— Я вижу, вас гложут сомнения, — сказал он. — Мне хочется вам помочь.
— В самом деле?
— Вы должны быть уверены в необходимости завершить дело, за которое беретесь. Сейчас в вас я этой уверенности не вижу.
— По-вашему, я должен подпрыгивать от радости в ожидании поездки?
— Вы совсем не думаете о том, как расследовать это дело, а думаете о том, как избавиться от сотрудничества с нами. Неправильные мысли.
Глебов промолчал. Оспаривать слова Лопухина он не хотел. В принципе тот был прав.
Наконец карета остановилась. Через несколько минут в дверное оконце заглянул ничем не приметный парень. Он кивнул в подтверждение вопрошающему взгляду Лопухина и вновь исчез из виду. Лопухин подал сигнал Щербатому с ножом, и тот выскользнул из экипажа. Лопухин повернулся к Алексею.
— Посмотрите в окно, господин Глебов.
Алексей кинул взгляд на директора Департамента и выглянул в оконце. По улице торопливо шла Лиза, не замечая, что за ней следует Щербатый. Алексей похолодел, по телу пробежали мурашки. Его взгляд приковался к рукаву филера, за которым тот спрятал нож. Щербатый ускорил шаг, приближаясь к Лизе.
Алексей рванулся вперед, забыв о наручниках. Рука заныла от боли. Еще миг и он кинулся к Лопухину, но Малышев был наготове — одним ударом в лицо он свалил Глебова с ног.
— Черт! — сорвалось с губ Алексея. — Остановите его!
Кровь шла носом. Перед глазами плыли цветные круги. Лопухин склонился к нему.
— Успокойтесь, это была лишь демонстрация. Теперь вы понимаете, что мы в воле сделать все, что захотим? Готовы сотрудничать? — Он протянул ему носовой платок.
Алексей дотронулся до разбитого носа. Шмыгнул, взял платок, прижал к носу так, чтобы не шла кровь.
— Готов.
Лопухин сел на прежнее место.
— Вот и прекрасно.
Карета покатила обратно. Алексей напоследок выглянул в окно. Лиза стояла посреди улицы, расстроено разглядывая надрезанный рукав пальто. Щербатого рядом уже не было.
Дни для Лизы летели стремительно, наполненные политически значимыми событиями, в которых она принимала участие.
Столицу охватила волна забастовок. Все началось с Путиловского завода, затем забастовали другие заводы и фабрики, железнодорожные мастерские. Улицы были наполнены тысячами недовольных возмущенных рабочих. Среди толпы действовали представители революционных партий, агитировали, произнося речи и распространяя листовки.
Но инициатива по-прежнему оставалась за Гапоном — на 9 января планировалось народное шествие к Зимнему дворцу с наивной подданнической петицией царю. Эсдеки не одобряли намерение шествия безоружной толпы, считая, что кровопролития не избежать. Предупреждали народные массы, предлагали продолжать забастовку, но вскоре, убедившись, что Гапон не отступится от своей идеи, приняли участие, как и эсеры, в составлении петиции и настояли на включении в нее политических требований.
Лиза копию этого документа держала в руках, поэтому знала из первоисточника его содержание. Петиция состояла из трех частей, в которых прописывались меры против невежества, бесправия народа, нищеты и гнёта. Документ отражал сознание рабочих, верящих во всемогущество справедливого царя: «Не откажи же в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия и невежества». В петиции содержались требования отмены выкупных платежей, всеобщего равенства перед законом, восьмичасового рабочего дня, нормальной заработной платы, отделения церкви от государства и тому подобное[36]. Заканчивалась петиция требованием созыва Учредительного Собрания. По мнению Лизы, этой петицией священник Гапон старался угодить всем без исключения.
Лиза, выполняя партийные поручения, носилась, будто белка в колесе. Свободного времени не оставалось. Поздними вечерами, возвращаясь в конспиративную квартиру, где у нее был свой угол, Лиза падала на кровать без сил. В полной темноте перед глазами проплывали воспоминания. Год назад в это время, она была по-настоящему счастлива. Рядом с ней был Алексей и между ними были самые чистые нежные добрые чувства. В то время она не сомневалась в его любви. Теперь же не была уверена, что он ее любит. Горькая слеза скатывалась по ее щеке, Лиза поворачивалась на бок и проваливалась в глубокий беспокойный сон.
