Предложенная читателю книга не может являться исторической работой, это плод авторских изысканий, вымысел от начала до конца. Хотя многие действующие в ней герои вполне реальные персонажи. Цель там одна — описать не то, что было, а что могло бы быть в нашем прошлом. Удалось ли это или нет — судить читателю.
ПРОЛОГ
8 декабря 2014 года
Иркутск
— Ну что, Георгий Иванович, сыграешь роль самоубийцы?! Вижу, капитально к этому подготовился, у тебя прямо выставка кригсмарине, право слово. Узнаю профессионального историка. Дружище, экскурсию проведи по своей военно-морской кунсткамере, чую нутром — немало интересного узнаю!
— Физика на лирику занесло, Петр Семенович? Тут все как решили год назад — многие из этих экспонатов так или иначе из одного времени с моим суицидником, как ты мне наказывал. К сожалению, его личных вещей разыскать не удалось, хотя задействовал все связи и серьезно потратился. Но что не сделаешь ради сверкающих вершин научного познания…
Комната действительно напоминала экспозицию в каком-нибудь провинциальном музее — на стенах порядком навешано фотографий моряков и кораблей, причем некоторые из них явно старинные — пожелтевшие, в резных рамочках. Вдоль правой стены небольшой открытый стеллаж, но обильно уставленный соответствующими антуражу предметами. Тут лежал кортик с золоченой рукоятью и в потертых ножнах, блестящие пуговицы с якорями и орлами, черная флотская фуражка с разлапистой кокардой, несколько наградных германских крестов на ленточках, катушка шлюпочного компаса и многое другое. На столике в углу стояла большая модель военного корабля в камуфляжной серо-черно-белой окраске, из двух башен топорщились орудийные стволы. И табличка вверху с готическими буквами.
— «Адмирал граф Шпее», — прочитал Петр Семенович чуть ли не по слогам и завистливо покачал седеющий головой. — Я в первом цикле своего соседа выбрал, законченного бича и алкаша, Паша вообще в шизофреника угодил, с которым в психушке полгода лежал — а ты у нас, батенька, эстет с романтикой — на флот собрался?! Хорошо бы на наш, а то на кригсмарине. Да уж, это ведь на третий цикл ты размахнулся, «прыжок» сразу на 75 лет — так сильно мы еще не пробивали время! Так, рассказывай о своем протеже — сам понимаешь, мне нужно знать в общих чертах историю его самоубийства. «Точку отсчета» суицида четко определил?
— Очень точно, до минут. Смотри — капитан цур зее Ганс Лангсдорф, помладше меня на восемь лет. Был контужен и ранен взрывом снаряда с английского крейсера «Ахиллес» в 7 часов 17 минут по времени Монтевидео 13 декабря 1939 года. Это и есть наша «точка отсчета» — все очевидцы говорят о том, что поведение командира «карманного линкора» после контузии кардинально изменилось. Он фактически выигранный бой у Ла-Платы превратил в поражение — броненосец ушел на рейд столицы Уругвая, где был взорван экипажем через три дня. Спустя двое суток — 20 декабря, Лангсдорф застрелился, завернувшись во флаг своего корабля.
— Какой романтик, право слово! Отлично, — пробормотал физик и с уважением посмотрел на своего старинного друга — стекла профессорских очков победно блестели в лучах яркого, совсем не зимнего солнца. — Правда, разлет широкий по времени получается — семь суток выходит, больше полтораста часов. Мы до этого только на тридцать эксперимент ставили. Рискованно, но стоит попробовать!
— Стоит, Семеныч, грех такой случай упускать!
— У тебя как со здоровьем, Иваныч?
— Да вроде нормально для моих лет, грех роптать или жаловаться. Сам знаешь — если у мужчины после пятидесяти ничего утром не болит, то он либо помер, либо уже не мужик. А что тебя беспокоит?
— По своему опыту скажу — вроде кошмарного сна, только затянувшегося. Когда, наконец, мой бомжара под поезд кинулся, я даже испугаться не успел. Секундная боль и очнулся в палате, весь проводами укутан. Но сердце ухало немилосердно, все же мало приятного пережить самоубийство пусть и в информационном поле. Хотя посмотреть было интересно и занимательно — чужие мысли как тараканы разбегаются, ты их ловишь, но сидишь статистом — вроде как фильм смотришь.
— Жаль, что «управление» не перехватишь…
— А зачем? Я в свою юность прогулялся, посмотрел еще раз на угар перестройки, не к ночи будь упомянута. А даже если и перехватишь — алкашом конченным дальше жить, беспросветно?
— Но я сам моряка выбрал…
— И что? Мир решил изменить? Это как прикажешь сделать? Одним кораблем, на мостике которого мазута сухопутная?! Ты как мне помнится всего лейтенант запаса, причем мотострелковые войска, к тому же внутренние, принадлежностью к МВД, если мне память не изменяет, — Петр Семенович покрутил пальцем, будто связку ключей вращал и хмыкнул.
