Элизабет решительно открыла дверцу и вышла наружу. Ее властный голос раздался где-то рядом:
— Перед вами эмиссар Собора, и каждый, кто встанет на моем пути, будет заклеймен священным Трибуналом как еретик!
В опустившейся на дорогу тишине раздалось карканье ворона. Элизабет вернулась к карете и, сев на свое место, сдержанно улыбнулась:
— На наше счастье, народ до смерти боится клириков.
Они двинулись дальше. Проехав по каменному мосту и миновав редколесье, беглецы выехали на поле, похожее формой на рыцарский щит. Очередная деревня вытянулась вдоль опушки, и они как можно быстрее проехали мимо нее, удивляясь белесой траве, деревьям, сбросившим высохшую листву цвета пепла, и опустевшим домам с облинявшими стенами, лишившимися ярких красок. Даже черепица приобрела грязный оттенок серого. Все, к чему прикоснулось проклятие, необратимо обесцвечивается, а над местом проведения Темного Ритуала, как правило, живыми струнами звенела трава или кружилась непрестанно каркающая стая воронов.
Когда карета пересекла ниву с погибшим урожаем, графиня с подчеркнутой вежливостью поинтересовалась:
— Аэрин, расскажи мне, что здесь произошло?
— Порча, — выдавила из себя девушка.
Ей даже не пришлось искать ведьмин круг, чтобы ответить на этот вопрос. Впрочем, пересказывать слова песни в ее планы не входило.
— К чему такая жестокость?
Дава не хотела отвечать, поскольку, так же, как и графиня не понимала, зачем усложнять жизнь несчастным. Быть может, она сможет использовать этот пример колдовства себе во благо, выдумав неожиданную причину, похожую на правду?
— Иногда у нас появляется повод.
Более туманного ответа Элизабет давно не получала.
Дорога нырнула в овраг через подлесок, а затем по широкой дуге ушла в сторону Запада. На многие лиги вокруг под голубым небом простирались бескрайние поля, разделенные узкими полосами кустарника и кипарисов. Среди этого прекрасного пейзажа выделялось черно-бурое пятно. Напевы Монни, успевшие стихнуть, зазвучали громче, а над горизонтом нависло мрачное облако. Косые линии ливня подсвечивались бесшумными вспышками молний, возникающими за завесой дождя.
— Моя дорогая, мы можем приблизиться?
Дава прикусила губу, и, прислушавшись к тайным звукам природы, успокоилась. Отстранившись от окна, девушка посмотрела на Элизабет.
— Да, сеньора.
Графиня важно кивнула, тем не менее, ответ давы не смягчил ее напряженное выражение лица.
По неприятному стечению обстоятельств, единственная объездная дорога проходила по границе Коста-де-ла-Кинта — города, чье название долгое время не уходило из разговоров клириков южных епархий и стало синонимом мстительности еретиков, изгоняемых из Эспаона.
Их встретил тревожный перезвон колоколов, предупреждающий об опасности, и следы мора: с деревьев отслаивалась кора и опадала увядшая листва, почерневшая трава стелилась по серой земле, а в каждом водоеме, канаве или яме зловонной жижей застыла непрозрачная вода, напоминающая липкую смолу.
Когда они пересекали развилку, то увидели беженцев, бредущих по дороге в густом сумраке. Многие из них были слишком слабы и, наверное, поэтому карету и повозку Грандов, ползущих со скоростью усталого пешехода, не попытались остановить. Не смотря на бессилие, кто-то нес на руках или носилках детей и стариков, кто-то, причитая, с тоской оглядывался на родной город, и никто из них не знал, что будет завтра, и доживут ли они до вечера.
Дава вгляделась в искаженные страданиями лица, и вздрогнула, заметив страшную, потрескавшуюся кожу, натянувшуюся на скулах до жуткого подобия маски. Среди этих мрачных образов девушке запомнилась женщина в дорогом платье. Она упала на землю как при обмороке и уже не смогла встать, оставшись лежать под дождем без движения. Мальчик, державший ее за руку, пронзительно закричал. Бредущий позади них мужчина наклонился над ней и покачал головой. Дорога повернула, люди скрылись из вида, и Аэрин не узнала, чем все закончилось. Может быть, того мальчика увели за собой, а может быть, бросили на произвол судьбы.
Элизабет демонстративно опустила шторку со своей стороны и высокомерно вздернула голову. Достав зеркальце, она поправила сбившуюся прядь волос. Ее нисколько не заботили проблемы низких сословий, особенно если они мешали проезду.
Дорога приблизилась к длинной каменной ограде города, где несколько обуглившихся столбов возвышались над мокрыми чернеющими грудами стылых углей. Некоторые беженцы, не скрывая гнева, с презрением плевали в пепел.
— Покойтесь с миром, Сестры, — прошептала Аэрин и спрятала лицо в ладонях.
Она не имела права оправдывать и жалеть тех, кто отравил воду Коста-де-ла-Кинта, однако при виде последствий аутодафе она вспомнила Вилон, своих подруг и маленькую беззащитную сестренку.
Карета выкатилась к перекрестку, где солдаты перегородили дорогу. Рядом с ними, насквозь промокший и изрядно уставший, стоял человек, прячущийся от ливня под кожаным плащом. Аэрин пригляделась и опознала робу, лишившуюся прежнего блеска. Еще несколько младших братьев без сана помогали сдерживать толпу и распределяли беженцев по повозкам.
