Глава 1
Снег неспешно опускался плотной завесой на столицу, скрывая друг от друга редких прохожих, которые спешили домой, так как короткий зимний день уже подходил к концу. И в этих наступающих сумерках утопая по колено в снегу, неспешно брел и я по направлению к дому, в который не желал возвращаться, по крайней мере, сегодня.
Моё самое любимое время года всё же была почему-то зима, и хоть летнее солнце мне уже было приятно, и я с удовольствием даже пытался загорать, но все же я любил зиму. Когда с неба падал неспешно снег, он словно уносил меня в мои воспоминания и стирал границу времени и пространства. Сугробы и снег, они везде одинаковы. И когда снег шел особенно сильно, то я словно переносился в прошлую жизнь, где не раз попадал в такой снегопад, и туда мыслями перенестись было легко, особенно в этот день. Словно сейчас я шел по тротуару, а вокруг меня были многоэтажки, а не средневековые дома.
Я уже несколько часов бродил по заснеженному городу погруженный в свои воспоминания о том, как я бродил по другому городу, который, как и этот, мне был родным. И зима здесь и там была одинакова, как и снег, что сыпался с неба и скрывал то, что не должен был увидеть ни один прохожий. Ни одна живая душа не должна была видеть меня в этом состоянии.
Я родился зимой в лютый мороз, а сейчас шел снег, и было очень тепло для зимы и тоскливо, так как сегодня был тот самый день в году, когда я пришел в этот мир. Нелюбимы мне были мои дни рождения, и как мне казалось, мои родные это понимали, и никогда особых празднеств мы не устраивали, как было на дни рождения Астрид.
— Пора возвращаться домой. — Грустно проговорил я у перекрестка, и вздохнув, неспешно пошел домой по сугробам, пробираясь по нерасчищенным улицам. — Не тот у меня возраст, чтобы грустить из-за такой мелочи.
Пройдя столько всего как в той жизни, так и в этой, я и не думал, что могу стоять у края бездны отчаяния лишь из-за того, что никто из моих близких не вспомнил, что в этот снежный день мне исполняется тринадцать. Не торопясь, идя в направлении дома, я начал проваливаться в воспоминания о том, как сегодня прошел мой не самый веселый и радостный день.
С самого утра я искал в глазах своих родных огонек, который их выдаст, что они вот-вот вспомнят про мой день рождения. Потом я даже думал, что они решили сделать мне сюрприз. Но никто так и ни чего не сказал, не поздравил, да и я не стал говорить о нём. Отец ушел в академию еще до того как я проснулся. Миуюки перед своим уходом в Академию, как обычно, в пол глаза проследила, чтобы мы с сестренкой поели, и я оделся в чистую одежду, а Астрид надела платье без откровенных вырезов. Вот тогда в этом тепле от очага, когда мама вышла из дома, стало холодно мне, так как я понял, что она забыла обо мне.
И в таком настроении я неспешно завтракал в полутьме дома, где из источников света была лишь тусклая лампа и тлеющий очаг. Каша становилась поперек горла, а вокруг меня постоянно что-то обидчиво щебетала сестренка, которой придется переодеться, так как мама не одобрила её немного откровенное платье.
Астрид в свои шестнадцать стала прекрасной девушкой, чье главное оружие было не фигура и не симпатичное личико с примесью азиатских черт на исконно северной внешности. Даже не талант в огненной стихии ее оружие, который может разрастись так, что она станет передвижной системой залпового огня. Нет, у моей сестренки было оружие пострашнее, чем огненная стихия, то, что её выделяло из тысяч других девушек. И это были её волосы, которые были не просто рыжими, а насыщенные цветом так, словно это было жидкое пламя, которое стекало по ее плечам. И эта её особая красота становилась с каждым годом все большей и большей проблемой. Так как людей, что печально вздыхали по «огоньку», который зажигала в сердцах не только мужчин, огонь, становилось все больше, а их взгляды, которые они кидали на мою сестренку, были всё более заинтересованными. А Астрид еще не научилась управлять этой силой, как и контролировать её, и ей нравилось быть красивой, а то, что её сердце было свободно, радовало только её, а вот чужие сердца она любила забирать и разбивать. И пока ей это все сходило с рук, многие боялись отца и моей мамы, но я видел, что совсем скоро начнется негласная война по завоеванию сердца той, у которой пока сердце еще свободно. А на войне, как говорится, все средства хороши.
