— Это тебе. С Рождеством.
И, кинув на диван пачку денег — в основном в долларах и евро, — добавил небрежно, — И за квартиру заплатишь, да?
Лариска распахнула невиданный дотоле смартфон и принялась, высунув от усердия кончик языка, в нём ковыряться. Добытчик, в ожидании своей порции ласки, подавал ей из-за плеча нетерпеливые советы, которые, впрочем, игнорировались. Наконец ей удалось открыть входящие СМС, и она принялась изучать их с великим любопытством, ибо явно предыдущая хозяйка чудесного телефончика была не из простых.
— Слушай, да тут сплошные соболезнования! — прошептала она, пробежав глазами несколько последних сообщений. — У неё только что умер кто-то.
— Да, она вообще-то плакала, — неуверенно согласился Гоча.
— И фамилии всё какие-то… Знакомые.
— Что, из наших, что ли? — напрягся Махач, предчувствуя разборки.
— Да нет, какие-то… Не наши, в общем. Короче, у неё мать кони двинула. О, вот ещё одно пришло!
— Ну-ка! — Гоча склонился через её плечо, слегка уже дурея от запаха её волос и шаря руками по выпуклостям обнажённого тела подруги.
«Вика, соболезную. Необходимо срочно встретиться. Изя.»
— Тьфу! Изя… В такой день даже не могут в покое оставить! Дай-ка сюда игрушку, — и музыкальные пальцы Махача быстро забегали по кнопкам.
«Перетопчешься, перхоть», — прочитала Лариска и, чмокнув любимого мужчину в щёку, отправила сообщение адресату.
Как оно часто бывает, прикладывая чрезмерное усилие в каком-нибудь направлении, мы добиваемся результата прямо противоположного. Так и родители господина Сыркова, интеллигенты-шовинисты васильевского толка, давая сыну имя Изяслав — этакая смесь изящества и русопятства — даже представить себе не могли силы этой отдачи. Велик был их шок, когда они услышали, как во дворе все от мала до велика кличут их чадо не иначе, как Изя. Но менять что-либо было уже поздно. С этим именем Сырков и двинулся по жизни, начав от пионерского вожака, и окончив нынешним положением особы, приближённой к телу национального лидера. Магия имени сыграла в итоге в его пользу. Имя таило в себе неисчислимые возможности для манёвра. Ибо, где надо, он представлялся нараспев, полным своим, былинным имечком. А там, где, напротив, не надо, рекомендовался коротко, по деловому: «Изя», — и вопросов обычно не возникало. Семейство Солнцевых, славянское по крови, по сути своих интересов, безусловно, относилось ко второй группе контактов, тем более что после одного полупьяного тет-а-тета с Викой он обрёл полное право на уменьшительно-ласкательные формы обращения.
Его настоятельная просьба о встрече в канун Рождества, в разгар всеобщих каникул, была продиктована не только и не столько желанием утешить новоиспечённую сироту — наследницу Солнцевской империи. Хотя и была напрямую связана с внезапной кончиной Викиной матери Нины Николаевны. Дело в том, что в последнее время, во многом благодаря усилиям Сыркова, положение Солнцевского клана заметно пошатнулось. Гадости о Викином поведении, усердно нашёптываемые на ухо аскетичному шефу, вкупе с неумеренными аппетитами Солнцевой-старшей, знать ничего не желавшей о мировом кризисе, дали свои плоды. Нину Николаевну освободили от руководства одним очень хлебным международным фондом. В ответ она не удержалась от публичного намёка на некоторые обстоятельства, касавшиеся начала государственной карьеры Первого лица под руководством её покойного мужа. Это заявление стало для неё роковым. Полковник, сохраняя на лице присущую ему офицерскую корректность, перекатил желваки на сухом лице и дал Сыркову отмашку: «Можно».
Обыски с участием «масок-шоу» были произведены во всех Солнцевских офисах одновременно. Они дали много — достаточно, чтобы по суду закатать мамашу на пожизненное. Но как раз суда-то и нельзя было допустить, потому что даже на закрытом процессе оскорблённая олигаторша запела бы такое, что всех участников процесса, включая секретаря и конвоиров, пришлось бы ликвидировать прямо в зале.
