После проезда машины ещё несколько минут пришлось ждать, пока глазам вернётся чувствительность к темноте. Пошла обратно к ковчегу, который в наступившей полной темноте обнаружила, только ударившись об него при очередном шаге. Лезть в ароматное нутро ковчега совсем не хотелось, так, что я в полной мере пользовалась возможностью своими ногами походить по берегу. Присесть на холодную землю или даже найти свободную от кустов траву по нынешней погоде, это почти гарантия себе чего-нибудь застудить, поэтому просто топталась и пыталась принять решение, что и как мне делать дальше? По предварительному плану, сейчас поспать немного и рвать вперёд, сколько выйдет. Если удастся до восхода солнца проскочить Видлицу, то это будет просто прекрасно, а так, при свете искать место на берегу, где смогу прижать лодку и она не будет привлекать внимание. Хотя теперь после столкновения, я озаботилась ещё и тем, что этот фактор я зря из поля зрения выпустила, ведь прекрасно знала, что у берега в озере довольно много камней. А тут два варианта реакции на эту опасность, либо снижать скорость и стараться высмотреть камни на своём пути, либо отходить от берега метров на тридцать минимум и тогда условно можно камней почти не опасаться…
И эти все планы — сказочные фантазии, пока я не полезла в ковчег и не проверила его на предмет течи… И при негативном варианте, все мои планы придётся очень сильно корректировать, чего делать очень не хочется. Даже представить себе вариант, как я смогу выпутаться из сложившейся ситуации никак не получается, имею ввиду, если лодку пробила. Вообще, когда ещё стояли за островком пережидая сильную волну мы с Соседом умозрительно прикидывали варианты, как и что можно сделать, ведь Ладога может заштормить так, что и пару недель придётся сидеть без возможности высунуться в озеро, а по нашим возможностям этот вариант для нас невозможен. Вот тогда и думали о разных вариантах. Прежде всего, нас вяжет по рукам и ногам лейтенант, поэтому, как вариант, мне одной идти на контакт с кем-то из местных жителей, чтобы договориться об оставлении у них пациента на несколько дней, когда за ним пошлют группу и помогут его эвакуировать. Сложность контакта на примере Архипа показала, насколько это чревато и почти целиком держится на факторе везенья и от нас мало что зависит. Мы разошлись во мнении даже в том, с кем лучше вступать в контакт, я упирала на женщин и лучше молодых моих ровесниц, а Сосед говорил, что лучше мужчины, причём пожилые. Против женщин и молодых, в частности, он сказал, что связываться в таких серьёзных делах с непредсказуемой женской логикой основанной на неизвестных эмоциях он бы очень не советовал. А вот мужчины, тем более пожившие и жизнью битые, намного более понятны, их можно убеждать аргументами, выгодой, даже угрожать, если потребуется, и свои намерения мужчина обязательно покажет, если он не профессиональный актёр или резидент разведки привыкший скрывать свои истинные мотивы. В одном мы сошлись однозначно, что обращаться нужно к бедным, а не к зажиточным, хотя и тут стоит очень внимательно смотреть и выбирать, ведь есть бедность, как говорят, честная, а есть от лени и глупости, это варианты, когда рядом спокойно уживаются и зависть с жадностью, и неизвестно, позарится на выгоду от выдачи русского раненого командира оккупантам или нет… А мне самой, тем временем, пешком по берегу налегке с пакетом двигать в нашим, что тоже таит в себе не мало подводных камней. Кстати, о подводных камнях, и я потёрла ушибленную голову…
Вариант заманчивый, но уж слишком рискованный, по моим ощущениям гораздо рискованнее, чем даже наш авантюрный лодочный поход. Все попытки что-либо придумать упирались в то, что я одна и оставлять лейтенанта нужно на кого-то ещё, а это самая большая сложность. Ведь даже если взять уже помогавшего Архипа, который показал себя вроде как с самой лучшей стороны, вот приду я к нему и попрошу его приютить на время лейтенанта, я совершенно не уверена в его согласии, даже больше того, почти уверена в отказе. Впрочем, такая позиция намного честнее и благоприятнее для меня в плане принятия решения, если я решусь оставить командира, чем если на словах согласятся и вообще продемонстрируют всяческое расположение, а потом сдадут или подготовят засаду на тех, кто придёт лейтенанта эвакуировать… А мне ножками на юг вдоль берега топать. Документов и нормальной легенды у меня нет, поэтому по дороге пойти не смогу и путь на Олонец и в направлении Лодейного Поля мне закрыт, ведь там финские войска и гарантированные проверки. Надеяться отбрехаться и даже поплакать упирая, на свою принадлежность к женскому полу надо оставлять на самый крайний случай, ведь принадлежность к женщинам может наоборот агрессию в плане похоти спровоцировать, не буду объяснять, как мне этого "хочется". Поэтому тихонечко и скрываясь. А какой из меня великий куперовский "Зверобой" я иллюзий не питаю. Да и ночевать в лесу у меня опыт уже есть, а погода всё хуже… Ну, допустим, что всё удачно сложилось и я оставила удачно лейтенанта, а сама прошла почти всю оставшуюся Карело-Финляндию, но вот северный берег Свири у устья это сплошные болота, там вроде бы даже заповедник для водоплавающей болотной птицы в своё время сделали, Сосед сказал. И как эту заболоченную пойму преодолеть? Опять лодку искать? Да и Свирь, хоть и не Волга, но переплывать её не сахар, а водосброс у неё со всего Онежского озера, то есть смысла оставлять пациента нет просто потому, что я не могу надёжно гарантировать, что сама доберусь до наших…