— Грязнуля, давай быстрее ешь. — Хмуро проговорила Астрид, которая не смогла в академию уйти в платье, подаренном ей Кьяртой еще летом и уже переоделась. — Тебя Олов ждет, наверное, а на улице зима, братик.
— Он не Сура, так что подождет, он северянин, ему не будет вредно померзнуть. — С печальным вздохом ответил я, семья стальных Альвов осенью отправилась на родину Талиси в подземное царство, и пока не было от них вестей. — И не грязнуля я!
— А ты на свои руки посмотри — пылесборник. — С улыбкой проговорила Астрид и встала из-за стола, оставив меня наедине с моими грязными руками.
— Я же их мыл. — Тихо проговорил я, смотря на свои руки, которые все были в разводах пыли и сажи от очага.
Изначальный песок во мне проявлял себя именно в этом, он притягивал ко мне грязь и пыль, и там где ни один человек бы никогда не замарался, я же, как будто в грязи купался, словно поросёнок в лужах. Родные шутили надо мной, сглаживая ситуацию, но помочь мне ни как не могли, и только Кьярта объяснила — то, что я притягиваю пыль, это нормально. Правда, для песчаного мага народа Кхарга, которому три года и он учится постепенно управляться со своим даром, это нормально, как и учится говорить и уверенно бегать по барханам. Воспользовавшись ментальной связью пустынного народа, он постоянно обучается, и когда он достигает пятилетнего возраста, то уже не притягивает пыль и песок, и начинает свое обучение у опытных магов песка. Но я не обладаю этой ментальной связью и не понимаю что делать, и как говорила жрица — я сам нащупаю связь с песком, но уже пошёл третий год как я её не чувствую. И постоянно вижу, какой я грязный даже в абсолютно чистой комнате, и только с приходом зимы я мог пройтись по городу, не покрываясь пылью, как тот, который только что разгружал уголь. Я еще не понял, как управляться с тьмой, не почувствовал свою силу внутри себя, не смог достичь хоть каких-нибудь существенных успехов в некромантии, и даже в путях темных оттенков не стал лучшим. Зато моя особенность, которая сделала меня уникальным, проявляет себя в полную силу, и мама постоянно собственноручно стирает всю мою одежду практически каждые три дня. Да что там говорить, у меня два сундука с простой одеждой, и не из-за того, что мне так хочется, а это просто необходимость.
— Альмонд, не переживай. — Проговорил сзади дед Брани, который всегда провожал нас до улицы и только после этого он разжигал горн нашей небольшой домашней кузни. — Главное ведь не чистота тела, а чистота разума и сердца, а у тебя с этим проблем нет, в отличие от Астрид.
— Деда Брани, ну откуда ты можешь знать, что у нас в голове. — Проговорил я, вытирая полотенцем руки, пытаясь их оттереть от приставшей к ним черной пыли. — Тем более в сердце
— Ну, твой дед не так бесполезен, как кажется на первый взгляд. — По-доброму улыбнулся мне мой дедушка. — Я не блещу уровнями, умениями и знаниями, но у меня есть опыт и мудрость, которые не доступны вечно молодым высокоуровневым.
Брани сел на скамью рядом и погладил по-отечески меня по голове,
— Внучок, в тебе чистое сердце, которое по ошибке объято тьмой, а в твоей голове только светлые мысли. — С улыбкой проговорил старик, который не раз ввязывался в неравный бой. — То, что ты темный — это ошибка, ты никогда не пытался соответствовать своей силе, не обманывал, не старался быть лучше, чем ты есть на самом деле.
— Деда, но ты сказал, что Астрид не такая как я. — Тихо проговорил я, смотря на погрустневшие лицо своего дедушки, седая борода которого слегка вздрогнула.