— Ага, «вован» я. А со званием обижаешь, старшой я, лейтенант, — голосом популярного киногероя «Бриллиантовой руки» отозвался историк и сам хмыкнул, — ты прав — у рейха два броненосца остались на всю войну, но ни хрена ими не сделали. А потопленный у англичан лишний крейсер, даже парочка, для «владычицы морей» вроде укола булавкой в ягодицу — неприятно, но без повреждений. К тому же я во флотских делах некомпетентен — как там, в прибаутке про «царицу полей»?! Морда в мыле, попа в поте — не служи, браток, в пехоте! Так что посмотрю статистом со стороны немного — хочу глянуть на вторую мировую войну изнутри. Интересно ведь! Вы с Пашей хоть по разу побывали, а у меня две попытки на трехчасовой сон ушло, без всяких «подключений». Обидно, понимаешь!
— Поэтому решил на этот раз сразу на третий цикл замахнуться, на три четверти века, — засмеялся физик, — поступаешь в соответствии с девизом — красть так миллион, а в любовницы — королеву!
— Хорошо, что не Королеву, — с ухмылкой ответил историк. — На этот раз я подготовился намного лучше, даже окружил себя подлинниками, чтобы духом эпохи насквозь пропитаться. Да еще полгода немецкий язык с репетитором подтягивал, чтобы понимать, о чем идет речь. И моряков на консультации «развел». Удивились товарищи, но серьезные — один эсминцем командовал, второй хоть погоны беспросветные с зигзагами не получил, но брейд-вымпел поднимал, командир бригады «полтинников» в давние времена.
— Серьезно подготовился, молодец. Надеюсь, что все пройдет как надо! Окунешься в тот мир, посмотришь, может и на какую-то книгу сподобишься. Хотя тематика не твоя, но все же! Да, кстати…
Петр Семенович взял со стеллажа легко узнаваемую германскую каску начала первой мировой войны — с налобником и шишаком. Повертел в руках, заглянул внутрь, удивленно хмыкнул. Поставил ее обратно на полку, и даже ремешок поправил. Провел пальцем по высохшей коже — звук получился неприятным, будто таракана мучительно раздавили.
— Ого, ровно сто лет назад сделали, цифры выдавлены. Слушай — а она то тебе зачем, если твой суицидник только через четверть века помрет, при Гитлере? К тому же он моряк, у них при кайзере фуражки были, вон на полке лежит раритет, а эта каска для инфантерии?!
— Какие слова мудреные ты знаешь, — усмехнулся историк, встал с удобного кресла, где курил сигарету и подошел к стеллажу. Взял каску в руки и бережно погладил.
— Этот «пикельхельм» обер-лейтенант носил, к твоему сведению, там буковки и циферки вкупе с фамилией химическим карандашом написаны — выцвели, правда. И в октябре четырнадцатого мой дед его шашкой зарубил, когда казачий разъезд, которым он командовал, на улан напоролся в мазурских лесах. Трофей, как вон тот «железный крест» на ленточке. Кстати, редкостная по тому месяцу награда — многие и получить не успели. Наследство мое, вместе с Анненской шашкой «за храбрость» — до сих пор думаю, как ему все это удалось сохранить, несмотря на революцию и расказачивание, что прошло по станицам. Ну да ладно… Храню его здесь для того, что Лангсдорф был офицером кайзерлихмарине, и вполне мог где-нибудь пройтись рядом с этим неведомым уланом, по одной из улиц Берлина, посидеть на лавочке в парке. Все может быть… Много интересных совпадений в жизни встретишь иной раз. Этот Лангсдорф в юности жил рядом с семьей знаменитого адмирала Шпее, дружил с его сыновьями и выбрал по их примеру флотскую карьеру. Парни, кстати, вместе с отцом погибли в Фолклендском бою! И командовал вот этим броненосцем, что стоит на столе — не находишь, что название, которое ты прочитал, слишком символично?!
— Да уж, на свете много есть интересного и загадочного. Что ж — надеюсь на успех нашего эксперимента! Отнюдь не безнадежного! У нас до него всего пять дней осталось — я настраиваю за это время аппаратуру, Паша мне помогает, а ты, дружище, готовься к «путешествию» …
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛА-ПЛАТА
Глава первая. «Карманный линкор» в бою
13 декабря 1939 года
юго-восточнее Монтевидео
Командир броненосца «Адмирал граф Шпее»
капитан 1-го ранга граф фон Лангсдорф
— Господин капитан, вы ранены?! Очнитесь, майн герр!