И эти прикидки были, когда я ещё вполне прилично выглядела и была полна сил. А теперь, даже если с лодкой что-то, в своём нынешнем замурзанном и вонючем состоянии мне и к людям то не выйти, вернее, выйти можно, но надеяться только, чтобы не побили сразу, да и кто согласится с такой чучелой разговаривать? То есть, если с лодкой что-то, то искать место, вытаскивать её на берег и затыкать дырки, а в пути отчерпывать нашим особого назначения котелком, а лейтенант будет лежать спиной и тем, что ниже, в воде, что резко не добавит ему здоровья…
Полезла в наш плавучий сарай. И если корма была вытащена на берег, то течь всяко должна себя проявить, а для этого полезла щупать под пациентом спереди от своей лавочки. В серединке нашла немного, но понюхала и убедилась, что это не вода… Сказать, что я обрадовалась, это было бы слишком мало. В очередной раз вспомнила радостные повизгивания Архипа о его замечательном "Фофане", может и в этом дело, что лодка такая прочная, ведь удар на полном ходу, при том, что лодка сейчас из-за напитавшегося водой мха имеет массу наверно больше пяти центнеров…
В общем, растягивать переживания об отсутствии течи я не стала, наверно усталость уже стала выливаться в некоторую эмоциональную ригидность… Я устало опустилась в своё гнёздышко в сене, свернулась калачиком и уснула…
Потом ещё в полной темноте я выруливала от своей стоянки, по плескам волн впереди определила берег, камни или островки и пошла от мыса в озеро и только отойдя не меньше сотни метров повернула на юг и понеслась изо всех сил. Часа два до начала рассвета махала вёслами на полную. Примерно через час от начала движения прошёл поезд, который своим путевым прожектором очень хорошо показал мне расположение берега. И хоть сквозь безлиственный лес я хорошо видела свет с его паровоза, но о том, что с него могут увидеть меня на воде не беспокоилась, не до того машинистам, чтобы озеро разглядывать.
Я благодаря поезду подправила и скорректировала свой курс, убедилась, что впереди открытая вода и с новыми силами пустилась вперёд. Этой ночью машин больше не было ни одной, хотя я их не очень боялась, ведь в темноте в боковом отсвете от фар ковчег едва ли можно разглядеть. Сколько я отмахала в километрах не знаю, но Видлицу я увидела когда рассвет уже начинался. К этому времени я подошла гораздо ближе к берегу и теперь очень внимательно выглядывала возможные камни, но на расстоянии больше десяти метров от берега их не видела. Примерно в полутора километрах за Видлицей уже совсем рассвело, и я решила больше не рисковать. Как на зло, почти весь берег здесь представлял из себя шикарный песчаный пляж… Дороги видно не было, а вот поезда шли высоко возвышаясь над лесом, я так пропустила два прижавшись к берегу и хорошо их рассмотрела. Похоже перед мостом через речку Видлица путь проложен по высокой насыпи… Но у меня времени уже почти не осталось, так близко от крупного населённого пункта, слишком чревато обнаружением и здесь наверно самую большую опасность для нас представляют неугомонные вездесущие местные мальчишки, которые как все их сверстники во всём мире лазают везде и совершенно не предсказуемо, а главное, им до всего есть дело и вооружены они страшным для нас неуёмным любопытством. К счастью увидела выемку берега, здесь подлесок с кустами и деревцами почти спустился в воду, и, прижавшись, мы стали почти не заметны рядом с этой порослью. Я втиснула лодку как смогла близко, но вылезать и проверять уже не рискнула. Слишком уж здесь открытый берег и на песке меня станет хорошо и далеко видно…
В этот день я не рискнула дремать и регулярно аккуратно выглядывала и осматривалась по сторонам. И для моего развлечения Сосед мне показывал фильм, как обещал с Софи Марсо под названием "Весёлая пасха". Он сказал, что в этом фильме Марсо наверно столько же лет, как и мне сейчас. И вообще, я почти успела обидеться, когда он сказал, что покажет мне актрису, на которую я очень похожа, а там с начала фильма по-французски очаровательная Мари Лафоре, на которую я ну, никак не похожа. Откуда я знала, что французы своё кино вот так через голову снимают. Мне ужасно не понравился этот морщинистый старикан со сломанным носом, который там носится, как заведённый и всех женщин обманывает… На что Сосед очень развеселился, и сказал, что я ещё очень молодая и глупенькая, а Жан Поль Бельмондо, это по нашему Иван Павлович, как перевёл его имя Сосед, это безудержная харизма, бездна очарования и его сломанный нос, губы — пельмешки и многочисленные морщины только придают ему шарма и он кумир многих женщин во всём мире. А когда я выразила своё сомнение в его словах, он пообещал, что обязательно попробует показать мне фильм "Профессионал".