На беседе с Сырковым в камере она держалась вызывающе, скалилась, как волчица, пойманная в капкан, и прямо заявляла, что подлинники документов спрятаны в надёжном месте, и если её тронут хоть пальцем — обязательно всплывут. Она не знала, что некрологи о её безвременной кончине уже набраны, и выйдут в утренних выпусках газет. Изяслав Ильич достал из кармана пальто серебристый «Вальтер» и с наслаждением выстрелил ей в лицо. Гримировать уже не придётся — завтра всем будет не до пустяков…
Когда ему доложили, что Вика внезапно исчезла из города, он дал команду достать её из-под земли. Служба электронной разведки представила ему распечатку её переговоров и сообщений. Когда выяснилось, что она находится на въезде в областной центр К., где губернатором Никифор Черных, Сырков слегка запаниковал. Всё это уже ощутимо попахивало заговором. Что такое «папино дупло», в котором спрятан заветный компромат, было абсолютно неясно. На всякий случай он дал даже распоряжение о тайной эксгумации тела покойного Романа Евграфовича, но дупло оказалось не то. Это надо же — сейчас, накануне глобальных перемен, приходится заниматься подобной ерундой. Сырков извлёк смартфон, пропищавший издевательскую мелодию «Семь сорок», и прочёл ответное сообщение от Вики Солнцевой.
«Перетопчешься, перхоть!»
— Вот сучка! — он в бешенстве швырнул аппарат об стену. — Волосникова ко мне!
Когда начальник секретного подразделения личной безопасности генерал Волосников влетел в кабинет, руки шефа слегка тряслись, но голос был твёрд.
— Ставлю задачу. Найти Солнцеву. Выбить из неё всё, что знает про дупло. И закопать.
— То есть, в прямом смысле? — переспросил генерал.
— В кривом! — огрызнулся шеф. — Впрочем, можете сжечь, если вам это доставит удовольствие. Видеоотчёт завтра мне на стол. Иначе поедешь в Урюпинск крышевать тамошних хулиганов. Свободен.
Вика, всё ещё плохо соображая от обиды, потянулась в сумочку за телефоном — позвонить Маше Чубак о своём прибытии, когда водитель объявил:
— Театральная площадь. Конечная.
Она сошла на запорошённый снегом асфальт и огляделась. Перед ней была украшенная ледяными горками и скульптурами площадь, кишащая празднично оживлённым народом. Дети восторженно визжали, скатываясь с гор. Рядом с дедом Морозом возвышался гранитный дедушка Ленин в забавной белой ермолке, и Вика ему улыбнулась. За памятником громоздился дом областного правительства, новое обиталище Маши — мрачноватый артефакт сталинской архитектуры. Уже смеркалось, но окна здания были темны — каникулы. Вика сунула руку в сумочку — и перчатка прошла насквозь, выглянув снизу. Она в ужасе перевернула сумочку и принялась её трясти. На снег выпала косметичка и следом за ней табакерка с кокаином. Больше ничего. Ни телефона, ни денег, ни документов. Номера на память она, разумеется, не знала. Вика уселась в своей шубе в сугроб — и заревела в голос.
ГЛАВА 4
Вика в сугробе почувствовала, как струйки холода, просачиваясь сквозь мех стриженой норки, потихоньку начинают доставать до самых интимных мест тела. Не хватало ещё застудить. Она размазала по лицу слёзы пополам с несмываемой косметикой от «Луи Вюиттон», и решила глянуть, что это за твёрдое врезалось ей в крепко зажатый кулачок. Хвала Всевышнему, это оказалась заветная табакерка. Вика по жизни ненавидела старые вещи, но антикварная золотая кокаинница, вроде как бы от самого Фаберже, что косвенно подтверждалось её яйцевидной формой, была подарком отца. Ей захотелось прямо здесь открыть и закинуться по самые придатки — кокос это то самое, что сейчас требовалось. Но её остановил чей-то пьяноватый возглас:
— Ха! Серый, гляди, Вика Солнцева в сугробе сидит.
— Отвали, меня с пива припёрло.