Сознание медленно воспринимало слова, как мокрая губка впитывает излишнюю влагу. В глазах забрезжил свет и в глазах появился расплывшийся силуэт офицера в черном мундире. И резко, будто правильно повернули кольцо настройки объектива, проявилось лицо — встревоженное, немного бледное с горящими глазами.
«Ух ты — получился «перенос» — вот те на! А я до последнего не верил, сомневался! Надо же, все как наяву! И шпарит парень по-немецки — мой господин! Хорошо, что не мин херц — мое сердечко, как Алексашка Петра Первого называл. Вот была бы потеха от такого обращения в кригсмарине! Так — это кто ж такой? Орелик со свастикой на правой стороне груди, ленточек наградных нет, погоны из канители, нашивки на обшлаге жиденькие, но не слишком. Однако обер-лейтенант цур зее, что полностью соответствует нашему капитан-лейтенанту. И все вокруг покачивается перед глазами, значит, я на искомом корабле очутился, причем прямо в том злосчастном для немцев бою, как мы и рассчитывали. Может сказать что-нибудь героическое, вон как парень надрывается? Вот только язык во рту совсем не шевелится, будто парализовало меня капитально!»
— Все нормально со мною, Хенрице! Проклятье — новый китель испортили! Свиное дерьмо!
Голос капитана был чужим, лающим и слабым, но быстро набирал силу — контузия обычно у человека либо гасит звук, либо слух — оттого и говорят громко или даже кричат.
— Вас надо перевязать, господин капитан — кровь на предплечье!
— Пустяки, всего лишь царапнуло немного, вскользь, да и кровотечения почти нет. Затяни поверху тряпкой, потом врач посмотрит! Сейчас мне только встать нужно — крепко шарахнуло!
— Шестидюймовый разрыв пришелся в надстройку. Крыло третьего яруса скрутило в металлолом, искорежило. Обопритесь, прошу вас, господин капитан, — обер-лейтенант протянул ему руку, крепко сжал ладонь командира броненосца. Лангсдорф очень медленно поднялся со стального настила мостика, куда его швырнул навзничь разрыв снаряда, и прижал окуляры висевшего на груди бинокля к глазам.
«Впервые в море, но качки совсем не ощущаю?! А вообще почему я ее должен чувствовать, если в теле этого немца не мой организм, а одно лишь сознание, да и то в качестве пассивного наблюдателя. Надо же — крепок морской бродяга, даром, что сухопутная нация эти тевтоны. И храбр, в этом не откажешь. С открытого мостика людьми в бою командует, не стал прятаться в рубке, которая у немцев традиционно хорошо бронируется. А вот ругань слабоватенькая — ферфлюхте да шайзе-швайне, куда там до наших матросиков с их тремя загибами и коромыслами, а тем более до боцманов. Ух ты, вот это батальная панорама. Справа по носу дымят вдалеке два крейсера, слева один, размерами побольше. Или просто поближе?! Мать моя история, так четко видно — досталось англичанину капитально, осел на нос, и удирает. Ей-богу, удирает. Так, на нем три орудийных башни и две трубы — силуэт узнаваемый. Это тяжелый крейсер «Эксетер» — сейчас Лангсдорф прикажет его добивать!»
— Три румба влево, ход 23 узла! Ашер, вы меня слышите?! Главным калибром по тяжелому крейсеру! Немедленно начинайте пристрелку! Он не должен уйти!
Капитан цур зее Лангсдорф отдал офицеру протянутую для отдачи команды телефонную трубку и снова прижал большой бинокль к глазам. Вражеский крейсер словно прыгнул в глаза, растянулся в стороны, стал громадным. Отличная цейссовская оптика, которой всегда славилась Германия.
На корме тяжелого крейсера выплеснулись два длинных языка пламени, словно огненные цветки распустились. И спустя каких-то пятнадцать секунд по курсу броненосца всплеснулись на синей глади два султана воды — недолет до броненосца был большим, метров пятьсот. Вероятно, повреждена СУО — система управления огнем. И не только — две носовые башни давно не стреляли, видимо, или серьезно повреждены или полностью вышли из строя. Но «Эксетер» уходил, и, судя по всему, уже всерьез — полчаса назад тяжелый крейсер, было, ушел с арены схватки, отвернув в сторону, и вот опять вернулся подраться — задиристый народ эти англичане. Но неудачно для себя — тут же получил несколько попаданий, задымил и резко отвернул — как говорят моряки — теперь «уносил винты» из боя.
Палуба под ногами ощутимо завибрировала — семи тысячи сильные дизеля, общей мощностью в 56 тысяч лошадиных сил, разгонялись очень быстро в отличие от турбин, на которые пар поступал от котлов. Вот только вибрация была такова, что управлять огнем и попадать при этом в цель можно только до 23 узлов, в крайнем случае, до 24 — а вот дальше при увеличении скорости, а броненосец спокойно давал на два узла больше, стрелять прицельно совершенно невозможно. Просто без всякой пользы раскидывать снаряды в море, против чего яростно протестовал истинно немецкий, здоровый и скуповатый менталитет.