А Софи Марсо мне понравилась, хорошенькая девушка и наверно я на неё правда похожа, только нос у меня меньше, а глаза больше немного, но это лицо сильно меняет, и Сосед согласился. И наверно мне такая стрижка пойдёт, только вот боюсь, что мои волосы лежать не будут и придётся чёлку всё время с глаз убирать. И ещё мне показалось, что я более худенькая, а грудь у меня наверно чуть меньше, но это обычно, сейчас после беготни по этим лесам, мне наверно ещё отъедаться придётся… И вообще, мне показалось, что она выше и крупнее меня. Но я благодарна Соседу, что он так хорошо обо мне отзывается. Вообще, я обалдела от этих французских отношений и эмоций, машины бьют и ломают, друг с другом чёрте чем занимаются и всё на такой скорости и в суете, ужас просто. У нас комедии другие, хотя, если "Весёлых ребят" вспомнить… Как мы с Верочкой смеялись, когда первый раз смотрели, Верочка сразу после фильма заявила, что ей нужно второй раз смотреть, потому, что половину фильма она смеялась, а когда смеётся, то её пухленькие щёчки глаза подпирают и ей ничего не видно, а значит половину фильма она не видела, а только слышала…
Мне Сосед уже много фильмов показал. Но самый любимый это про капитана Титаренко "В бой идут одни старики"… Сосед потом спросил, кто из героев мне больше всего понравился и долго потом переваривал мой ответ. Ну, а что я сделаю, если, правда из всех мне больше всего понравился разбитной и подвижный грузин Вано, который, когда Кузнечик сбил свой первый Мессер в столовой кричал с жутким акцентом: "Какой сто грамм? Дарагой! Тебе чача нада! Чача!". Потом Сосед объяснил, что с такой реакцией он впервые столкнулся. Там почти все главные персонажи настолько сильно и красиво выведены, что на второстепенных уже как-то внимания не обращаешь, и всю любовь и внимание к себе притягивают Титаренко и Кузнечик, Ромео и Маша, Макарыч и Скворцов, чуть за ними Смуглянка, ну, и комполка с Зоей, наверно. А почему Вано, да потому, что живой, шумный, понятный и подвижный. Все главные персонажи — это слишком очевидно, а мне всю жизнь всегда было жалко и обидно за всех, кто остался в тени официального победителя, это я о спорте, если вы не поняли. И ведь тренировались не меньше, и победу часто определяет сущая мелочь, случай, если хотите, но все смотрят только на одного и первого, а есть не менее заслуживающие внимания вторые и третьи, четвёртые и пятые… Вот наверно из-за этой болезни спорта в стремлении определить единственного победителя, я спортом заниматься не стала… А дурость, когда в футболе или хоккее награждают всю заявленную победившую команду, а игрок может ни в одной игре на поле так ни разу и не вышел, так и просидел запасным, но вот медаль на груди и звание ЧЕМПИОН…
Так весь день тихонечко и просидели, чтобы вечером снова в сумерках рвануть вперёд изо всех сил. Уж сколько раз я так рвалась изо всех сил, руки, спина и плечи с уже не проходящей усталостью, они словно скукоженные, но зубы стискиваю и со скрипом заставляю их разгибаться, браться за вёсла и грести, грести, грести… Я это делаю уже почти не думая, автоматически, только переключаю режимы гребли с одновременной на попеременную и обратно. Руки уже перемотала новыми полосками ткани, нижняя рубаха уже скорее на маечку похожа, но эти повязки хоть немного защищают разбитые, стёртые израненные ладони. Я уже так привыкла к повязкам, что их совершенно не замечаю… И вот гребу отскочив от берега вдоль просматриваемого насквозь пляжа и очень надеюсь, что в серой хмари начавшихся сумерек меня припозднившиеся проезжающие с дороги не увидят. Гребла и гребла. Кстати, за весь день по дороге слышала ехали и ехали, с моего места дорогу было только слышно, а вот в просматриваемом далеко озере я патрульных финских баркасов не увидела. Был какой-то дымок на горизонте с запада и всё. Вот вчера видела в озере кто-то проплыл на юг. Впрочем один день наблюдения ни о чём принципиально не говорит, так, что делать из него выводы очень самонадеянно и опасно. Берег здесь идёт в юго-восточном направлении, вот параллельно ему и плывём. Пару раз проехали припозднившиеся машины и один мотоцикл, это я не по одинокой фаре сужу, у одной машины тоже всего одна фара была, а ещё и по хорошо различимому звуку мотоциклетного мотора. Гребла уже в полной темноте, но этот бесконечный пляж мне нужно преодолеть, а если рассвет меня застанет на нём, то всё было зря! Вот я и гребу и гребу, пока не понимаю, что настал предел, и я поворачиваю к берегу и снижаю скорость, ведь с прибрежными камнями мы уже имели радость познакомиться…