Вика подняла растушёванное лицо, и увидала две удаляющиеся в сторону тёмного проёма арки широченные спины в каких-то безобразно лоховских прикидах и даже — о ужас! — ушанках, какие в Москве носят одни азерботы. Народу на площади толпилось много, и народ был слишком озабочен своим праздником, чтобы обращать особое внимание на сидящую в сугробе и, очевидно, пьяную девку. На секунду захотелось окликнуть тех, узнавших её — но ушанки! И, опять же, а что дальше? Предложат прокатиться в сауну? Нет, пусть проходят. Она, барахтаясь в полах шубы, выбралась из сугроба и, отряхиваясь на ходу, гордым шагом устремилась в проход, противоположный тому, куда удалились лохи. Оба эти прохода на самом деле сходились в одной, самой укромной точке за домом, излюбленном месте всех тех, кто мечтает об уединении в объятиях шумной толпы. Вика зашла за самый тёмный, покрытый наростами жёлтого льда выступ дома и, открыв отцовский сувенир, щедро загрузила обе ноздри порошком. Попёр приход. Но её обострившееся восприятие насторожило недвусмысленное кряхтение, раздавшееся из тёмного подъезда. Следом — завоняло не по-детски. И тут сзади чья-то тяжёлая ладонь опустилась ей на плечо.
— Серый! Это опять она.
— Кто ещё? — прокряхтело из двери натужно.
— Да Вика Солнцева! — и чья-то неразличимо широкая харя развернула Вику за плечо и бесцеремонно приблизилась, очевидно, чтобы получше разглядеть. Пахнуло трёхдневной пивной тошнотиной.
— Спроси, у неё газета есть?
— Слышь, пупсик. Серёга спрашивает, газета есть?
— Пусти меня, урод! — Вика рванулась, оставляя рукав шубы в цепко сжатом кулачище.
— Что, шубейку решила нам с Сергей Николаичем жертвовать? Ценим, барыня, ваш порыв! А автограф будет? — и здоровяк принялся помогать Вике освободиться от эксклюзивного изделия…
И тут Вика вспомнила… Серёга. Ну да, так его звали. Когда они с Танькой Шпак, две густо накрашенные под бывалых дам четырнадцатилетние ссыкушки в материнских шубах, сбежав от охраны, отправились в поисках приключений в некое злачное заведение. Уже не в первый раз, и обычно всё обходилось лёгкой щекоткой нервов и поцелуйчиками по углам с неизвестными мачо. Но тут после легкого флирта они с Танькой очнулись вдруг в мчащемся куда-то за город грязном джипе с двумя тяжело молчащими качками. Её кавалера звали Серёгой. В сауне они обе пьяно ревели, просясь домой, пугали родителями. Всё было тщетно. Возвращались под утро, ловя на трассе попутки… Дома договорились молчать, но мать, конечно, всё поняла. Серёга… Серый… В этом имени для неё с тех пор сосредоточилась вся гнусность этой дебильной жизни. И все похождения потом — были просто неумелой попыткой отомстить. Кому? Родителям — лощёным ворам? Жизни-лжизни кромешной? Всем этим потным самцам?
— На!!!
Вика с разворота швырнула всё содержимое табакерки в широкую и ноздреватую, как блин, рожу, запорошив врагу нос и глаза. Кулак, дёргавший шубу, разжался. В удар острым каблуком по подьёму ноги Вика вложила всю накопившуюся за жизнь злость. И под аккомпанемент его звериного кашляющего рёва с наслаждением ощутила, как под каблуком что-то хрустнуло и раздалось. Каблучок остался на память в ноге. Из подъезда на крик раненого товарища выскочил, придерживая штаны, Серёга. Вика, ковыляя без одного каблука в своих гламурных сапожках, кинулась, истошно визжа и падая, в обход дома — туда, на свет, к людям.
… Примерно в это же время из приземлившегося в армейском аэропорту легкого транспортного самолёта вышли двое. Одеты они были невзрачно, на плече у каждого имелась объёмистая сумка. Они прошли по полосе к ожидавшему чёрному «УАЗу-Патриоту» с местными милицейскими номерами и растаяли в неизвестности.
— Особисты из Москвы, — сплюнул на полосу пилот в ответ на расспросы обслуги.
— Ох, чует моё сердце, сгинет завтра кто-то из местных бояр в ДТП, — вздохнул с притворной скорбью в голосе техник Митрофаныч. — Пошли, орлы, помянем…
Сорокин вывел «Патриот» с бетонки на трассу, ведущую к городу.
— Сигнал? — спросил он кратко.