За несколько дней до шествия на конспиративной квартире социал-демократов состоялось очередное совещание, на котором Лиза присутствовала и конспектировала обсуждаемое на заседании.
Кто-то высказывался, что Гапон — зубатовец[37]. Хотя прямых доказательств тому не было, но уже тот факт, что Гапона за его речи не арестовывают, говорил лучше всяких данных. Кто-то выступал в его защиту, говоря о том, что Гапона поддерживают многие рабочие, даже некоторые интеллигенты, считая его идеалистом, бескорыстным защитником народа.
Осознавали, что мирное шествие закончится кровопролитием. Рабочие и их жены слишком доверяли Гапону, не веря словам эсдеков, что будет бойня. Гапон убеждал их в том, что батюшка-царь примет их и выслушает. Эсдеки же предлагали крайнюю меру — не мирное безоружное шествие, а революцию, без которой было невозможно полное и последовательное осуществление демократических, социальных требований народа. Стране нужен не царь со своей монархией, а республика с представителями народных масс. Говорили о том, что на Гапона имеют значительное влияние эсеры — Петр Рутенберг находился подле попа в последние дни ежеминутно. Обсуждали действия меньшевиков, которые были согласны уступить руководящую роль в революционном движении различным непролетарским элементам и на страницах своей газеты заявляли, что будут рады, если русская революция обогатится священником, генералом или видным чиновником в качестве вожака.
В конечном счете, на собрании постановили: участвовать в развитии забастовки; способствовать революци-онированию масс товарищескими беседами, а также публичными выступлениями; распространять прокламации и брошюры. На основании записей, сделанных Лизой, ответственный секретарь тут же написал письмо с отчетом Ленину в Женеву.
Лизе часто приходилось бывать у Горького (Пешкова), а за два дня до намеченного шествия к Зимнему дворцу на его квартире собрались представители левой печати и революционных партий. Было душно, накурено, и Лиза с трудом сдерживала нарастающую тошноту. Совещались уже довольно долго, обсуждали действия Гапона и скорое его выступление с рабочими и их семьями.
— Мне Гапон кажется подозрительным, нельзя его оставлять во главе нарастающего движения. Нужно, пока не поздно, идти к рабочим, бороться с Гапоном и провокаторами. Гапоновское «Собрание» не что иное, как замаскированная полицейская организация, — говорил Иванов, революционер, с которым Лиза бывала на собраниях священника.
— Думаю, что Гапона остановить невозможно, — сказал Горький, вынимая курительную трубку изо рта, — процесс необратим. Сегодня не вышло ни одной газеты, кроме «Ведомостей градоначальства» и «Правительственного вестника»! Вот послушайте, — он развернул газету, — в них появилось объявление: «Ввиду прекращения работ на многих фабриках и заводах столицы санкт-петербургский градоначальник считает долгом предупредить, что никакие сборища и шествия таковых по улицам не допускаются, что к устранению всякого массового беспорядка будут приняты предписываемые законом решительные меры».
[36] Прим. автора: Из петиции рабочих и жителей Петербурга императору Николаю II.
[37] Зубатовцы — сторонники политики полицейского социализма, заключавшейся в создании в 1901–1903 гг. по инициативе начальника охранного отделения С. В. Зубатова легальных рабочих организаций для отвлечения рабочих от политической борьбы. Зубатовцы старались направить рабочее движение в русло узких экономических требований, внушить мысль, что правительство готово удовлетворить требования рабочих.
Анненский встал со своего места, с серьезным видом обвел взглядом присутствующих.
— Нельзя допустить шествия рабочих с Гапоном, — сказал он. — Это «мирное» шествие к царю ни к чему хорошему не приведет. Вы видели, в столицу прибыли дополнительные воинские части. В рабочих районах — пехота, кавалерия, казаки — в общей сложности не менее 40 тысяч штыков и сабель. Город превратился в военный лагерь.
— Но как? Что вы предлагаете? — раздались голоса.