— Есть множество разных в этом мире недовольных своей жизнью людей, но самые несчастные те, которым дается все легко. — Тихо проговорил печальным голосом Брани. — И моя внучка одна из них, она не ценит того, что имеет и не знает, чего хочет, и однажды она запутается, но если и выпутается, то ничего не поймет, но узнает, что может и дальше не задумываться.
— Я ничего не понял. — Печально проговорил я, а Брани лишь улыбнулся.
— А ты и не должен был ничего понять. — Проговорил дед, вставая из-за стола и посмотрев на закрытую дверь в комнату Астрид. — Понять должна была она.
— Деда, я не подслушивала! — Донесся жалобный вскрик сестренки.
— И помни, уровни — это ничто. — Тихо проговорил дед, подходя к дверям, ведущим в нашу кузню. — Не имеет значения, насколько их больше у твоего противника.
— Это всего лишь дополнительный удар топором, который надо нанести в полную силу. — С улыбкой проговорил я непреложную истину, которую постоянно повторял мой дедушка.
Брани скрылся в кузне, оставив меня наедине с ненавистной кашей и своими мыслями. Дедушку мы забрали с острова Крутой Рог этой осенью, чуть не начав войну с кланом Бёрнов. Миуюки прибыла на остров сразу же, как только узнала, что дедушка сильно заболел. Осмотрев его состояние она заявила, что на острове он не переживёт эту зиму, если только не поедет к нам в столицу, где Миуюки лично будет присматривать за пожилым главой клана Бернов.
Дед Брани поступил как настоящий викинг — пошел и вырыл себе на островном кладбище могилу и прилег в нее, примеряя размеры. Когда мама с отцом об этом узнали, мы с Астрид думали, что они закопают деда в его же могиле, но заживо. Сам клан Бернов был не против, чтобы Брани пожил у нас, они понимали, что дедушка далеко не молод, а его уровни не так уж и высоки, чтобы надеяться на долгожитие. Только старый викинг заявил — если ему суждено умереть зимой, то пусть так и будет, и вообще этой зимой он собирается в свой последний поход на ледяных великанов, а могилку вырыл так, на всякий случай, вдруг кому потребуется. И направился точить свой топор и проверять кольчугу.
Небольшой корабль, который вели Берны, был непривычно быстрым, ведь в трюме закованный в цепях, словно молодой медведь, томился мой дедушка. Клан решил, что пора бессменному, на протяжении пятидесяти лет, главе клана, отдохнуть и подлечиться. А кляп и цепи на могучем старике — это была всего лишь предосторожность, чтобы он от радости не раздавил членов своего клана в своих счастливых объятиях.
И только когда мы вышли в открытое море, из трюма вылез он, жутко злой и многословный. Ни я, ни Астрид никогда не слышали таких слов ни от деда Брани, ни от Альрика, а тому, как запела Миуюки, собирая ругательства из всех известных ей языков, можно было даже заслушаться.
А всему причиной этой ругани было простое письмо, которое пришло в столицу две недели назад, и которое заставило нас всей семьей нанять самый быстроходный корабль. И Миуюки подгоняла его своей силой, пока не выдохнулась сама, но корабль за четыре дня достиг Крутого Рога, до которого торговые корабли ходят две недели.
— Приезжайте на похороны, отец Брани уже общается с костлявой, и скоро помрёт. — Гласила та единственная строка, написанная братом моего отца.
И было оно правдивым, простая простуда в преклонном возрасте собиралась забрать жизнь моего дедушки, и все травники и лекари были бессильны. Только вот мама за два дня поставила деда на ноги, да так, что тот пошел и вырыл себе могилу, да и уснул в ней. Криков-то было, а два лекаря получили по фингалу за свою работу от Миуюки и Альрика, и были направлены в академию для повторного обучения. А остров получил на это время личные лекарства Миуюки и до зимы все были защищены от хворей.
