Пролог
Пи! Пи! Пи!
Мне снилось, что я лежу в своей каюте на теплоходе «Форт-Росс» в далёком тысяча девятьсот девяносто девятом году, и что я сейчас встану, возьму свой «Canon», и отправлюсь снимать восход солнца над бескрайними просторами Ладожского озера. И что я вновь увижу надвигающуюся тьму, а потом окажусь вместе с кораблём в Русском заливе, именуемом в моём прошлом-будущем заливом Сан-Франциско, на берегу пустынных волн…[1]
Я открыл глаза и обнаружил, что в окно виднеется кусочек неба и две секвойи, которые оставили, когда застраивали Астраханскую улицу в Россе, столице Русской Америки. Да и часы пищали намного мелодичнее, чем мои старые "Сейко", разбудившие меня в тот памятный день — их я получил из запасов на "Святой Елене", одного из кораблей, перенесённого в наш мир, а ранее ходившего по маршруту Южная Африка — остров Святой Елены. И, самое главное, лежу я на широкой кровати в обнимку с самой любимой женщиной в мире — моей прекрасной Лизой.
Я осторожно высвободился из объятий мирно сопевшей супруги, нежно поцеловал её и, стараясь не шуметь, выбрался из кровати. Натянув на себя подготовленную с вечера одежду, я вышел на кухню, где наша воспитанница Анфиса уже готовила — для нас и для детей. Наскоро выпив чаю и чмокнув Анфису в щёчку, я вышел из ставшего за три года родным дома.
Позвольте, кстати, представиться. Алексей Иванович Алексеев, князь Николаевский и Радонежский, министр иностранных дел и министр информационных технологий Русской Америки. Родившийся в Соединённых Штатах Америки в семье эмигрантов первой волны более чем три с половиной века тому вперёд. Именно «тому вперёд» — сегодня первое октября тысяча шестьсот шестого года от Рождества Христова, или семь тысяч сто пятнадцатого от Сотворения мира по константинопольскому летоисчислению. Которое, впрочем, применяется на Руси, но не здесь, в Русской Америке.
А началось всё с первого моего приезда на родину предков, когда мой друг, Володя Романенко, пригласил меня в круиз по Неве, Ладоге и Онеге на новоприобретённом теплоходе «Форт-Росс». И вскоре после посещения Валаама какая-то неизведанная сила забросила нас в залив Сан-Франциско, в далёкий тысяча пятьсот девяносто девятый год. Добавлю на всякий случай, что от Рождества Христова, а не от Сотворения мира.
Вскоре в заливе начали появляться и другие корабли — в основном русские либо советские, но также и четыре американских времён Второй Мировой, и пассажирско-грузовая «Святая Елена», ныне самый роскошный корабль нашего флота. Русские корабли прибывали с пассажирами и командой, а на иностранных единственным человеком оказался брат моего дедушки, Ваня Алексеев, служивший на USSR Victory, ставшей у нас «Победой».
Стало ясно, что выбора у нас нет — нам суждено было поселиться здесь, на берегах холодного Тихого океана вдалеке от родных мест. Но мы не могли забыть, что в феврале тысяча шестисотого года начнётся извержение вулкана Уайнапутина в перуанских Андах, а в тысяча шестьсот первом и втором годах в Европе резко похолодает, и на Руси начнётся сильнейший голод. В нашей истории умерла почти половина населения, И мы решились на безумие — отправиться к родным берегам, чтобы попытаться предотвратить голод.
Увы, это у нас получилось не полностью, но мы каким-то чудом смогли добиться того, что умерло несколько десятков тысяч человек, а не три миллиона, как в нашей истории. Мы основали города в Невском устье, в Измайлово под Москвой и, кроме того, нам были подарены государем Борисом города Радонеж и Алексеев, бывший Козлоград, который Русь получила по итогам войны с Польшей. И, наконец, мы создали полки нового строя, которые очень хорошо показали себя в боях с поляками, шведами и крымчаками.
