Тем более лютый. Ну её к чертям, ту сокровищницу! Обойдёмся и без сотрясений основ славного города. Тихо-мирно бомбанём какой-нибудь сейф с заклинаниями и свалим в местечко поспокойнее, без ифритов. На Перекрёсток. В тот дом, с пентаграммой и со связью. Интересное место… Мафусаил, у вас сейфы сложные?
– Нет у нас никаких сейфов, о неразумная железяка, – сухо ответил джинн, – не ведаю я о столь дивных местах для хранения заклинаний. Ибо настоящие заклинания творятся не записанными на бумаге словами, а движением рук, пальцев, глаз и бровей. И тайным напряжением пупка.
– Как так, – не поверил Семён, – да я целую книжку разговорных заклинаний недавно в руках держал! Ни о каких пупках там вроде не упоминалось. Правда, я её толком не смотрел… да и пользоваться теми заклинаниями нельзя – они все первичные. Без необходимых мер защиты.
– Вот! – назидательно поднял палец Мафусаил, – потому словоговорение и стало повсеместно магией недозволенного толка. Ибо от слов говорящих лишь одни беды происходят. Сказано в преданиях, что была когда-то великая битва между небесными богами: богами чародейного слова и богами волшебства тела. И погибли в муках боги слова, страхом необычайным объятые, в страхе том напоследок наш мир породив. И увидели это боги тела, и сошли тогда они в тот несчастный мир и научили жителей его неразумных основам магии жестов и поз. И после оставили их в покое, уйдя в свою небесную высь.
– Слимперские штучки, – презрительно заметил Мар. – Колдовство немытых рук и грязных ногтей. Убожество.
– А насчёт защиты от первичных заклинаний, – продолжил джинн, удачно не расслышав сказанное медальоном, – то встречал я одного мага-отступника, знавшего универсальное слово защиты. Которое добавляется к таким заклинаниям, делая их безопасными и доступными для повсеместного использования. Даже для вовсе неискушённых в магии. Особое слово! Я о нём услышал, когда того словесника-иноверца в шахской пыточной от ереси перевоспитывали.
– Какое слово? – хором воскликнули Семён и Мар.
– Не помню, – расстроенно ответил джинн. – Оно мне и не нужно было, то слово запоминать. Ересь и вред!
– Жаль, – коротко сказал Семён. – Очень жаль. А найти того словесника можно?
– Нельзя, – с сожалением покачал головой Мафусаил. – Ибо прах его был скормлен свиньям в назидание остальным. А свиньи заколоты и скормлены псам. А псы…
– Достаточно, – оборвал джинна Семён. – Круто тут у вас с инакомыслящими… с иначе колдующими обходятся. Не дружелюбно.
– На том и стоим, – гордо кивнул Мафусаил. – Но все ваши проблемы можно с лёгкостью уладить! Стоит лишь вернуть мне из шахской сокровищницы былую силу и молодость, как память моя сразу же восстановится. И я с радостью помогу вам своим волшебным умением, о блистательные воры! Тем более, что я и так должен своему освободителю одно желание – по закону второй, более ранней клятвы.
– А почему не три? – немедленно влез в разговор медальон. – Как правило, обещают три желания, а не одно. Я слышал сказки о джиннах! Меня не проведёшь.
– Раньше надо было меня освобождать, о хитроумная железяка, – усмехнулся джинн. – После первой клятвы. До второй.
– Собственно говоря, – прервал их спор Семён, – не очень-то нам то чародейное слово и нужно было. Нужно, но не очень. Нам бы из вашего мира выбраться, и ладно. Вернуться туда, откуда мы сюда попали. Это можно устроить?
– Разумеется, о владелец говорящего железа, – кивнул Мафусаил. – Можно или изучить волшебство тела, на что уйдёт лет двадцать, и вернуться самому, без посторонней помощи. Или помочь бедному джинну в его беде. За что бедный джинн обязуется выполнить одно ваше сокровенное желание. То есть отправить вас назад.