Вообще диковатое ощущение, плыть в темноте к берегу, со стороны которого слышны шлепки волн, но определить по ним расстояние не получается, потому, что звук очень большой протяжённости, и каждую секунду ждёшь удара, звука встречи с берегом и невольно притормаживаешь руки с вёслами, чтобы не разогнать лодку, а берега всё нет и нет… И вот наконец я ткнулась, но не в песок и не камни, а кажется в траву или тростник. Вообще, я повернула к берегу, не столько потому, что устала, устала я ещё когда только тронулась сегодня в путь, повернула потому, что последняя машина как раз где-то в километре позади выворачивала из леса по дороге и потом ехала вдоль самого берега. А это значит, что этот кусок пути мимо берега по самому краю которого идёт оживлённая дорога кажется остался позади…
Я развернула лодку и приткнулась к берегу кормой, чтобы вылезти и хоть на ощупь определить, что за берег передо мной. Оказалось не торстник, а вплотную подошли к воде густые кусты, а берег немного подмыт и вылезать пришлось немного наверх, на эту импровизированную ступеньку. Вот обратно получилось совсем не смешно, ведь ничего не видно и шагнуть с высокого бережка прямо в лодку не получится, да и люк ещё открыть нужно… Вот и пришлось ощупывать всё руками, сползать к воде на попе и расставив руки искать лодку, которая оказалась в двух шагах. Залезла в её нутро и отрубилась…
Проснулась я от покачивания лодки. Я так судорожно высовывала спросонья голову в свою смотровую дырку, что больно ободрала щёку об обледеневшие веточки мха. Было светло, а лодка дрейфовала по волнам метрах в пятидесяти от лесистого берега. Тут уж было не до размышлений, я схватилась за вёсла и направила лодку к берегу. Уже после разворота и когда берег приблизился метров до десяти, я уже более спокойно осмотрелась. На озере пустынно, вдали видна светлая прибрежная полоска песчаного пляжа, наверно там сразу за ним где-то идёт дорога… Но главнее сейчас было другое, мне очень не понравился северный ветер и набирающие силу волны, хотя здесь ветер дует со стороны берега фактически, а волны почему-то всё равно набегают с озера, не поперёк берега, а под углом, но скорее с запада, то есть почти поперёк ветру. А в берег волны бьют уже с пеной и накат весьма неприятен.
Откуда я знала, что у меня очень не много времени, не скажу, но действовала как автомат, направила лодку поперёк волн, чтобы найти любое укрытие, в котором смогу пересидеть разгул стихии, я откуда то знала, что в этот раз это шторм, а не просто сильный ветер, как был в прошлый раз…
В устье Тулоксы вошла с такой радостью, как входят домой после возвращения из дальнего странствия. То, что это Тулокса узнала позже, когда посмотрела карту и сопоставила все имеющиеся факты, вернее, это Сосед сопоставил. На входе в устье чиркнула днищем о намытую речкой банку, как раз лодка между волнами просела и нас укрыл от ветра высокий обрыв на северном берегу. Внизу под обрывом я и причалила…
Где-то вдалеке шумели поезда на железной дороге, гудками и свистками отмечались паровозы, дороги вообще не было слышно. Где-то по речке было изредка едва слышно заполошное кукареканье странного петуха, который плевал на время суток и голосил как попало. За изгибом русла и высоким обрывом на берегу ярилась Ладога, словно старая скандалистка, которая никак не могла успокоиться, что упустила меня и не может теперь достать. А здесь в тихом плеске несущей свою уже студёную воду речки и удивительном безлюдье я словно впала в какую-то прострацию. Я вытащила лодку на небольшой плёс, по которому немного прогулялась в первый день, но не носом или кормой, а боком. Глубина речки на повороте это позволила сделать, а цепь на всякий случай привязала к торчащему из обрыва корню…
Потом долго доедала остатки тушёнки. Последнюю банку я растянула на все эти дни. Она оказалась свиной, то есть почти полная банка белого перетопленного жира с редкими прожилками мяса. Вот и не стала я есть его половинами. А есть голый жир без хлеба и гарнира, к тому же холодный и застывший, это наверно не самое прекрасное блюдо, но я наслаждалась вкусом, мне так хотелось есть, что эта, в обычной жизни неудобоваримая еда едва бы в горло в таком виде полезла, сейчас с удовольствием я её рассасывала и слизывала с ложки и ужасно расстроилась, когда в банке больше ничего не осталось, хоть я скребла банку ещё минут двадцать, если не больше, выковыривая из углубления закаточного шва кажущиеся мне в нём остатки вкусняшки. Потом я не менее старательно со всех сторон облизала свою ложку и убрала её к часам и карте сверху в вещмешок. Больше у меня кушать нечего и ложку можно пока отправить в бессрочный отпуск… После еды мне показалось в корне неправильным просто выкинуть банку от такой вкусной тушёнки, и я вылезла, отошла в сторону и отбирая самый чистый песок насыпала им банку, после чего закопала в обрыве, но делать ещё бОльшую глупость пытаясь отметить место, куда я закопала банку мне показалось кощунственным, словно могила получится…