А ещё мне посчастливилось добиться того, что в Швеции вместо узурпатора Карла пришёл к власти законный наследник Юхан; на время его малолетства регентом стал его сводный брат Густав, а главным министром — адмирал Арвид Эрикссон Столарм, с которым я сумел даже подружиться, насколько это возможно в политике на этом уровне.[2]
Три с половиной года назад мы вернулись и привезли с собой более восьми тысяч переселенцев. Часть из них осела на острове святой Елены, нашей первой заморской колонии, и в других городах Калифорнии, но немалая их часть ныне проживает в Россе, на тех самых холмах, где так и не суждено возникнуть крепости, а затем и городу святого Франциска. Дом наш, расположенный на улице Астраханской, был выделен нам с Лизой по программе для молодых семей вскоре после Колиного рождения. Когда я вернулся из России, он показался мне весьма просторным — пять комнат, кухня, небольшой садик за домом, и даже электричество в двух комнатах, от гидроэлектростанции, построенной на одном из местных ручьёв.
Соседями справа, если стоять лицом к дому, были Володя и Лена Романенко. Володя был председателем правительства Русской Америки, а для внешнего пользования — вице-королём нашей колонии, тогда как Лену Совет Русской Америки назначил министром образования.
А дом слева был передан Джону и Мэри Данн. Джон был первым европейским жителем Русского залива и организатором школ кораблестроения и хождения под парусами, а Мэри — индианкой из племени мивок и моим заместителем по работе с индейцами. В доме сейчас живёт их старшая дочь, Сара, с дочкой Машей.
Наше же жилище потихоньку стало довольно-таки тесным. В спальне обитаем мы с Лизой, во второй комнате — наш старший, Коля, и другой наш воспитанник, Юра Заборщиков. В третьей живут близнецы Андрюша и Лена, в четвёртой — маленькая Ксения с Анфисой, а пятая комната — пока что наш с Лизой кабинет, хотя в перспективе и он превратится в детскую. Лиза работает заместителем министра здравоохранения, а также считается лучшим хирургом Русской Америки. Ранее в этом кабинете располагалась её операционная, но два года назад построили клинику в сотне метров от нашего дома, и теперь она проводит консультации и оперирует там. А в эту комнату притащили громоздкий письменный стол, «унаследованный» с парохода «Москва». Он был столь велик, что иногда мы даже сидели за ним вдвоём — Лиза за длинной его стороной, а я с торца, и места хватало обоим.
Несмотря на то, что нас становилось всё больше, мы были довольны. Конечно, более ценились дома с видом на море, либо выше к Соборной площади, на которой находились собор святого Николая и административный комплекс. Единственным, кто жил на самой площади, был протоиерей[3] Михаил Кремер с семейством — так уж повелось, ведь он был первым священником собора. Епископ же наш Марк, правящий архиерей Росский и Американский, обитал в крохотном монастыре чуть ниже по склону; рядом с ним находилась резиденция Тимофея Хорошева, царского наместника, которая, впрочем, практически ничем не отличалась от нашего дома. Тимофей, функции у которого были чисто представительскими, решил одновременно заняться делом и поступил полтора года назад в новосозданный Росский университет, где обучался в подготовительной программе, с прицелом на поступление на инженерный факультет в следующем году.
Глава 1. И вновь продолжается бой…
1. Разговоры на испанском
Обыкновенно, суббота была единственным днём, когда мы с Лизой могли расслабиться и провести часок-другой в постели, пока Анфиса кормила детей, ходила с ними мыться, а затем водила их на детскую площадку с другой стороны улицы, либо, если шёл дождь, в специальное игровое помещение, находившееся там же.
Но позавчера, двадцать восьмого сентября тысяча шестьсот шестого года, Коля Корф, мой заместитель по испанскому направлению, вернулся из Санта-Лусии, испанского порта на Тихом Океане[4]. Там он встречался с графом де Медина и Альтамирано, представителем вице-короля Новой Испании, сеньора Хуана де Мендоса, маркиза де Монтескларос. На этот раз, Коля привёз радостную новость — был окончательно согласован протокол о вступлении в силу договора, подписанного мною в Мадриде в тысяча шестисотом году, и королём Испании Филиппом III.