— Нужно попытаться предотвратить кровопролитие. Нужно создать депутацию представителей передовой части русской интеллигенции и идти к высокопоставленным чиновникам.
Собравшаяся интеллигенция с воодушевлением поддержала предложение.
— Алексей Максимович, предлагаю вам возглавить делегацию. Необходимо завтра же добиться встречи с министром Святополк-Мирским и потребовать отменить некоторые предпринимаемые военные меры.
После обсуждения определили, кто войдет в депутацию.Пешехонов,Анненский,Гессен,Мякотин,Семевский, Кедрин, Кареев и Горький. С собрания разошлись с возникшим чувством тревоги и обреченности.
На следующий день Лиза отправилась на заседание Петербургского комитета РСДРП. Атмосфера заседания была мрачной, тревожной. Было принято решение — участвовать в шествии к Зимнему дворцу, чтобы быть с народом и по возможности руководить массами. Распределили, кто в какой колонне пойдет. Лизе и нескольким другим эсдекам надлежало утром прийти к Нарвскому отделению собрания, откуда должна была идти одна из колонн.
Возвращалась Лиза к себе довольно поздно, с наступлением сумерек, благо Миша Фрунзе[38] вызвался проводить ее.
Город будто замер. Не было слышно привычной переклички, гудков, не дымились заводские трубы. Остановилась конка. Не зажигались уличные фонари.
Шли молча. Каждый думал о своем. Лицо Миши было задумчиво сосредоточенным, а Лиза думала о том, что может произойти завтра. Мысль о том, что возможно она больше никогда уже не увидит мужа, заставляло ее сердце болезненно сжиматься. Проститься с ним, взглянуть на него, возможно, в последний раз. Лиза остановилась. Михаил, не сразу заметив, что она отстала, сделал еще несколько шагов, затем остановился и обернулся.
— Миша, мне нужно встретиться с одним человеком. Вы идите. И спасибо вам, что проводили, — сказала быстро она.
— Но на улице слишком опасно бродить одной, Лиза.
— Не опасней, чем завтра идти в толпе к Зимнему, — парировала она.
— Позвольте, я провожу вас.
— Не переживайте, здесь недалеко. — Лиза на прощанье махнула ему рукой.
Пешков был слегка озадачен поздним приходом Лизы, но он был слишком удручен событиями дня, чтобы заострять на этом внимание.
Усадив гостью на стул, он предложил ей чаю. Лиза, устало стянув с головы шапочку и шаль, отрицательно покачала головой.
— Спасибо, Алексей Максимович, я ненадолго. — Она помолчала. — Скажите, вы знаете, где мой муж?
Пешков с долей сочувствия посмотрел на молодую женщину.
— Нет, не знаю. Он с неделю как съехал с квартиры.
Лиза склонила голову. Значит, уехал.
— Что решил ваш комитет? — поинтересовался писатель.
Лиза встрепенулась, выпрямилась, вздохнула, отгоняя заставляющие сжиматься сердце мысли.
— Вы же знаете, удержать рабочих от шествия к царю невозможно. Завтра, в случае столкновения с войсками, мы должны будем призвать массы к оружию, к постройке баррикад; находиться вместе с народом, куда бы он ни двинулся… Мы обратились к солдатам с листовкой отказаться стрелять, не слушать офицеров и перейти на нашу сторону. — Она снова вздохнула, собираясь с силами. — А у вас как прошла делегация?
Пешков раздосадовано махнул рукой.
— Нам не удалось добиться встречи с министром внутренних дел — Свято-полк-Мирский отказался принять нас. Ни к чему не привела и встреча с председателем Комитета министров Витте. Можно сказать, правительство отвергло всякие попытки помешать готовящейся расправе.
— Значит, власти твердо решили стрелять в безоружных людей, — задумчиво произнесла Лиза.
— Гапон утверждает, что шествие разрешено властями. Да и у нашей депутации сложилось впечатление, что власти полностью информированы о происходящем.
— Самим священником?
[38] Михаил Васильевич Фрунзе (партийные псевдонимы Михайлов, Трифоныч, Арсений) (1885, Пи-шпек, Семиреченская область — 1925, Москва) — революционер, впоследствии советский государственный и военный деятель.