А потом в лодке я забылась полудремотой-полусном. Иногда я выныривала из этого состояния, прислушивалась к буйству стихии за обрывом и снова проваливалась в глубину своих снов-видений. В какие-то моменты я вспоминала какие-то события из своей жизни и переживала их заново, иногда я видела сны-фантазии, в которых со мной происходят вещи, которых со мной никогда не было, в своих снах я плакала и смеялась, я грустила и веселилась, но я точно знала, что это всё происходит со мной. А вот в других снах я вдруг чувствовала себя мужчиной, я вдруг ехала куда-то за рулём своей машины, то одна, то со мной в машине были мои друзья, я знала, что они мне друзья, то моя дочь, то женщины, разные. Но я их точно любил, а вернее, хотел, Сосед мне как-то объяснил разницу, когда я пыталась укорить его многочисленными связями. И я целовал этих женщин и был с ними в разных постелях и спальнях, а то и без постельных излишеств стоя или сидя в самых непригодных, с моей точки зрения, для этого местах. А потом мы сидели у костра на рыбалке и от булькающего котелка восхитительно пахло свежей ушицей… А потом я оперировал, я не понимала, что делаю в красных, пропитанных кровью тканях обложенных кровавыми тряпками многочисленными блестящими сверкающими в ярком свете инструментами, но я чувствовала, что у меня получается и внутри всё пело или не получается и я стараюсь и сержусь, и в результате добиваюсь своего… А потом отхожу от стола, сбрасываю в полную бросалку свои грязные перчатки, громко благодарю всех и выхожу из операционной, успев сбросить в предоперационной грязный халат, сполоснуть руки и накинуть не застёгивая свой обычный халат. И какое удивительное чувство этой дороги по пустому гулкому коридору от операционных до комнаты отдыха или по простому раздевалки, где можно сесть на продавленный дежурными хирургами старый диван, откинуться на спинку и закурить первую после операции самую вкусную на свете сигарету… И помнится разговор в раздевалке:
— Вот вы сосудологи — мазохисты, с утра одну операцию и только вышел…
— Это ты меня в общую хирургию агитируешь?
— А что тебе в общей не нравится? Вон сегодня моя операция четвёртой в очереди стояла, сорок минут, и я уже закончил. А в вашей операционной всё идёт и идёт первая операция…
— Зато ты никогда не сможешь понять наслаждения самой вкусной сигаретой, когда после такой операции закуриваешь…
— Ну, это и поспорить можно. Я в конце девяностых в Джанелидзе на Будапештской[9] работал, когда за ночь иногда по несколько огнестрелов и проникающих ножевых привозили. Вот тогда после суток выходишь из оперблока и ноги подрагивают и честно сказать, даже не до сигареты…
— А помнишь анекдот про доктора, который много лет работает дежурным по скорой помощи?
— Расскажи…
У хирурга корреспондент берёт интервью:
— Скажите пожалуйста, а о чём вы мечтаете при такой работе?
— Что когда выйду на пенсию, я уеду на дачу, сяду на веранде в кресло-качалку и два года в нём буду сидеть не шевелясь даже…
[9] Санкт-Петербургский институт скорой помощи имени Юстина Юлиановича Джанелидзе по адресу Будапештская — 4. Раньше находился на Большом проспекте Петроградской стороны — 100. Традиционно в институт везут всю самую сложную ургентную хирургию со всего города. Исключение для огнестрельных ранений, часть из которых на себя забирает госпитальная хирургия Военно-Медицинской академии имени Кирова.
— А потом?!
— А потом начну раскачиваться…
Иногда я выныривала из этих видений, спохватывалась, высовывалась наружу, предварительно схватив наган, и слушала или осматривалась, в зависимости от наличия света, но тревога не оправдывалась и я успокаивалась. Тихо сидела и слушала буйство стихии, радовалась про себя, что так хорошо от неё укрылась и снова уплывала в тёплое уютное забытьё… В одно из пробуждений, когда я вынырнула из какого-то тревожного сна я выскочила из лодки и почти сразу растянулась на камнях, больно ударив левое колено. А когда попробовала встать, то в серых сумерках разглядела, что камни блестят, как лакированные и ужасно скользкие и я едва удержала равновесие, больно дёрнув ушибленную ногу. Оказалось, что всё вокруг покрыто тоненьким слоем льда из-за которого под ногами так скользко…