Согласно этому документу, Испания признавала обе Калифорнии — Верхнюю и Нижнюю — и все земли к северу от них территорией Русской Америки; кроме того, нашим же становился восточный берег моря Кортеса до острова Тибурон и северного побережья залива Кино включительно. Далее граница определялась как линия в двадцать пять испанских лиг — около ста десяти километров — на восток от восточной оконечности залива, и все территории на север от этой линии.
Условием вступления договора в силу была единоразовая выплата одной тонелады[5] золота, либо десяти тонелад серебра, в течение семи лет после подписания договора. Когда я вернулся в Росс, уже было добыто более тонны драгоценного металла. Из них двести было решено оставить в качестве своего рода неприкосновенного запаса, а ещё двести — включая золото, найденное на пиратских судах — были потрачены для закупки ряда товаров в испанских колониях. В основном это были лошади, семена, саженцы, и ткани.
Мы как бы и не торопились — золота было достаточно, чтобы к 1605, максимум к 1606 году искомая тонелада была готова к передаче испанцам. Но уже в апреле ребята наткнулись на весьма богатое месторождение золота, и в мае всё того же тысяча шестьсот третьего года общая добыча превысила полторы метрических тонны. Тогда я послал гонца с посланием для тогдашнего вице-короля Новой Испании, сеньора Гаспара де Суньига Асеведо и Фонсека, графа Монтерейского. Я уведомлял сего благородного мужа о нашем желании выплатить оговорённую сумму, и просил у него аудиенции для подготовки итогового документа, а также возможного приложения к договору — мы решили попробовать договориться и об уступке некоторых других земель за дополнительную плату.
Сеньор де Суньига в ответном письме предложил мне приехать в Санта-Лусию, куда он пообещал отправить моего хорошего знакомого, графа Исидро де Медина и Альтамирано. Дон Исидро числился коррехидором[6] города и области Мехико, но на самом деле он был неофициальной правой рукой вице-короля. И тот факт, что послали именно его, означал серьёзность намерений вице-короля. Впрочем, хоть мы с ним ни разу персонально не встречались, относился он к нам с симпатией, а с доном Исидро меня связывало нечто вроде дружбы, насколько это было возможно между должностными лицами из разных стран. Тем более, что нам когда-то посчастливилось спасти племянника дона Исидро от пиратов — а испанцы, в отличие от англосаксов, умеют помнить добро.
Договорились мы о торжественной церемонии передачи золота, которая будет освидетельствована подписями обоих вице-королей на подготовленном нами итоговом протоколе. Обоих — потому, что наш Володя Романенко был "для внешнего пользования" вице-королём Русской Америки. Но сначала необходимо было получить согласие из Мадрида на предложенные нами дополнения к договору.
А хотели мы в первую очередь наладить связь между Русской Америкой, нашими атлантическими территориями, и собственно Россией. Рации, найденные нами на "Победе", имели дальность в три тысячи двести миль, или чуть более пяти тысяч километров — при идеальных условиях. Поэтому мы предлагали купить у испанцев права на незаселённые острова Барбадос, Тринидад, Тобаго, и Провидения с соседними островами Святого Андрея и Святой Екатерины, а также Лукайские[7] острова, острова Туркос и Кайкос к югу от них, и Патагонию к югу от острова Чилоэ, включая Огненную землю и "незаселённые острова в Атлантическом и Тихом океанах на расстоянии не менее ста лиг от побережья Южной Америки", что включало в себя Кокосовый остров, Черепашьи острова[8], Фолькленды, Тристан-да-Кунья, Вознесения, и уже заселённую нами Святую Елену.
Кроме того, несмотря на небольшой размер нашего анклава в бухте святого Марка, и на девяностодевятилетнюю бесплатную её аренду, мы предложили выкупить и её, предварительно немного расширив — у меня перед мысленным взором была паника в Гонконге по причине скорого его возвращения Китаю.[9] И мне не хотелось бы, чтобы местные жители точно так же массово покидали это территориальное образование в преддверии тысяча шестьсот девяносто девятого года. При этом мы готовы были подтвердить наши обязательства и далее безвозмездно бороться с пиратами в радиусе пятидесяти лиг от Санта-Лусии как минимум в течение всего семнадцатого века. Территории, которые мы желали присоединить к анклаву, включали территории к востоку от него до реки Папагайо, включая Длинную лагуну[10] и прилегающие к ней земли.