Дед Брани немного покричал и успокоился, а в столице начал заниматься кузней, а так как сил у него хватало, то даже начал приторговывать некоторыми изделиями. Но больше всего он любил выбивать орнаменты и знаки на оружии и броне. Миуюки только фыркала на рассказы о том, что его символы добавят мужества и силы, и госпожа удача может смилостивиться в бою. Он даже сделал нам наручи, которые из уважения носила вся наша семья. Тем более что старик постарался изготовить наручи индивидуальные для каждого Синигами, сделав их красивыми, легкими и прочными. Только почему-то мои наручи были самыми тяжелыми. И когда я спросил у деда, почему у отца они легче, чем у меня, старик, улыбнувшись, сказал, что я слишком худой, а это плохо. А так как во мне кровь Бернов, потому и наручи самые тяжелые, чтобы мясо нарастало на мои кости получше.
— Альмонд! Ну, ты скоро? Я уже одета! — Прокричала мне сестра, вырывая меня из воспоминаний, и от практически, полной тарелки с кашей.
— Иду я. — Грустно проговорил я, невзначай подумав о том, что и дед Брани не вспомнил о моём дне рождения.
Идти в академию с сестрой и целой оравой её подружек было практически не выносимо, но вот мой, пока единственный друг Олов, мне помогал. Хотя и был он старше меня на три года и ровесником Астрид, но поступил со мной на первый курс темной академии. И его постоянно хмурый вид отпугивал не только вечно что-то говорящих и посмеивающихся девушек, но и даже некоторых взрослых. Все дело в том, что он был с острова, разграбленного северными ледяными Великанами, и народы с ледяных просторов вырезали многих жителей того острова. А детей угнали в рабство, и в течение двух лет он выживал в качестве раба, но все же с десятком других детей смог сбежать. Они неделю плыли на постепенно тающей льдине без еды и воды, и пили талую воду, смотря, как вокруг них плавают морские чудовища, которые несколько раз пытались сначала забраться, а когда льдина уменьшилась, то перевернуть её. Олов был самым старшим и сильным, и у него был нож, скольких чудовищ отогнал он, я не знал. Также я не знал, скольких людей он убил там, в ледяных пустошах, но что было удивительно, когда он поступил в академию и мы с ним увиделись, то сразу сдружились.
— Аль, у её подружек вообще мозги есть? — Хмуро, как обычно, проговорил Олов. Мы с ним были похожи, оба сухощавые, не любившие яркую и дорогую одежду, и не сильно разговорчивые.
— Главное, чтобы у Астрид они были, а эти и с глухой костью проживут как-нибудь. — Пробурчал я, мне тоже не нравилось то, что подруги Астрид не то, чтобы игнорировали нас, а болтали такую чушь, что заставляла краснеть даже Олова. То они обсуждают влияние мороза на кожу, то начинают при нас обсуждать парней, сравнивая меня и Олова с ними, пытаясь решить лучше мы них или хуже. Несколько раз подруги Астрид даже пытались проверить, как мы целуемся.
Я с Оловом начал отставать от стайки смеющихся девушек, которые только из-за учебы в академии ещё не вышли замуж. Да и после академии от них толку не будет никакого, они же со светлой части. Там можно было без знаний получить низший порядок, грамоту об окончании, но никогда с ней не допустят до сложных и ответственных дел. Ни воином, ни магом подругам Астрид не стать, их задача откорректировать внешность, и через три года вновь стать девственницей, если это потребуется, и их продадут родственники. Удачное замужество — вот что в головах этих девушек, а ни я, ни Олов, к счастью, на роль хорошей партии не подходили. И как я подозревал, с Астрид эти девушки дружили только из-за того, что видели в ней главную конкурентку в борьбе за самых лучших мужей. К моей радости Астрид пока не мечтала о том, чтобы стать чьей-либо женой.
— Аль, а правда, что тот, кто с первого раза на темной стороне первого курса не сможет сдать на высший бал все вводные курсы, — Заговорщицким тоном проговорил Олов. — того выгонят с позором с темного факультета, чьим бы потомком он не был бы, этот ученик.
— Это правда, Олов, в позапрошлом году никого не отчислили, а вот в прошлом король лично присутствовал на проведении этих экзаменов. — Грустно проговорил я у самых ворот академии, и веселой в этой стайке красавиц осталось только Астрид.
