Рука непроизвольно потянулась к карману джинсов. В мозгу что-то щёлкнуло, заставив вытащить лист бумаги из кабинета Николая Августовича Цапельского.
В том, что это было письмо, Маша не сомневалась. Она расправила на коленях желтоватый листок, слежавшийся от времени на сгибах, и посмотрела по сторонам, словно кто-то мог догадаться о том, что она читает чужое послание.
«Душа моя, Радость моя, Боль моя,
Я помню всё, что было… Чувство вины теперь постоянный мой спутник. Простишь ли ты меня когда-нибудь?
Люблю»
Маша перевернула лист, но больше не нашла никаких записей.
Совершенно неожиданно подул резкий ветер. С северной стороны, словно живая, неслась тяжёлая туча. Воздух наполнился озоном, и Маша поняла, что, если она не хочет промокнуть с головы до ног, ей придётся идти в дом Цапельских. Аккуратно сложив письмо и засунув его обратно в карман, Маша ещё раз задумчиво посмотрела на бегущую под ногами воду.
Катю она заметила не сразу — женщина вывернула с тропинки, когда Маша пересекала ромашковое поле. В одной руке у Кати был бидон, в другой — сетка с яйцами. Катя торопливо перебирала полными ногами, и волосы на её шее под собранным пучком прилипли к коже влажными завитками.
— Катя! — Маша легко подбежала к женщине и ухватилась за ручку бидона.
Катя дёрнулась. По краю бидона закудрявилась молочная пена.
— Ах! — домоправительница потянула бидон к себе, и Маша увидела её испугано — выпученные глаза.
— Это же я… — Маша одёрнула руку.
— Прости, — на губах Кати появилась слабая улыбка. — А я подумала… — она тревожно огляделась. — Гуляла? Правильно… Здесь красиво… — Катя протянула Маше сетку с яйцами. — А молоко я сама понесу.
— У Розы брали? — Маша вспомнила имя хозяйки, которую нахваливал Люсьен.
— Да… — удивилась Катя. — Откуда ты знаешь?
— Мне Люська рассказал, — брякнула Маша. Следовало бы спросить о том, что происходит в доме, но Маша понимала, что если бы Катя хоть что-нибудь знала, то непременно сказала бы ей об этом.
Катя, казалось, не обратила на её слова никакого внимания. Она торопливо шла, придерживая крышку бидона средним пальцем, и Маша продолжила:
— Вы же знаете Люсьена? Меня с ним Костя познакомил. Мы встретились в берёзовой роще. Хороший парень, юморной… И знаете, рисует отлично!
— Да, да… — Катя остановилась и внимательно посмотрела на Машу. — Ты уж аккуратнее. У него отец уголовник… И вообще…
Маша хмыкнула, покачав головой.
— Я тебе точно говорю! — Катя даже притопнула. — Как его только земля носит?! А Люську жалко, да. Ты ведь знаешь про его мать? Думаешь, почему она это сделала?
Маша пожала плечами. Вот уж об этом она совсем не думала — мало ли причин у людей закончить свои дни подобным образом?
— Я помню её — красивая, — Катя нахмурилась. — Особо мы не общались, конечно, да и времени не было у меня совсем… Моталась между Николаевским и городом. Моя дочь, Лёка… — Катя моргнула и тряхнула головой, словно опомнившись. — Ах да, о чём это я? Зина… Этот муж её, Валера, редкостная сволочь! Прости меня Господи! По молодости гуляка был, девкам нравился! Как она с ним жила, не знаю… Наверное, на сколько сил хватило, а потом… Может он и довёл он её до страшного. Ведь все поначалу говорили, что она убежала. Но как же ребёнок? — Катины глаза повлажнели. — Пока не нашли тело, ругали её на чём свет стоит. Ну мало ли чего в жизни не бывает? Зачем же творить-то с собой такое?! — в сердцах закончила Катя и перевела дыхание.
Первые крупные капли дождя, тёплые и желанные, упали в траву и Маше на нос. Они с Катей прибавили шагу и очень быстро оказались у пруда.
— Нашли-то её недели через две, представляешь? — Катя инстинктивно вжала голову в плечи, когда льняное платье на её спине покрылось мокрыми пятнами. — Видно за корягу зацепилась. Ужас такой… мальчишки купались, а тут она! Борис тогда этим делом занимался… Ничего-то от Зиночкиной красоты не осталось… Раздуло бедную. Но она, я тебе скажу, тоже со странностями была. Чудная — вечно по лесам, да по полям бродила. Или сядет вот тут, у пруда, и смотрит перед собой, улыбается чему-то… Да… Хорошо, хоть мальчонку родила нормального, а то, что взять с такого отца? Ну да родила, и хорошо… Но вот как можно было сына Люсьеном назвать? Где и имя-то такое выискала…
Тяжёлые капли ещё продолжали падать, пока они шли через рощу, но солнечные лучи уже пробивались сквозь облачные просветы, согревая их мокрые плечи.