И, наконец, мы желали купить остров Корву в западных Азорах. Конечно, последние были территорией Португалии, а не Испании, но обеими странами правили одни и те же монархи, король Филипп III и королева Маргарита, с коими меня лично также связывали дружеские отношения.
Граф Мендоса, услышав о наших предложениях, задумался, а я поспешил добавить:
— Дон Исидро, вся штука в том, что есть и другие державы — в первую очередь Англия и Франция — готовящиеся урвать себе некоторые из этих территорий. И я опасаюсь, что начнётся это именно с Барбадоса и Тринидада — ведь эти острова не заселены, и у Испании нет в для этого на данный момент ни сил, ни людей.
[1] События описаны в книге «О дивный новый свет!».
[2] Упомянутые события описаны в книге "Голод и тьма".
[3] Старший священник.
[4] В нашей истории его переименовали в начале семнадцатого века в Акапулько.
[5] Одна кастильская тонелада соответствовала девятистам двадцати килограммам 160 граммам.
[6] Corregidor — "соправитель", чин, назначавшийся из Мадрида для контроля над определённой провинцией одной из испанских колоний.
[7] Багамские.
[8] Именно так переводится слово Галапагос.
[9] Гонконг был возвращён Китаю в 1997 году, но договор о его возвращении был подписан уже в 1984, и в 90-е его массово покидали те жители, у которых была возможность устроиться за границей.
[10] Ныне Laguna de Tres Palos.
— Вы правы. Пираты уже орудуют вовсю на Карибском море, и у французов даже появилась пусть неофициальная, но колония на острове Тортуга. А дальше будет только хуже. А если мы вам уступим эти земли, можем ли мы ожидать, что вы будете нашими союзниками в борьбе с морскими разбойниками? Ведь с вашей помощью пираты более не заходят в воды у тихоокеанского побережья Новой Испании. Можем ли мы рассчитывать на нечто подобное на Карибах?
— Конечно, дон Исидро, но лишь в тех районах, где будут располагаться наши колонии, ведь нам будет сложно патрулировать всё море.
— И какую сумму вы предлагаете за эти дополнения?
— Если учесть, что все эти земли на данный момент незаселены, то, как нам кажется, пять кинталов золота[11].
— Я порекомендую вице-королю направить ваши предложения Их Католическим Величествам. Кстати, позволю себе открыть вам небольшую тайну — дон Гаспар только что получил известие из Мадрида, что его посылают новым вице-королём в Перу. Ведь в Мехико дела идут достаточно неплохо, а вот у теперешнего вице-короля Перу, Луиса де Веласко, с успехами не так радужно. Так что дон Гаспар убывает в Перу, как только ему пришлют замену. Но он сделает всё, чтобы заключить договор до окончания своих полномочий.
2. Гладко было на бумаге…
Прошла осень, началась зима — впрочем, здешняя зима очень уж напомнила приснопамятное лето 1601 года на Руси, те же температуры, те же дожди… А из Новой Испании — молчок. Первого января 1604 года я принял наконец решение послать в Санта-Лусию Колю Корфа, чтобы он поспрошал на местах, чем объяснить неожиданную задержку, и лично передал моё послание местной курьерской службе. Конечно, можно было бы поручить это нашим ребятам в бухте святого Марка по рации, но между нами и ними иначе были несколько горных цепей, и радиосвязь была возможна только через корабли, обходившие Нижнюю Калифорнию. Да и послание, собственноручно подписанное мною и доставленное моим заместителем, как мне казалось, имело намного больший вес, нежели письмо, переданное нашими людьми из Бухты.
