Костя похлопал ресницами и сфокусировал взгляд на Маше.
— Во всех ты, душечка, нарядах хороша! — уже совершенно спокойно продекламировал Костя.
— Это точно не про меня! Душечка — это твоя мама…
Костя демонстративно закатил глаза.
— Погоди, сейчас она дёрнет пару бокалов, и ты её не узнаешь. Хоть спиртное и противоречит ЗОЖ, но маман ест правильную еду исключительно из желания оставаться вечно худой и вечно молодой.
— У неё это здорово получается! Выглядит как девочка. Я даже закомплексовала, — надула губы Маша.
— Мань, я в тебе люблю каждый грамм твоего тела, — Костя приподнял Машу над полом и жарко поцеловал.
В дверь постучались.
— Костик, ты здесь? — Катя стояла в проёме и обмахивалась платком. — Машенька, если вы не против, помогите мне, пожалуйста. Такая жара сегодня, да ещё плита работает с раннего утра… Не откажите, а мне будет очень приятно. Остальные отдыхают у себя. Вот и Косте не мешало бы прилечь. Глазки уставшие. И потом, он всегда спит перед обедом, когда приезжает.
— Катя! — Щёки Кости заалели, но было заметно, как приятна ему такая забота.
Маша сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха, но затем вежливо ответила:
— Разумеется, Катя! Я только хотела переодеться.
— Я подожду внизу. И фартук вам дам. — Катя закрыла дверь, а Маша в беззвучном хохоте несильно ударила Костю кулачком по груди.
— Цапельский, серьёзно? Будешь сейчас возлежать перед обедом? Только попробуй эти свои барские привычки в город привезти!
Вытолкав Костю за дверь, Маша быстро переоделась и спустилась вниз.
…- Этот стол стоит на веранде уже много лет, — Катя провела рукой по дубовой столешнице, покрытой лаком. — За ним такие люди сидели, что… — покачала головой. — От одних фамилий голова кружится! А ведь я их в лицо видела, разговаривала. Художники, музыканты, певцы, профессора и академики. Николай Августович Цапельский, упокой господь его душу, — Катя перекрестилась, — такой замечательный человек был! Талантливый, умный, широкой души… А какой красавец! Костик весь в него — высокий, статный… Николай Августович души в нём не чаял. Ах, какой же он был замечательный! Вся душа его в этих картинах — светлая, тонкая… Глыба, а не человек, вулкан идей…
На веранде было хорошо. Резные деревянные решётки спасали от солнечных лучей, пробирающихся даже сквозь кроны деревьев, и отбрасывали спасительную тень на натёртый до блеска дощатый пол. Маша помогла раскинуть белоснежную скатерть, украшенную по углам вензелями из ручного кружева, и расправила её на углах, любуясь тончайшими переплетениями узора.
— Кого это ты, Катюша, нахваливаешь? — вошла утренняя незнакомка. Сейчас на ней была светлая хлопковая блузка, застёгнутая под горло, длинная юбка, и всё та же коса, обёрнутая вокруг головы.
— Папеньку вашего поминаю, — Катя сложила руки на груди и внимательно оглядела поверхность скатерти.
— Вы — Серафима Николаевна? — Маша постаралась, чтобы её голос не дрожал. — Вы извините меня, я не успела сказать тогда, кто я… А вы уже ушли… Я Маша, — она решила пропустить фразу о том, кем приходится Косте, и продолжила уже совсем просто, — приехала с Костиком на несколько дней. Никогда не была в Николаевском, но много слышала об этом месте. Здесь чудесно!
Серафима обошла стол и приблизилась к Маше. Встала, склонив голову к плечу, чем сразу же напомнила курицу, которых у Машиной матери водилось с десяток. Глаза у Костиной тётки были такие же круглые, чуть на выкате, как у старухи Цапельской, какого-то застиранного голубого цвета. Просто удивительно, что Костик такой красавчик. Как Катя говорит — в деда пошёл. Тётка же оказалась точной копией Софьи Дмитриевны. Впрочем, по молодости такие вот девушки отличаются как раз удивительной способностью нравиться из-за своей почти прозрачной хрупкой красоты.
— Здравствуйте, Маша. — Серафима поправила причёску, быстро пробежавшись вдоль переплетённых жгутов из седых волос, и произнесла, обращаясь, по-видимому, к ней же. — Я помню ещё те времена, когда девушки встречались с молодыми людьми только в присутствии взрослых. Упаси Господь было оказаться в двусмысленной ситуации и, тем более, так явно охмурять мужчину. Впрочем, так было не везде, конечно. Но в нашей семье и в обществе было принято сначала знакомиться, а потом общаться с одобрения близких. Нынче всё смешалось, не осталось никаких принципов! — Серафима скорбно поджала вялый рот.