Балансируя на этом гололёде, отошла в сторону, сделала свои дела, я вернулась в ковчег, уж очень зябко в такую погоду голой попой сверкать. Залезла в лодку и попыталась сообразить, а сколько дней я уже здесь нахожусь, но вспомнить определённо что-либо кроме первого дня запомнившегося похоронами пустой банки из-под тушёнки не смогла. Как не смогла даже вспомнить какое было число, когда я сюда приплыла. Сначала я пыталась вспоминать и пришла к числам между двадцать седьмым и двадцать девятым октября, а если к этому добавить два или три дня здесь, то выходит, что возможно на дворе уже ноябрь… Но вскоре мне стало совершенно не интересно думать про число и какой день. Я попила воды и снова отключилась… Вспоминала ли я в эти дни про нашего лейтенанта? Вспомнила однажды, когда он вдруг начал тихо кашлять, так словно на концерте человек пытается не шуметь и давит кашель, Но не может его подавить и получаются такие тихие, словно игрушечные звуки. Услышав, я испытала дикий стыд, благо было светло, я полезла в нос смотреть, что с ним. Но он тихо лежал и перхал, на мои попытки его расшевелить не реагировал и оставался в беспамятстве. Я даже не поленилась проверить его температуру своими давно растрескавшимися обветренными губами. Мне показалось, что высокой температуры у него нет и главное, что его беспокоит, а может это меня беспокоит, это резкая вонь фекалий и застоялой многодневной мочи. Буквально сразу я потеряла к немцу всякий интерес и снова отключилась…
Глава 30. 1-е ноября. "Сибирский стрелок"
Меня словно выбило из полудрёмы, я огляделась и попыталась понять, что же произошло, что послужило таким толчком. Кругом вроде никаких необычных звуков. Уже ставшим в последние дни привычным движением хватанула наган и, продолжая старательно вслушиваться, тихонечко выглянула в свой смотровой люк. Снаружи было светло, как в разгар дня. Кругом всё, как и во все предыдущие дни, береговой обрыв, тихо текущая мимо Тулокса, наверху в лесной поросли никаких подозрительных движений, вдали гугукнул на железке паровоз и лязгнула сцепка… Всё как и было, ничего необычного… И чего тогда меня так подбросило?…
Уже несколько дней чешутся ноги под чулками. Надо думать, если не снимала их уже больше недели, так просто от грязи обязано чесаться, а ещё если к этому добавить постоянные физические нагрузки, влажность и не менее постоянное переохлаждение, то в таком винегрете я должна не просто чесаться, я должна уже исчесаться вся неделю тому назад. Ещё болит и ноет ушибленное левое колено. Желания снимать чулок и смотреть, что с ним нет, холодно и оголять почти целиком на морозе ногу не хочется. Я её только ощупала, вроде бы ничего не сломано, болит, но нога нормально гнётся. Правда в месте удара выступила кровь и засохла на чулке коростой, я смотрела на это и картинка не вызвала во мне никаких эмоций… Мне вообще последние дни всё стало как-то совершенно всё равно. И эмоции стали какими-то пластиковыми или словно за толстым стеклом от меня, словно я просто понимаю, что я должна их испытывать, но не всегда могу понять, что именно я должна испытывать…
И вдруг, словно вспышка в голове! Я не слышу уже ставшего привычным рёва штормового наката за береговым обрывом. Неужели шторм закончился? Я ещё не до конца веря себе, полезла в лодку, как сообразила, что она у меня в какие-то веки привязана и ещё вытащена на плёс. Пришлось сначала отвязать цепь, которая успела смёрзнуться, но пару раз дёрнула и ледышки поотлетали. Уложила цепь на крышу и столкнула нос на воду, залезла в люк и оттолкнулась от берега. Усаживалась как-то специально медленно и неспешно, словно боясь спугнуть, словно моя суета сделает недействительной хорошую весть. Высунулась в верхнее отверстие и смотрю, как лодку течение неторопливо выносит в озеро, по которому катятся остаточные пологие волны, но они не помешают мне плыть и почти нет ветра.
Устроила побаливающую в колене ногу, берусь за вёсла и начинаю грести. Если раньше я могла грести сильнее или слабее, то по своему сегодняшнему состоянию я гребу, как могу. По скорости это наверно раза в два медленнее, чем когда я гнала изо всех сил, но для меня главное, что я двигаюсь к цели…
Левой, правой, левой, правой! А теперь двумя, и-и-и р-р-ра-а-аз! И-и-и р-р-ра-а-аз! Всё равно стараюсь вложить в гребок силу спины и лодку проталкиваю вперёд. Уже отплыв наверно с полкилометра и не вдоль берега, а по прямой в сторону виднеющегося вдали выступа берега, я понимаю, что мне совершенно всё равно, что сейчас середина дня, что я вылезла в озеро и если кто-нибудь с озера появится, то я не успею спрятаться. И дело даже не в каком-то приступе пофигизма или отчаянии обречённой, просто я на каком-то глубоком нутряном уровне понимаю, что сил у меня осталось совсем чуть-чуть и красивые тонкие ходы и выжидания уже мне не по плечу. А с другой стороны, самое трудное место мы уже миновали. Дальше вроде есть по карте какие-то обозначенные на берегу отдельные сараи и избушки, но поселения, как и Тулокса на одноимённой приютившей меня речке, находятся в глубине. А касательно финского озёрного патруля, мне думается, что южнее Видлицы он не лезет, потому, что встреча почти с любым военным кораблём Ладожской флотилии практически наверняка будет не в пользу наспех переделанного рыболовного баркаса. То есть риск, конечно, есть, но он минимальный. Так, что, для меня сейчас наоборот есть смысл подальше в озеро вылезать, чтобы быть подальше от случайных глаз на берегу и при этом увеличить вероятность встречи с нашими кораблями.