Вообще-то Коля был морским офицером, воевавшим, впрочем, в пехоте во время безуспешной обороны Приморской Республики от красных. В одном из последних боёв, при Никольске-Уссурийском, его тяжело ранили и чудом сумели эвакуировать во Владивосток. Его супруга Александра, сестра моей прабабушки Екатерины, работала санитаркой в одном из госпиталей города, и добилась того, что мужа отправили на том же пароходе, что и её — на "Москве". В нашей истории, пароход сей пропал по дороге в корейский Вонсан после того, как послал сигнал SOS, и считалось, что он погиб со всеми пассажирами — в основном, солдатами и офицерами, ранеными при обороне Приморья, а также медицинским персоналом и несколькими сотнями гражданских беженцев. Но, как оказалось, его таким же чудесным образом, как и нас, перенесли в Русский залив в 1599 год, а моя Лиза сумела выходить раненых, считавшихся безнадёжными, включая и Колю.
Хотя Коле были запрещены какие-либо физические нагрузки, он пытался всеми правдами и неправдами устроиться в наш флот. Но Лиза договорилась с Мэри, бывшей в моё отсутствие моим заместителем по Управлению внешних сношений, и та уговорила его на время до его окончательного излечения пойти работать к нам. Коля оказался идеальным кандидатом. Во-первых, он носил баронский титул, что по испанским меркам делало его грандом. Во-вторых, он был мужчиной, что было немаловажно для реалий семнадцатого века. И, в-третьих, он знал в совершенстве не только немецкий, французский и английский, но и испанский, ведь одна из его бабушек, у которой он воспитывался в детстве была испанкой, а ещё и потомком того самого герцога Альба, наводившего ужас на нидерландцев. Кстати, судя по фотографии в небольшом семейном альбоме, который сберегла Александра, она была весьма похожа на другую свою родственницу — ту самую герцогиню Альба, которую запечатлел Франсиско де Гойя в нескольких картинах, включая, возможно, и самую знаменитую его работу — "Обнажённую маху".
Когда я вернулся, я долго упрашивал Колю остаться, и он наконец согласился. Именно он сопровождал меня к графу де Медина и достаточно быстро нашёл с ним и его людьми общий язык. А сейчас парусник, доставивший его в Санта-Лусию — мы намеренно не гоняли винтовые корабли, чтобы экономить моторесурс — вернулся потом к оконечности Нижней Калифорнии, сделав возможной радиосвязь. И вскоре мы получили его донесение, что корабль с новоназначенным вице-королём Хуаном де Мендосой, маркизом де Монтескларос, так и не пришёл в Веракрус. Более того, именно на нём предположительно везли ответ Мадрида на наши предложения.
Но не успел Коля отправиться в обратный путь, как пришла радостная новость — галеон вышеозначенного маркиза первого февраля прибыл в Веракрус. Я попросил его остаться в Санта-Лусии ещё на несколько дней, хотя у Саши ориентировочно двадцатого марта ожидалось рождение их третьего ребёнка.
А десятого марта к Коле прибыл человек от графа Медины. Как оказалось, эскадру, в составе которой следовал галеон "Нуэстра Сеньора дель Пилар", при подходе к Карибскому морю разметал ураган, а затем на одинокий галеон напали пираты. Капитану удалось от них отбиться, но корабль практически потерял управление, и он с трудом сумел дойти до Бермуд, где в порту Novoaleceevca (именно так было указано в документе) русские отремонтировали галеон и снабдили команду продовольствием и пресной водой. Кроме того, Коля передал, что нам с Бермуд были доставлены депеши, а также подробная карта тех мест. Единственное, что мне не понравилось, это то, что в очередной раз поселение назвали моим именем…
Ему же доставили и ответ на наши предложения — Их Католические Величества были согласны на них, с условием, что компенсация будет составлять десять кинталов, а не пять — половину тонелады. Конечно, за незаселённые острова, которые в ближайшем времени в моей истории захватили англичане, это было многовато, но мы, посовещавшись, решили, что лучше уж так, чем торговаться через океан из-за каждого грамма золота. Тем более, что там было ещё и письмо на моё имя от Их Величеств, где мне сообщали, что, так как Корву принадлежит португальской, а не испанской короне, то теоретически нужно было бы составить отдельный договор купли-продажи на этот остров; поэтому они решили нам этот остров подарить — причём вне зависимости от того, согласимся мы на остальные условия или нет. Ещё одним подарком был Теуакалько, заброшенный город йопе по ту сторону реки Папагайо — в приписке значилось, что это было сделано "в знак благодарности за двухкратное спасение Её Величества".