— Надо вот теперь поминки устраивать… — вдруг задумалась Катя. — Что там Серафима Николаевна решит…
— А разве не Дарья должна? — выдохнула Маша, увидев деревянную стену веранды.
— Ну да, конечно, — кивнула Катя. — Только ведь и здесь тоже соберёмся Аркашу проводить. По-людски надо…
Маша приподняла брови и искоса взглянула на домоправительницу. Неужели она серьёзно заявляет об этом? А что, если среди них сейчас человек, который отравил отчима Кости?
— Когда же будут известны результаты экспертизы? — осторожно спросила она.
— Борис сказал, что ускорит, — со знанием дела заявила Катя и утёрла лицо пухлой ладонью.
В холле они встретили Серафиму. Скользнув взглядом по Маше, она ничего не сказала, лишь коротко кивнула и скрылась в гостиной.
Маша вбежала на второй этаж и постучала в дверь Костиной комнаты.
— Где ты была? — обиженно произнёс Цапельский и шмыгнул носом.
— Плохо тебе? — Маша подошла к сидящему на кровати Косте и прижала его взъерошенную голову к своей груди. — Я твою тётю сейчас видела. Но она ничего не сказала. А ещё я в гостях была. Угадай, где?
Костя отстранился и уставился на неё своими тёплыми карими глазами. «Как телёнок, ей-богу!» — грустно умилилась Маша.
— У Люсьена была, представляешь? Ой, что там было… Отец его пришёл пьяный, избил Люську, за мной погнался… — Маша вздохнула.
— Ты, что, с ума с-сошла? — произнёс Костя и вывернулся из-под её рук. — А если бы что-то случилось, и он…
— Там Борис был этот, ваш, — процедила Маша и передёрнула плечами, — остановил его. А Люська… Ой, Костя, а вдруг он на Люську опять с кулаками полез?! Отец его хоть с виду и неказистый, но цепкий и злой. Такой может всё!
— Ты предлагаешь мне пойти спасать Люську? — усмехнулся Костя. — Да он и сам горазд на многое, уж поверь! Ничего ты о нём не знаешь! Он себя в обиду не даст.
Маша округлила глаза.
— Ничего не знаешь ты, Цапельский, как я посмотрю! И знать, по всей видимости, не хочешь! — Маша развернулась на пятках и вышла из комнаты.
Пришла к себе, перевесила плечики с сарафаном на оконную раму, чтобы он проветрился, затем упала на кровать и укрылась с головой покрывалом. «Это нервы. Всё пройдёт… Надо держать себя в руках.»
Скрипнула дверь, и Маша чуть отодвинулась к стене. Костя лёг боком, обхватив её за талию, и жарко задышал в шею.
…Они вздрогнули оба, когда через окно в комнату что-то влетело и упало на пол, громко стукнув. Надо же, как сморило и её, и Костю. Маша приподнялась на локте и ткнула Цапельского:
— Ты слышал?
Костя нехотя поднялся, подошёл к окну и перегнулся через подоконник. Маша протёрла глаза — вечерние сумерки укрывали сад, словно проглотив несколько часов, как будто их и не было.
— Не вижу ничего, — прошептал Костя.
— Дай я посмотрю, — Маша почему-то уже догадывалась, что это никто иной, как Люська. Вот только остался ли он стоять под окнами, увидев Костю? Она оттеснила Цапельского и негромко свистнула.
Кусты зашевелились, и светлая голова Люсьена замаячила внизу.
Маша повернулась к Косте. Тот ошарашенно переводил взгляд с неё на Люсьена.
— Пойдём, Цапельский. Люська уговаривать не будет.
Они спустились вниз и проскользнули мимо дверей гостиной, где в этот момент находились оставшиеся члены семьи. Цапельские сидели молча, играли в карты, и лампа под кружевным абажуром, стоявшая посреди большого стола, отбрасывала тени на стены и лица присутствующих. У Маши мороз по коже прошёл, когда она увидела Софью Дмитриевну — восковая кожа её светилась в тусклом свете сквозь голубоватый дым трубки.
«Репетиция поминок…»
— Привет! — Люська демонстративно держал руки в карманах.
— Привет, — ответил Костя.
— Ты как узнал, где моя комната? — удивлённо спросила Маша.
— По сарафану, как ещё? — усмехнулся Люська. — Он тебе очень идёт.
— Какого чёрта? — начал Костя. — Ты, вообще, в курсе, что…