Сил у меня уже нет, и гребу я на одном упрямстве или ещё чём-то. Я последний раз ела, да чего там ела, долизала остатки жира из банки свиной тушёнки в первый день на речке Тулоксе. С этого дня прошло три или четыре дня, пока я там пережидала шторм на озере. И все эти дни я только пила воду. Мои порывы попробовать залезть на обрыв и полазить по лесу, может удастся собрать немного остатков перезревшей черники и брусники, Сосед очень жёстко пресёк, объяснив, что любая подобная дурость нанесёт непоправимый вред моему здоровью, а сейчас мы фактически хоть и грубо, но вошли в режим лечебного голодания, а обычный человек без вреда для здоровья может спокойно выдержать до десяти дней без еды, при условии наличия воды без ограничений, а главное правильного выхода из голодания, вот здесь важны любые мелочи. Но мне жутко повезло, что со мной умный и знающий врач с учёной степенью, который не даст сделать какую-нибудь глупость. Как говорит Сосед, если бы у меня не было перед этим изнуряющего сафари с неподъёмной рацией на загривке, а потом больше недели изнуряющих нагрузок при более, чем скромном и неправильном питании, то я сейчас в режиме лечебного голодания даже могла бы не снижать привычные нагрузки. Но у меня всё перечисленное было и поэтому через несколько дней голода я фактически не могу выдавать значимые физические усилия, да какие на фиг значимые, я вообще любые движения из себя выжимаю только на силе воли или упрямстве, что такое сила воли мне не совсем понятно, а вот упрямство вернее и понятнее…
Вот и гребу потихоньку, пусть не так сильно и эффектно, но ведь двигаюсь… Не зря ведь в одной из любимых поговорок бабушки Веры говорится, что "курочка по зёрнышку клюёт, а весь двор засрала"… Вот и я потихоньку, полегоньку, тише еду — дальше буду… При том, что всё моё тело словно одеревенело и эмоции притупленные какие-то, но голова соображает удивительно ясно и мысли чёткие, словно каждая чертёжной тушью на ватмане выписана. Сосед по карте высмотрел, что от Тулоксы до Габановского маяка километров сорок, а от него до Сторожевского, который уже на том берегу Свири и на территории точно занятой нашими, всего двадцать с небольшим. Тут для меня важнее, чтобы хотя бы несколько дней погода продержалась…
Гребу и не особо заморачиваясь останавливаюсь и отдыхаю прямо на ходу, вернее в дрейфе, кажется так называется, когда судно не прилагает усилий от своего движителя для движения. Во как загнула! Это на меня влияет общение с Соседом. Думаю, может мне его из "Соседа" в "Доктора" переименовать?
— Слышишь? Сосед! Ты как к такому отнесёшься?
— Слышу и думаю… Знаешь, мне Сосед гораздо больше нравится. Докторов много и вообще, ещё со времён своей врачебной практики не люблю это обращение. За годы его использования оно стало каким-то вульгарным и затасканным. И вообще, это обращение в отношении меня унизительно!
— Это как?
— Обращение "Доктор" к медицине вообще никакого отношения не имеет. Это обращение говорит только о том, что тот, к кому так обращаются имеет законченное гуманитарное университетское образование. Вообще, это вывернули для себя хитрые стряпчие, установив, что фактически только врачи и юристы сразу без защиты являются "докторами". В моём случае я после института закончил двухгодичную клиническую одинатуру, а это делает моё образование уже не высшим-медицинским, а академическим, тем более, что я имею хирургические навыки, а это уже много выше статуса "доктора". А у меня ещё и диссертация защищена, к тому же по клинической теме, а не по прикладному направлению, то есть это фактически защита профессорского звания.
— Как у вас всё сложно…
— Да, не бери в голову. Словом, я согласен на "Соседа", тем более, что хорошие соседи это фактически родственники… А если хочешь уважение лечащему медику выказать, то называй его "Лекарь" или "Целитель". Про "Доктора" мы уже поговорили, а вот "Врач" — это от слова "врать", но не в смысле "лгать", а от старорусского смыла который теперь у слова "заговаривать", то есть это лечение на уровне сельского знахарства. Я не хочу ничего плохого сказать про народные методы лечения, но в плане образования это малограмотные самоучки, и лечат на уровне почти инстинктов и по большому счёту им нет разницы кого, человека или стельную корову. То есть большая полостная операция им уже не по силам в принципе…
— Хорошо, Сосед! Договорились. Не буду я тебя "Доктором" обзывать…
— Знаешь, ты можешь, как угодно меня обзывать, ты только продержись, девочка! Мы столько уже смогли, обидно будет в самом конце сорваться…
Так я и гребла, иногда болтая с Соседом. Я удалилась от берега уже километра на два, я чётко держала курс на видимый выступ берега. Сосед сказал, что на таком расстоянии с берега нас едва ли кто разглядит, да и бинокль не сильно поможет. А вот мы на этом удалении минуем устье реки Олонки, в устье которой могут быть невольные зрители… А гребём мы если он не путает к острову Сало. И если до вечера успеем, то в проливе у острова спокойно переночуем…
Я впала в состояние какого-то транса, руки сами без моего осознанного внимания гребли, при чём силу в гребки почти не вкладывали, а вкладывала вес спины, отклоняя которую, я и делала гребки. Конечно, скорость упала, но я пусть и тише, но гребла уже часов пять и, мне кажется, я преодолела уже гораздо больше половины расстояния до видимого острова Сало. Ко времени заката я оставила справа от себя несколько небольших островов, а скорее скал, и уже приблизилась к отдельному острову справа от берега, но Сосед сказал, что нам нужно чуть дальше и до темноты мы успеем подойти к протоке у Сало. И что плыть там в сумерках опасно из-за большого количества подводных скал и камней. В общем, дошли и не насадились ни на одну из обещанных скал, хотя пару я видела. Погода продолжала баловать, хотя и похолодало, не смотря на начавшийся в середине пути дождик перешедший в небольшой снегопад.