Коля вернулся лишь двадцать восьмого марта — через десять дней после рождения сына Алексея, крестить которого доверили мне и Саре — Лиза уже была крёстной их старшей, Елизаветы. С собой он привёз приглашение от графа Медины встретиться с ним в конце апреля; заодно у меня появилась бы возможность быть представленным дону Гаспару, а также — вишенка на торте — увидеть моего старейшего испанского друга, дона Хуана де Альтамирано, которого мы некогда вызволили из рук пиратов. Как оказалось, дон Исидро, которого дон Гаспар "сватал" в коррехидоры Лимы, отказался от этого, мотивируя это тем, что, мол, он уже стар; а новый вице-король обрадовался этому решению, так как именно дон Исидро лучше всех был знаком с местными особенностями. Так что в Лиму отправился его племянник, которого вообще-то прислали для замены графа Медины в Мехико.
Дон Гаспар принял меня весьма приветливо, попросив прощения за то, что всячески избегал общения со мной до этого момента. Как оказалось, в 1602 году он получил письмо от своего дальнего родственника, архиепископа Севильского де Суньига, назначенного в том же году Великим инквизитором, в которой он требовал, чтобы дон Гаспар прекратил всякие контакты с "русскими безбожниками". Он тогда принял соломоново решение — отказался с нами встречаться лично, но остальные контакты шли полным ходом. Но первый же галеон 1603 года доставил распоряжение Их Католических Величеств о всяческом благоприятствии в отношении Русской Америки, и, кроме того, письмо от нового Великого Инквизитора, епископа Вальядолидского Хуана Баутисты де Асеведо, который отменил распоряжение своего предшественника и указал, что русские являются не безбожниками, а "братьями во Христе, временно не принимающие часть догматов Матери-Церкви", и что связи с ними необходимо укреплять в надежде на их — точнее, наше — "прозрение".
Дон Гаспар был весьма обрадован нашими дарами, в числе которых входили соболиные и бобровые шкуры, и пригласил нас при первой возможности посетить Перу. И мне было дозволено находиться в числе тех, кто проводил его в Лиму.
В нашей истории, де Суньига ушёл уже первого апреля и по дороге в Перу посетил Панаму, где он серьёзно заболел. Он выжил, но это окончательно подорвало его здоровье, и он умер в 1606 году. Мне, увы, не было известно, чем именно он болел, но Лиза предположила, что это была малярия — ведь жёлтая лихорадка ещё не появилась в Новом Свете. И я передал дону Хуану в "довесок" к подаркам для него лично противомалярийные лекарства на случай, если он заболеет и на этот раз. Но, к счастью, как мне сообщил мой друг, из-за задержки с отправлением, от захода в Панаму было решено отказаться. Кроме того, я настоятельно порекомендовал не высаживаться в порте Паита, на северо-востоке Перу, и следовать в Лиму по суше, дабы ознакомиться со своим новым вице-королевством — именно это в нашей истории резко усугубило болезнь нового вице-короля. Дон Хуан пообещал попробовать отговорить его от этого, "но, как вы, наверное, понимаете, мой друг, это, возможно, будет непросто".
После ухода дона Гаспара, я вновь встретился с доном Исидро, и мы часами работали над новой редакцией итогового протокола. Всё, казалось, было оговорено, кроме одного — точные границы нашего анклава вокруг Бухты. Ведь в документе была указана его площадь — двадцать две лиги[12], или чуть менее четырехсот квадратных километров, и то, что в него полностью войдёт Длинная лагуна, а восточной границей будет река Папагайо. И мы договорились, что эти границы будут определены в ходе переговоров между Колей Корфом с нашей стороны и Хуаном Гарсия Гальдосом, помощником дона Исидро, с другой.