— Куда ему деться? — пожал плечами Быков, глянув на плоский дисплей, — Посёлок Коминтерн, дом 117/3 — Стоп! Звонит! — он переключил на громкую связь.
— Леонид Александрович! — раздался с Солнцевского номера мужской голос с густым кавказским акцентом. — Здравствуйте, это я, Гоча. Очень надо с вами встретиться, уважаемый. Да нет, не по телефону. Мне нужен ваш авторитетный совет. Хорошо, встречаемся в обычном месте. Я уже еду.
— Смотри-ка! — удивился обычно невозмутимый капитан Быков. — Наша мадам уже грузином обзавелась!
— Зато он сейчас уехал, и шуму будет меньше, — резонно заметил майор Сорокин.
— И что они все льнут на этих чёрных, как мухи на говно? — в голосе Быкова проскользнуло раздражение, — длинней у них, что ли, или толще?
— Шерсти больше, — равнодушно заметил майор, — самки шерсть любят. У Фрейда читал. Следи лучше за сигналом. А то уедет наш шершавый друг с Викуськиным телефоном, паси потом его…
— Сигнал на месте. До цели триста метров, — обиженно поджал губы Быков.
Продолжая ощущать всем телом толчки затихающей сладости, Лариска сквозь полуприкрытые ресницы подглядывала, как любимый мужчина откинул плед и, спрыгнув с дивана, направился в угол. Там была его нычка, к которой ей прикасаться было раз и навсегда запрещено и удостоверено лиловой печатью под глазом. Гоча, присев по-тюремному орлом над чемоданом, достал из него пакет и, развернув, принялся изучать содержимое. По мере изучения лицо его изумлённо вытягивалось. «Такой смешной, когда вот так удивляется», — нежно улыбнулась одним, скрытым подушкой, уголком губ девушка. «Сейчас руками вот так сделает и запросит курить».
— Слушай, что лежишь? Где у меня сигареты?
Затянувшись несколько раз дымом, Гоча искоса с сомнением глянул на подругу. Нет, ей такое говорить явно не следовало. По крайней мере, не сейчас. Сначала нужно посоветоваться с авторитетным человеком. Проглядев документы сегодняшней лохушки, Гоча чуть не обронил челюсть. Это была Вика Солнцева — та самая, из телевизора! Вот так шишка с перцем! Как её могло сюда занести, да ещё в автобус Гочиного рабочего маршрута? Кому звонить? Бармалею? Бармалей, конечно, вор авторитетный, но что-то подсказывало ему, что тут дело не его уровня. Тут нужен человек разумный, взвешенный. А Бармалей любит рубить сплеча. Гоча затушил бычок в чашку и взял с полки свой телефон. Что за хрень! Разряжен.
— Ларисо! — он строго поглядел на подружку, — Опять порядку учить тебя, да? Почему телефон дохлый?
— Да на вот, с моего позвони, — быстро сунула она ему в руку смартфон в брюликах. «Буржую звонит» — удивилась она про себя, слушая взволнованную Гочину речь. Поговорив, он быстро оделся и вышел. Лариска ещё несколько минут провалялась в блаженной истоме и принялась нехотя заправлять ложе любви. Пора начинать готовить ужин. Захотелось в этот раз побаловать любимого чем-нибудь необычным, и она, включив для звука телевизор, отправилась на кухню осматривать содержимое холодильника. Решено было остановиться на чахохбили — Гоча любил.
… Запарковали «Патриот» через двор, чтоб не отсвечивать лишний раз. Подъезд оказался с домофоном, и Быков со второго захода удачно набрал комбинацию системного кода. Маячок указал на третий этаж. Так, направо. Сорокин зафиксировал номер квартиры, глянул небрежно на скважину отечественного замка и достал из спецнабора подходящий ключ. Несколько раз легонько тюкнул по его торцу — и они оказались в прихожей хрущёвской малосемейки. Работал телевизор. В комнатах никого. Ага — из кухни раздавался нежный голосок — стройная блондинка в коротком халатике подпевала что-то Земфире из ящика, склонив голову над разделочной доской. Она! Быков, облизнув губы, сжал в пальцах приготовленную шприц-капсулу и скользяще шагнул к ней. Она обернулась недоумённо — и обвалилась ему на руки. В каждой работе бывают свои приятные мгновения.
ГЛАВА 5