— И что? — С очень серьезным видом спросил Олов, как будто от моего ответа зависела его жизнь.
— А ничего, как решил декан темного факультета и его помощник по путям воинов темных оттенков, так и стало, король ничего сделать не мог, он же дал слово не вмешиваться. — Остановился я у самых ворот в академию и, глядя в глаза Олову, проговорил. — Пятнадцать учеников темного факультета и тридцать воинов путей темных оттенков были выкинуты за ворота академии.
Я прошел через ворота академии один, а Олов все стоял на месте, осознавая то, что я сейчас только что сказал ему. Академия одна, но светлая и темная части отличались очень сильно, учеников темного факультета было мало, и обучали их строже, не жалея ни умственно, ни физически, выжимая из них все. Это я еще не стал раскрывать ему, почему так много мой отец отчислил своих воинов путей темных оттенков. Все было просто — первый год люди присматривались к новому декану Миуюки Синигами и учителю воинов темных оттенков, моему отцу. И после моего возвращения из пустынь с Кьяртой и тетей Асиной, я предложил провести демонстрацию тому, чему научились ученики темного факультета. И ученики тогда показали всей столице, что в нашем королевстве темные вновь возрождаются. А слова короля о том, что каждый темный, что закончит обучение в академии не будет ни в чем не нуждаться, вызвало наплыв бездарностей. Тех, кому не интересно было обучаться, но все за них решили родственники, которые подкупали чиновников и всеми правдами либо неправдами зачисляли учеников на факультет, которым управляла моя мама.
Но их ждал неприятный сюрприз, как со стороны Миуюки, так и Альрика и даже архимага Агри Долана. Их взбесили нецелеустремлённые первокурсники, тогда как второкурсники, по мнению нашего архимага, который остался в нашей академии, были идеальными учениками. Экзамены по общим предметам со светлыми магами оказались для темного факультета ключевыми, где десять ошибок для ученика светлого факультета прощались, и ставилась оценка хорошо. Но для ученика темного факультета, или воина путей темных оттенков силы три ошибки на вопросы архимага были несмываемым позором, а четыре — это исключение из академии. Воины путей темных оттенков первого курса, которыми были практически все ученики прошлого года, также были не готовы к своему отдельному экзамену. А именно бой с осужденным на смерть заключенным, которого хорошо вооружили и сам король пообещал им, что если они выиграют поединок с учеником, то получат свободу, и им дадут лодку и припасы на неделю. А вот ученикам приказали привести смертный приговор к исполнению, иначе отчисление. На это было страшно смотреть, тринадцатилетние парни и девушки сражались с матерыми убийцами и насильниками, и не всегда одерживали вверх. Хоть и противников подбирали в течение трех месяцев, и Альрик старался дать своим ученикам, даже самому слабому и юному, шанс на победу.
Первое и единственное занятие, которое было сегодня у меня — это была лекция светлого магистра Ингрид, причем она была общая, как для первого курса светлых, так и для темных и воинов темных и светлых оттенков. Я с замиранием сердца проследил за тем, как мимо моей первой парты проплыла в белоснежном платье магистр Ингрид. И это платье было очень похоже на то, которое я ей подарил три года назад. Я надеялся, нет, я верил в то, что она сейчас остановится и скажет:
— С днем рождения, Альмонд. — И мое сердце выпрыгнет из груди.
Но этого не произошло. Пройдя к трибуне, и окинув взглядом сотни учеников, магистр начала свою лекцию.
— Сегодня мы затронем тему, почему без света не бывает тьмы и без тьмы не бывает света. — Тихо проговорила магистр, но вокруг царила такая тишина, что ее голос был слышен в любой части огромного зала. — Ведь без влияния стихии света темный маг может стать чудовищем, и чтобы не стать им, есть лишь одно лекарство.
Магистра уважали, ни кто не смел, ни слова сказать, когда она сделала паузу, в этом мире звания имели значения, и никто не хотел навлечь на себя гнев светлого магистра.