С тех пор Коля был в Мехико восемь раз, а два раза я сам туда ездил, и мне всё вспоминалась любимая поговорка Володи Романенко: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…" Проблема была в том, что испанская сторона настаивала на точном соблюдении размеров анклава — они не были согласны ни на прибавку к нашей территории, ни даже на то, чтобы мы, как я это предложил, довольствовались чуть меньшей площадью — например, на половину лиги меньше. А ещё анклав должен был прилегать к реке Папагайо там, где у другого берега находится Теуакалько, подаренный нам Их Католическими Величествами…
Но, наконец, теперь Коле посчастливилось окончательно расставить все точки над i, и нужно было ковать железо, пока горячо. Именно поэтому, как только мы получили радостное известие, мы начали готовить экспедицию, не дожидаясь его возвращения, и наш уход в Санта-Лусию, точнее, в бухту Святого Марка, намечался на раннее утро понедельника — иначе мы могли не успеть к оговорённому сроку — вице-король сообщил, что прибудет в Санта-Лусию шестнадцатого октября. Именно поэтому я и созвал совещание Управления внешних сношений на сегодняшнее утро.
3. Как мы стали трижды краснокожими
Как я уже писал, после возвращения из нашей российской экспедиции, я попытался отделаться от своих "министерских" постов, или хотя бы от одного из них. Но даже Управление по информационным технологиям у меня забирать отказались, хотя обученные мною наскоро перед походом ребята, вместе с Лёхой Ивановым, весьма неплохо действовали и без меня. Основной задачей Управления была консервация имеющихся знаний в электронных библиотеках, но и школа программирования действовала неплохо. Повезло ещё, что Лёха захомячил целый ряд исходников[13] целого ряда программ с открытым кодом — в их числе были и некоторые версии Линукса, и офисные программы, и целая куча других. Так что для будущих поколений есть откуда начинать, когда мы наконец сможем производить свои компьютеры. Да и сейчас создавались базы данных и различные другие наработки для администрации колонии и иных нужд. Рано или поздно, конечно, наши ноуты превратятся в бесполезные железяки, но несколько лет у нас определённо будет. А часть ноутов законсервированы — и как эталоны на будущее, и как резерв для замены тех, которые работают сегодня. Конечно, большой минус в том, что мой тёзка отказался уходить с "Астрахани", а вместо этого отбыл вместе с ней в Алексеев, на новую и самую мощную нашу базу флота. Иначе я всё-таки попытался бы сделать своим преемником именно его.
Кроме того, я попытался выделить отдел по связям с индейцами в отдельное Управление, так как большинство племён, с которыми Отдел работает, уже российские подданные либо станут таковыми в ближайшее время. Но и здесь мои аргументы не были приняты — мол, и так всё хорошо работает.
До недавнего времени, отдел возглавляла Мэри, которой помогала Сара. Но недавно Джону моя Лиза порекомендовала перебраться в место с более сухим климатом, и его с распростёртыми объятиями приняли на Елисеевской верфи. Мэри, понятно, поехала вместе с мужем и возглавила новосозданный южно-калифорнийский филиал отдела. Кстати, наши врачи добились того, что у неё больше не было выкидышей и беременность проходила нормально, так что уехали они с тремя младшими детьми — Елизаветой, Еленой, и моим крестником Алексеем. А место начальника отдела осталось в семье — его заняла Сара.
Работали там в основном индейцы из окрестных племён, точнее, индианки — ни Мэри, ни Сара не смогли привлечь ни одного мужчину, хотя пытались. Кроме них, были две девушки с "Паустовского", а моя Лиза числилась консультантом по здравоохранению. Именно ей принадлежала заслуга создания сети клиник для индейских деревень, и во многих из них до сих пор помнят, как она спасла их от эпидемий. И вскоре после моего отъезда жители деревни Лиличик прислали ей "йейю" — торжественное приглашение на праздник в виде верёвки с узлами, а гонец, передавший его, сообщил на словах, что старейшины решили сделать её почётным жителем Лиличик. По её словам, церемония состоялась в бане, где присутствовали одни лишь женщины. Её раздели, ритуально обмыли в особом чане, нанесли на её тело три продольных белых полосы, от подбородка и до низа живота, и одели в мивокский костюм — юбка-передник, перламутровое ожерелье, и сандали.