Маша бросила напряжённый взгляд в сторону Кати, но домоправительница увлечённо бегала туда-сюда в гостиную и обратно, не мешая им общаться.
— Вам было бы полезно, Машенька, почитать что-нибудь о нормах морали. В подобных книгах очень много важного и нужного для таких, как вы… — твёрдым голосом продолжила Серафима.
— Таких, как я?
— Таких, как вы, Машенька. Щучек.
Глава 5
Тени сместились. Несмотря на тёплый, почти горячий воздух, наполнивший веранду, Маша чувствовала озноб. Холодными пальцами она провела по щеке, смахивая какое-то мелкое насекомое, и вздрогнула всем телом, когда вернулась Катя. В руках у домоправительницы был поднос с высоченной стопкой фарфоровых, украшенных золотым ободком тарелок. Когда поднос оказался на столе, и тарелки тоненько звякнули, Маша будто отмерла и ухватилась за деревянное перильце в попытке отогнать головокружение.
— Машенька, расставляйте посуду и раскладывайте приборы, — ровный певучий голос Кати звучал как будто издалека. — О чём вы задумались?
Маша увидела прямо перед собой глаза Кати — карие, тёплые, обеспокоенные.
— Что она вам сказала? Какую-то гадость? — участливо спросила домоправительница.
— Что вы, нет… Просто очень душно. Голова закружилась, — Маша перевела взгляд на посуду и подошла к столу. — Какой красивый сервиз! — она подняла верхнюю тарелку и перевернула её. — Одна тысяча восемьсот девяносто третий год? Господи, к ним прикасаться страшно, не то что есть из них…
— Так и не часто достаём, Машенька. После смерти Николая Августовича только пару раз в году — на день рождения Софьи Дмитриевны и на Рождество. Расставляйте, а я фужеры и бокалы принесу. На девять персон, — уточнила Катя и обернулась в дверях. — Хорошо, что вы приехали. Нечётное количество гостей — это правильно. Это к добру.
Маше хотелось в это верить, но обстоятельства пока складывались явно не в её пользу.
Она поставила тарелки в ряд стопками, затем открыла тяжелый бархатный футляр, который Катя тоже водрузила на стол. Не удержалась и, пододвинув стул, села. С интересом стала изучать столовое серебро Цапельских. В краеведческом музее были подобные наборы, но в них постоянно чего-то не хватало — то ножа для рыбы, то десертных вилок, то щипцов. Этот же набор — с клеймом московской ювелирной мастерской Фаберже был абсолютно цел. Что ж, пожалуй, страх Серафимы за Костю понятен. Ещё бы, с таким-то наследством… Да она бы любую подозревала на месте Маши Рощиной. Или нет? Вот Галочка для них — самый оптимальный вариант…
Маша принялась расставлять тарелки и раскладывать приборы, радуясь, что уроки этикета в училище не прошли даром, хоть и не было по ним экзаменов и контрольных работ. Просто Маше нравилось учиться чему-то новому, даже если это могло никогда не пригодиться. Но вот — пригодилось же.
«Какая же язва эта Серафима… Я бы ответила, да не так воспитана…», — думала Маша, сосредоточившись на приборах.
Так, да не так… так, да не так… — гулко вторили ей старинные часы в гостиной.
Она не заметила, как Серафима вновь зашла на веранду. Стояла и следила за Машей пару минут, а затем так же неслышно ушла.
Катя внесла две вазы с роскошными букетами лиловых роз и поставила их параллельно друг другу.
— Ой, а мы с Костей букет не привезли. Он сказал…
— Эти розы специально заказывали, заранее. Доставили сегодня рано утром. Я их держала в подвале. Там прохладно, — Катя внимательно оглядела стол и довольно кивнула. — Остались салфетки, — она достала из деревянного серванта стопку накрахмаленных рулончиков и холщовый мешочек с кольцами. — Вот эти — именные. Видите монограммы? Такие же есть и на приборах. Их следует разложить в правильном порядке: во главе — Софья Дмитриевна, по правую руку — Костя, по левую — Серафима. Дальше обычные, но с гербом — Дарья и Аркадий, напротив — Георгий и Наташа. Жорж давно мечтает о том, чтобы его инициалы тоже были выгравированы, но Софья Дмитриевна теперь сама решает, когда и кому. Мало носить фамилию Цапельских. Да и фамилия-то у него по матери, а не по отцу, — Катя усмехнулась. — Ну и простые… Как же быть с вами, Машенька? Вы подруга Кости. Наверное следует спросить Симу…
— Не надо, пожалуйста, — Маша покраснела. — Я сяду с краю, вот здесь, — она положила ладонь на спинку стула.