Один из солдат поднял руку, привлекая внимание возницы, и приказал:
— Всем выйти из кареты.
Аэрин первая ступила под проливной дождь и поклонилась храмовнику, скрывая свою неприязнь. Страх отвратительной серо-зеленой волной захлестнул ее сознание, и она пыталась держать себя в руках, чтобы не запаниковать.
— Я служанка… графини Элизабет Гранд и ее сестры леди Изолы Нагессен-Дорфийской.
Только сейчас Аэрин заметила отсутствие Маргада. Она подняла глаза к громыхающей туче над их головами. Вода непрерывным потоком лилась с небес, омывая лицо и плечи, и одинокий голос Монни, гуляющий между струй, напевал печальную песню по погибшим давам. Чистый, без полутонов и фальши, он ласкал слух и вызывал скорбную грусть. Нежное сопрано прерывалось, когда вслед за вспышкой молнии доносилось хоровое пение. Клирики откуда-то узнали, как бороться с проклятиями и прогоняли тучу.
Зная, какую участь приготовили обвиняемым в ереси и в укрытии подозреваемых, какая-то дава смогла отравить воду, разменяв свою жизнь на месть обидчикам. Ее не судили. Нет. Солдаты подняли ее на пики рядом с городским колодцем. Изувеченные, опозоренные клеймом и приговоренные к ужасной смерти, обреченные давы все-таки сумели оставить послание, проскользнувшее между прутьями решеток и нашедшее дорогу к свободе через замочные скважины.
— Всеми Святыми… Сеньора, что вас сюда привело?
— Еретики подожгли асьенду. Сейчас мы едем в Футр, и вернемся, когда Собор очистит Доло от скверны.
— Не беспокойтесь, сеньора, северная дорога почти свободна.
Леди поблагодарили его за заботу, и беглецы оставили Коста-де-ла-Кинта позади.
Клирик спешился, поприветствовал постовых, и, узнав у них, где находится генерал-трибун, направился к старому знакомому. Мысленно Тарлаттус повторял слова, сказанные ему суровым Братом Атирием на прощание: «Найдите убийцу. Выжгите ересь». Иногда фанатичность некоторых храмовников приносит неожиданные плоды: пожалуй, он сам бы не нашел лучшего девиза для Свободного Поиска.
В палатах Дона Карера де Морено, превосходящих в роскоши дом губернатора Полтиша, было много дорогих и красивых вещей, а сам Брат, руководящий турмой инквизиторской гвардии, стоял у небольшого мраморного столика с изогнутыми позолоченными ножками и пил розовую воду из хрустального бокала.
— Клянусь всеми святыми! Амиго, твое появление вселяет надежду!
Радость и дружеский жест раскрытых рук были тщательно отрепетированы. После задержания вилонского ковена архиагент познакомился с рядом ключевых сановников клира, приглашенных в кардинальскую ложу перед проведением аутодафе. Среди них были и такие, кто не скрывал намерения подкупить Тарлаттуса, чтобы одним из первых получать тайные сведения и, оборачивая их в свою пользу, подняться на очередную ступень к вершине Купола. Их не смущал трагический повод встречи. Впрочем, на этом кощунственном рауте тщеславия, в тени величественных фигур, даже Диего, лелеющий надежды стать генералом-легатом, казался обыкновенной пешкой. Фактически, удачливого агента делили между собой председатель трибунала священной инквизиции Себастьян де Анкарри, и Александр Серра, вилонский кардинал, воспользовавшийся поводом и подаривший Тарлаттусу в знак личной признательности собственные четки. Любой карьерист на месте Тарлаттуса не упустил бы такого случая, однако, Дон Родригес оказался расторопнее, предугадав исход дела задолго до этой встречи.
— Диего, поверь мне, я тоже рад тебя видеть, только говори тише.
Клирик убедился, что их не подслушивают, и продолжил разговор:
— Мимо тебя проезжали Гранды?
— Да, я слышал о них.
— Их надо задержать.
Трибун покачал головой.
— Мы опоздали. Все голуби умирают на подлете.
Клирик шагнул к нему и прошептал:
— Они еретики. — Тарлаттус многозначительно наклонил голову в сторону окна, по которому барабанил дождь. — И крайне опасны. Их надо остановить.
— Скажи прямо: чего ты от меня хочешь?
— Помоги мне их найти.
— У меня не хватает людей… Хотя, зачем я тебе рассказываю, ты же видел, что происходит!
Разумеется, Тарлаттус видел, и надеялся, что казненные женщины были тщательно допрошены, и среди них действительно были давы. Он очень хорошо знал Дона Карера.
Архиагент подошел к окну и скрестил на груди руки. Печально известные методы инквизиции опирались на низменную страсть и жестокость. Чтобы добиться желаемого, ему придется подыграть трибуну, использовав Аэрин в качестве наживки. Тарлаттус обернулся.
— С ними ведьма. Делай с ней что хочешь, а мне оставь Грандов.
Собеседник поставил стакан на столик.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Дон Карера расправил плечи и улыбнулся своим мыслям. В его глазах блеснул порочный огонь. Вот он, долгожданный шанс отличиться по службе и получить вожделенное звание!