Притёрлась к берегу и выскочила скорее делать свои дела. Вообще из-за холода и наверно обильного питья я использую наш осназовский котелок со всем усердием, но каждая такая процедура барахтанья в сене не доставляет никакого удовольствия, поэтому и пользуюсь каждой возможностью сделать это привычно. Заодно, на берегу могу вытряхнуть из одежды набившееся в неё колкое и щекочущее сено. В сгущающихся сумерках успела осмотреть место нашей стоянки. Ничего подозрительного не обнаружила, если не считать такими следы старых кострищ. Многие камни на берегу и скалы в воде обильно украшены потёками белого птичьего помёта. Ну, вот вроде и всё необычное из окружающей действительности. Походила, размяла ножки, хоть колено и побаливает, но терпимо, хожу. Хоть и прихрамываю. Мелькнула мысль, что если бы я могла сейчас грести не руками, которые уже все последние силы исчерпали, а ногами, то это было бы очень здорово… После залезла в гнездышко спать…
Не могу вспомнить, что мне снилось, но что-то удивительно хорошее и приятное, поэтому проснулась едва ли не с улыбкой на лице. Вылезла на берег, как говорят военные, оправилась и отчалила. От пролива сразу взяла курс западнее, чтобы отойти от острова метров на сто, уж очень не хотелось ещё раз испытывать на прочность своё плавательное средство… С утра на берегу лежала слоем снежная крупа, ну не назвать снежинками круглые белые комочки миллиметра по два в диаметре. В самом деле, больше всего на крупу типа пшена похоже, только цвет белый…
А дальше началась уже знакомая епитимья: гребок, гребок и снова гребок. Так и гребу, пока спина окончательно не одеревенеет, тогда наклоняюсь вперёд, буквально ложусь грудью на коленки, встряхиваю руками и отдыхаю, когда пять минут, когда десять. Потом снова берусь за вёсла… Силы даёт понимание, что я уже на финишной прямой, если это можно так назвать. Сосед по карте сказал, что вчера я проплыла больше десяти километров. А до Габановского маяка нам осталось всего около тридцати километров, а это можно в таком ритме пройти всего за два дня… Правда там на маяке должен жить смотритель, но вроде как маячные смотрители традиционно вне политики. Ну, в крайнем случае, мы ведь к нему не полезем… Хотя не известно, работает ли маяк сейчас, финны могли специально его выключить, чтобы затруднить нашим судовождение в этом довольно сложном районе…
Я гребла и думала, какая я раньше была наивна и беспечна и не отдавала себе отчёта в том, что такое на самом деле километр и как это много… Как мы однажды плыли на какой-то барже, которую тащил с грузом старый угольный буксир в Вознесенье, это посёлок в самом начале Свири. И мы носились по ней, а мама загорала на корме и возилась с ещё грудным Васькой. И нам казалось так долго и скучно плыть, и что баржа почти не двигается, а ночью мы спали в маленькой смешной каютке в надстройке с круглым окошком — иллюминатором. А потом в Вознесенье мы целый день ждали попутный транспорт и это оказался большой грузовой пароход, который шёл по Волго-Донскому каналу и мы скоро приплыли к бабушке и дедушке. Это было так далеко и так много километров, но они тогда меня совершенно не пугали, а сейчас каждый километр приходится отвоёвывать своими руками и спиной…
Так и гребла, периодически сверяя своё направление вдоль побережья, я уже давно миновала южную оконечность приютившего меня на ночь острова, он довольно большой оказался и проплыла мимо ещё одного острова от которого Сосед посоветовал держаться подальше и я как-то увлеклась и плыла фактически точно на юг, когда вдруг поняла, что я очень сильно отдалилась от берега, который предательски ушёл на восток и сейчас был от меня уже едва виден слева на горизонте. Я уже решала, стоит мне сейчас резко поворачивать на восток или просто чуть принять левее и двигаться ввиду берега постепенно приближаясь, когда случайно кинула взгляд направо и с запада увидела в озере дымок…
Первой реакцией был конечно испуг и понимание, что убежать от этого судна или корабля у меня не получится, слишком далеко я от берега отдалилась… Когда в голове раздался голос Соседа:
— Не дури! Мета! Здесь, тем более с западной стороны может идти только наш корабль или судно, так, что нужно не удирать от него, а наоборот поворачивать ему навстречу.