Вскоре после моего возвращения, такую же "йейю" передали и мне, причём от жителей другой деревни — Ливанелова, и объявили, что совет старейшин пригласил уже меня на церемонию приёма в мивоки. Потом оказалось, что и у жителей Лиличик были схожие планы, но мы решили, что лучше уж принять первое приглашение, чтобы не обижать других. Я подозреваю, что обе наших церемонии были чистой воды импровизациями — уж очень они отличались друг от друга. Меня также повели в баню, и сначала хорошенько попарили, после чего натёрли золой, окатили холодной водой, и нанесли три полосы, только чёрные, от подбородка до лобка. Затем на меня водрузили головной убор из покрашенных в синий цвет перьев, связанных верёвками с нанизанными на них мелкими ракушками. Другой одежды мужчины-мивоки не носили, если не было слишком холодно, поэтому и меня вывели на помост посреди деревни в чём мать родила. Было нежарко — градусов, наверное, с двенадцать — но пришлось терпеть.
С одной стороны стояли мужчины, с другой — женщины, а среди них — весь состав отдела — впрочем, одетые — и моя Лиза, в мивокском наряде, который, из-за холода, был дополнен короткой кожаной курткой с узором; местные же дамы ничего такого не надевали и щеголяли с обнажённым торсом. И если мужская часть населения сохраняла спокойствие, то женщины начали перешёптываться и посмеиваться, то и дело показывая пальцем на мои чресла, отчего моё лицо, как мне потом со смехом объявила супруга, стало пунцовым.
Затем ко мне подошёл шаман и совершил короткую церемонию, после чего достал кремневый нож и надрезал мне средний палец левой руки, затем сделал то же со своим пальцем и приложил его к порезу, чтобы смешалась кровь, что-то пробормотав; разобрал я лишь слово "`ате" — младший брат. Далее начали подходить вождь племени Хесуту и другие мужчины, каждому из которых шаман точно так же резал палец, и они точно так же прикладывали его к моему, те, что постарше, с теми же словами, а те, что помладше, именовали меня "таци" — старший брат. А после этого начали подходить уже женщины, начиная со старейшин рода; им пальцы не резали, они лишь обнимали меня и прижимались ко мне грудью, а многие, к моему ужасу, дотрагивались на мгновенье бедром до моего причинного места. Я испугался, что Лиза может не понять, но выражение её лица было скорее сардоническим; после мивочек, меня точно так же (но оставив мой детородный регион в покое) обняла сначала она, а затем и девушки из отдела. Потом она мне сказала, что мои пропорции были всяко побольше, чем у их мужчин, и потому им, наверное, было интересно — сексуальных поползновений на мою честь супруга не увидела.
Затем старейшина рода из женщин торжественно произнесла что-то по мивокски, и последовал обильный пир — мясо разных животных, рыба, жёлуди, и перебродивший ягодный сок, показавшийся мне сначала слабым, но мне пришлось выпить его столько, что меня потом отнесли домой.
Девушки в отделе были из разных племён — не только мивочки, но и олхонки — соседи мивоков по Росскому полуострову, и асочими из долины Напы, а также тепанечка Тепин, йопе Косамалотль, и киж Пелагея, которую на науатле звали Патли, а на её родном языке её имя звучало как Пабавит. Так что новости о том, что нас приняли в мивоки, разошлись по родным деревням тех из них, кто жил в районе Росского залива. И вскоре нас с Лизой захотели принять в свои ряды асочими из Нилектсономы — ведь именно туда мы когда-то давно летали на самолёте, и именно там Лиза вылечила дочь одного из вождей, а потом и многих других пациентов.
[11] Один кинтал — 46,008 килограммов, или одна двадцатая тонелады. Пять кинталов — 230 килограммов сорок граммов золота, или четверть тонелады.
[12] Существовала испанская "землемерная лига", 1,792 квадратных километра, размерами никак не соответствовавшая лиге — мере длины.
[13] Программный код на языках программирования, из которого генерируются сами программы.