— И это свет, но и без темных магов светлому магу плохо, его тянет к ним, и на это есть причина, свет может убивать, уничтожать самого носителя этой силы, а нахождение вблизи носителя противоположной стихии успокаивает свет внутри мага, и разрушения не происходят. — Ингрид замолчала и незаметно взглянула на меня, а в моей голове вспыхнули воспоминания о моей мучительнице, которая своим светом на протяжении двух лет выжигала мою тень, и когда я свернул с пути, то во мне остался тайный страх к той, которая причинила мне столько боли. — Именно это, по моему мнению, является причиной того, что не могут существовать чисто светлые или темные государства, так что смотрите на своих коллег не как на противоположности и врагов, а как на братьев и сестер, без которых вы будете уже не сами собой.
Лекция Ингрид продолжалась целых четыре часа с небольшими перерывами на отдых, магистр пыталась вбить в головы детей и подростков, что тьма и свет единое целое, и то, что в нашем королевстве долгое время преобладал свет, было смертельной ошибкой. В аудитории появился на короткое время архимаг Агри Долан, который когда-то был учителем самого короля, и хоть его специализация была пространственная магия, но он был носителем света и тьмы, и был в них очень силен. И именно на его примере Ингрид говорила о единении противоположностей, а старик Агри с удовольствием рассказывал о своей семье. Его отец был светлым паладином и служил богам, а мама была ведьмой банши, и была не самой приветливой девушкой к забредшим в её лес мужчинам. Они были противоположностями и вместо того, чтобы прикончить друг друга, влюбились и в маленькой лесной избушке родился малыш Агри, носитель света и тьмы, что случалось очень редко, но все же случалось.
Выходя из академии после занятия, я не стал идти домой, а решил прогуляться в снегопад по городу, и в моей голове тогда всплывало то, что я заметил на лекции. Ингрид старалась не смотреть в мою сторону, а когда пришел архимаг, то и вовсе смотрела в одну точку, противоположную мне. И я видел, как аура ее возмущенно пульсирует на слова архимага о том, что самый лучший партнер в браке это противоположность, как в голове, так и в стихии.
— Ну, вот я и дома. — Тихо проговорил я, вырываясь из воспоминаний о прошедшем дне и открывая дверь нашего большого дома и печально добавил. — В котором меня ни кто не ждет.
В моей душе еще тлела надежда, что мне сейчас устроят сюрприз, но в доме никого не было, и только в кузне монотонно стучал молот. На столе, недалеко от очага, сиротливо стояла моя тарелка с недоеденной кашей. Я не стал садиться за стол, не пошел и в кузню к деду Брани, как бывало всегда. Сегодня я хотел побыть один и пошел по скрипучей лестнице в свою комнату, которая также пустовала. Серый, который ни на минуту не хотел покидать меня, когда я вернулся домой три года назад, этой осенью ушел искать себе возлюбленную, оставив меня. И как я понял, минимум до конца лета его можно было не ждать. Я с печальным вздохом повесил свой тулупчик и, не раздеваясь, лег на заправленную мной кровать и начал проваливаться в печаль. Секунды складывались в минуты, а те в свою очередь превращались в часы. Нет, я не был ребенком, я понимал многое, что не все взрослые понимали. Но я был живым, и в моей душе сейчас горел пожар, который сжигал меня, и мне хотелось пропасть из этого мира, в котором я никому не нужен. Ведь даже моя покровительница уже как третий год выполняла свое обещание не вмешиваться в мою жизнь и не посещала меня в моих снах, словно забыв про меня, как забыли сегодня обо мне те, кто мне дорог.
Тишина в доме неспешно сменялась шумом, я слышал, как пришла Астрид, как вернулась Миуюки и начала греметь посудой, как отец начал разжигать очаг, и никому не было до меня дела, и я потихоньку угасал в своей душе.
— Альмонд! — Прозвучал громкий баритон моего отца с первого этажа. — Пора ужинать!
Я даже не шелохнулся, я не хотел ни есть, ни спускаться к своим родным, я уже решил, что сегодня свой день рождения я проведу в одиночестве, раз о нем не помнит никто. Ни отец, ни мать, ни сестра, ни даже дед Брани — никто не вспомнил, хотя возможно и не обязаны были этого помнить.