А если вывести дизеля на максимальную мощность, то на мерной миле «Адмирал граф Шпее» развил почти 29 узлов. Вот только вибрация становилась прямо-таки чудовищной, фактически невыносимой для экипажа. У механиков из ушей часто текла кровь, говорить в кают-компании было невозможно, только царапать грифелем на табличках послания собеседнику, словно какие-то древние шумеры. Куда уж стрелять при такой тряске?!
На мостик поднялся офицер с узнаваемой медицинской сумкой с красным крестом. С командира броненосца быстро сняли бывший когда-то белым китель, а теперь порванный, пропитанный копотью и запахом гари, и, пустив в ход блестящие ножницы, искромсали рукав рубахи. На настил упали окровавленные клочки ткани и тут же были унесены ветром, который бил прямо в лицо, усиленный быстрым ходом «Адмирала графа Шпее». Рана фактически являлась глубоким порезом — ее тут же промыли и туго перебинтовали. Затем в четыре руки заново надели на Лангсдорфа китель и помощник командира броненосца, иначе называя — его личный адъютант, помог туго застегнуть флотский кожаный ремень.
Швах!
Оглушающий грохот придавил слух, стальной настил испуганно вздрогнул под ногами — из правого орудийного ствола носовой башни вырвался длинный язык пламени — одиннадцатидюймовый снаряд отправился на поиски вожделенной цели.
«Ни хрена себя! Тут присесть можно и запросто обгадится — впечатление производит пушечка! Не завидую англичанам, когда по ним из такого калибра беглым огнем садить начнут — тут никакая броня преградой быть не может. Вот потому и окрестили англичане всех этих первенцев кригсмарине «карманными линкорами»! Немцы втиснули в размеры и водоизмещение тяжелого крейсера, всего в 12 тысяч тонн, вместо договорных восьмидюймовых пушек, крупнокалиберные орудия своих линкоров первой мировой войны. Да того же знаменитого «Гебена», что немало попортил крови надменным русским и лощеным английским адмиралам. Впечатляет мощь, что тут скажешь. Недаром англичане удирают в своем стиле, не попрощавшись, и добавки заполучить не хотят категорически».
У борта «Эксетера» вырос громадный всплеск, достигший верхушки мачты, затем через полминуты еще один, и еще — размеренно, и с неумолимой точностью к будущему поражению цели. Главный калибр пока нащупывал дистанцию — недолет, перелет, вправо-влево от курса. Несколько минут пристрелки и вскоре английский крейсер скрылся в пелене всплесков — броненосец теперь перешел на полные шести орудийные залпы. Обе трех орудийные башни грохотали с размеренностью выверенного часового механизма. Каждые полминуты в сторону цели посылались без малого две тонны начиненной взрывчаткой крупповской стали.
Одновременно зачастила и вспомогательная артиллерия «Шпее» — четыре пушки в 15 см по левому борту, прикрытые большими, похожими на коробчатые башни, броневыми щитами. Вот у них скорострельность была вдвое больше, казалось, что орудия просто плюются снарядами.
«Карманный линкор» явно догонял уходящий от него горящий британский крейсер, стремясь раздавить его подавляющим огнем своих огромных башенных орудий. А большой калибр — и большая точность!
Командир тяжелого крейсера «Эксетер»
капитан 1-го ранга Белл
Кэптен Белл вытер рукавом кителя закопченное, в черных разводах гари и сажи лицо, потряс немного головой — слух к нему потихоньку возвращался. Вот только одно плохо — не содрогалась палуба от грохота носовых башен, не пели грозную песнь войны восьмидюймовые орудия. Все, бой фактически окончен для его корабля.
— Эта тевтонская лохань слишком опасный для нас противник! С ней пушками не померяешься!
Белл посмотрен в сторону юта — крейсер затягивало дымом многочисленных пожаров, вдали в просветах виднелся приземистый корпус «карманного линкора», труба которого надсадно дымила. Все правильно — командир германского броненосца уже понял, что «Эксетер» выбит из боя и теперь направился в его сторону, чтобы окончательно добить подранка. И ответить ему нечем — башню А пробило разрывом тяжелого «кирпича» — а так британские моряки окрестили 11-ти дюймовые снаряды противника, а башню В заклинило прямым попаданием. Впрочем, на отходе эти носовые башни вряд ли бы выстрелили по противнику, вся надежда на одну-единственную кормовую башню С, которая и прикроет ретираду.
— Сэр! Дифферент на нос больше ярда, пожары пока тушим, справляемся! Но нужно выходить из боя — иначе придется плохо!