— Нет, не скажу.
Искин сделал три шага и присел у кровати перед полкой. Упаковка бумажных одноразовых тарелок на полке была не вскрыта. Он вытянул ее из-под бумаг. Стеф, ожидая, пока он разорвет целлофан и выковыряет две круглые, слегка отформованные картонки, держала ковшик на весу.
По тарелочной окружности были вытиснены слова «Целлюлозная фабрика Франца Бюхеля желает вам приятного аппетита!».
Словно предлагала жрать произведенный картон.
— А ложки?
— Ах, да!
Искин задержал дыхание и теперь уже нырнул в шкаф. Большая ложка, маленькая…
— Ф-у-у!
Он вынырнул, зажимая добытое в кулаке. Как старатель или, пожалуй, золотарь.
— Они грязные? — спросила Стеф.
— Не знаю, — Искин поискал глазами, чем бы протереть щербатую сталь. Не нашел. — Вроде бы чистые.
— Тогда я буду вилкой.
Рисовая каша повалилась в тарелки комковатой пастой. Собственно, о наличии отдельных рисин речи даже не шло. Концентрат. Монолит. Серый бетон.
— Вам хватит? — спросила Стеф.
— Да, даже много.
— Ха!
Какое-то время они молча рассматривали кашу.
Мыльным запахом она уже не пахла. Стеф выскребла подгоревшие остатки, и они легли причудливой коричневой стружкой.
Искин осторожно ковырнул свою порцию маленькой, очищенной о брючную ткань ложкой.
Концентрат он еще никогда не ел, держал про запас. Но, бывало, ел кое-что и похуже, вспоминать о чем не хотелось.
И вот — предложение вернуться в прежние времена.
— Боитесь?
Стеф набрала полный рот каши. Глаза ее засветились от удовольствия.
— Так вкусно? — спросил Искин.
Девчонка кивнула.
— Ну, не знаю.
Искин попробовал.
Нет, оказалось не то чтобы хорошо, но вполне сносно. Господин Пфальц знал толк в производстве концентратов. Правда, каша липла к небу и не хотела проваливаться в пищевод. Усилие, Лем, усилие!
Искин сглотнул.
— Правда же, супер? — спросила Стеф.
Теперь она откромсала большой кусок и, наколов на вилку, покусывала его, как мороженое на палочке.
— Есть можно, — сказал Искин.
— А знаете, чего не хватает?
— Соли?
— Нет. Варенья! Вишневого или малинового. Чтобы можно было полить. Тогда вообще чума. У нас был маленький садик, давно, лет десять назад. Когда еще не было… Ну, когда Фольдланд не хотел быть Фольдландом на полмира…
Искин отставил тарелку.
— Так где ты подцепила юнитов?
Он постарался выглядеть строгим. Девчонка улыбнулась.
— Вам не идет.
— Что мне не идет? — растерялся Искин.
— Такое вот выражение лица.
Стеф, изображая его, втянула щеки, сжала губы и попыталась насупиться. Вышло смешно. Молодым все удается лучше.
В том числе, обезьяничать.
— Так где? — спросил Искин.
— Честно говоря, я не знаю, — призналась девчонка, теряя веселость. — Они долго были во мне?
— Я могу назвать предположительный срок, но это нам не поможет, лишь скажет о том, когда юниты получили команду на активацию. В инактивированом, латентном состоянии они могут жить в теле носителя до пяти лет, правда, это же сокращает срок их службы.
Искин встал и заходил по комнате. От того, что помещение было крохотным, пришлось наматывать круги вокруг стола, рискуя на повороте удариться о задник кровати.
— Хорошо, — сказал он, — пойдем от противного. В среднем на две стадии уходит три месяца. Это если не было ограничивающих развитие колонии факторов.
— Это каких?
— Магнитонное облучение, истощенное состояние носителя, особенности нервной системы или особенности и ошибки прошивки.
Стеф кивнула.
— У меня, наверное, было истощенное состояние.
— Так, — Искин пошел в другую сторону, — тогда уточняющий вопрос: когда ты покинула Фольдланд?
— Когда сбежала или когда очутилась здесь?
Искин остановился.
— Ты не через Скабин пришла, — поразила его догадка.
— Ага.
— А откуда?
— Это южнее. Я не знаю места.
— Проходила одна?