— Хорошо. А я — напротив вас, — улыбнулась Катя. — Я всегда тут сажусь, чтобы было сподручнее на кухню бегать. Так, — она взглянула на часы в кулоне, висевшие на шее, — ещё час, мы всё успеем. Хотите, я вам пока фотографии покажу? У меня свой альбом, я сделала несколько копий со старых фотографий. Архив у Софьи Дмитриевны в спальне, но она не разрешает в нём копаться. А я люблю иногда повспоминать былые времена.
— Конечно! — глаза Маши загорелись. Было так приятно ощущать на себе чьё-то внимание и интерес, что хотелось ответить тем же. Тем более что, как ни крути, но это была семья любимого Кости.
Катя принесла симпатичный альбом, украшенный атласными цветами и бисером.
— Это я сама мастерила. Балуюсь вечерами, когда все дела переделаю.
Маша разглядывала снимки: пожелтевший картон, словно прорисованные серьёзные лица, дамы в кокетливых шляпках, мужчины в костюмах и широких галстуках…
— Это Николай Августович и Софья Дмитриевна в Париже. Они подолгу там жили. Это было связано с его работой. Это они в Москве — Николай Августович делал доклад в академии художеств. Это Сима в молодости. Это Сашенька — отец Кости, очень тихий мальчик был… В детстве болел сильно, от свинки чуть не умер. — Катя вздохнула. — Но характер с возрастом изменился — стал вспыльчивым. В одночасье от удара скончался… В кабинете отца, прямо у него на глазах…
Маша вглядывалась в лицо молодого мужчины, полулежащего на берегу моря, пытаясь разглядеть в нём черты Кости. Сутуловатый, с покатыми плечами, с немного застенчивой улыбкой и детским взглядом близоруких глаз — Александр Цапельский был по-своему очень привлекательным человеком. Видимо кадр был сделан случайно, без предупреждения, и Саша сильно щурился, не успев надеть очки. Вот они лежат на покрывале рядом с перевёрнутой книгой.
— Он женился поздно, хотя, — Катя пожала полными плечами, — что значит возраст для мужчины? Дашенька ведь красавица писаная, да вы и сами её видели. Она немного резковата, но человек хороший. Дочка генерала МВД — делайте выводы. Отец у неё человеком жёстким, не склонным к сантиментам, был. Но Сашеньку Даша любила. — Катя замолчала, уставившись в одну точку, и Маша не торопила её. — О чём это я? А… Дашенька юная была совсем. Все поначалу противились — такой скандал разгорелся! Они познакомились случайно, у кого-то в гостях, что ли, но Дарья сразу переехала в Сашину квартиру. Симочка очень возмущалась… Какая-то дикая и непонятная ситуация в то время сложилась. А потом Даша оказалась беременной, и как-то всё, знаете, успокоилось. Костя родился здесь, в Николаевском… Саша с родителями находился тогда в Германии, помогал отцу с проектом.
— Родился в этом доме? — ахнула Маша.
— Да, — Катя перевернула страницу.
— Ой, а это вы?! — Маша придержала лист за уголок. — А что это за девочка рядом с вами? Хорошенькая какая! И вот ещё… — не дождавшись ответа, Маша подняла глаза и увидела, как сморщилось Катино лицо. — Простите, я что-то не так…
— Нет, нет, Машенька, всё в порядке. Это Лёка, моя дочь. Она умерла много лет назад.
— О… — Маша непроизвольно накрыла руку домоправительницы своей.
В глубине сада раздался шорох кустов. Маша обернулась скорее на движение, нежели на шум.
— Что? — встрепенулась Катя.
Маша заметила убегавшего мужчину, которого они с Костей встретили у пруда. Перепутать она не могла, зрительная память у Маши работала отлично.
— Бомж какой-то. Извините, — Маша поморщилась. — Может быть местный житель. Мы с Костей видели его пару часов назад. Такой, — брезгливо передёрнула плечами, — с татуировками… и улыбается мерзко.