— Нельзя. Излагай сухо, чётко, по пунктам — а мы с Викторией Романовной будем тебя очень внимательно слушать. Итак?
— Может, хоть по кофею? — обречённо осведомился Махач.
— Идёт! — Антон подмигнул Вике, и вскоре вся троица уже сидела перед горящим камином в гостиной зале, щедро подливая в чашечки «эспрессо» самый натуральный «мартель».
— Ну и, конечно, пацаны неправы были по понятиям. Они уже наказаны мной лично. Вот ваш паспорт, Вика. И телефон, — Гоча щедрой рукой выложил перед Викой всё, что было им украдено накануне. — Связи нет, к сожалению. Деньги — можете пересчитать. А это вам от меня, — перстень с крупным изумрудом зажёг в глазах телеведущей огонёк неподдельного интереса. Антон, ревниво глядя на её лицо, не смог удержаться от саркастической гримасы.
— Вот только, если вы не знаете… — голос Гочи выдал волнение. — Мама ваша…
— Что такое? — Вика нехотя оторвала взгляд от дивной безделушки.
— Мама заболела серьёзно очень. Совсем плохо, — Гоча сокрушённо покачал головой. За столом воцарилась тяжёлая пауза.
— И Доярский просит вернуть Полкану папку из дупла. Я не знаю, что за папка-шмапка. Но, видимо, лучше вернуть. Да.
— Так… — до Вики, наконец, начало доходить. Она встала и, обойдя стол, нежно ухватила Гочу за лацканы. — Что тебе известно? Вообще, ты чей? Гебуха? Мать мою убили, да? — от взгляда в её дрожащие расширенные зрачки Махачу стало жутко. — Отца убили, а теперь мать? Отвечать! Антон, пристрели эту гниду! Нет, дай мне пистолет, я сама!
— Вика! Успокойся, это обыкновенный карманник. К тому же он обоссался.
— Да? — удостоверившись, что Антон сказал правду, Вика ослабила хватку.
— Говори, сучоныш. Маму убили?
Гоча молча кивнул. Кажется, грозу пронесло. В это время из прихожей раздался неясный шорох.
— Агнесса! — Махач мотнул подбородком в сторону двери. Антон, выватив пистолет, кинулся к выходу. Вика и Гоча последовали за ним. Агнессы не было.
— Ушла! Совсем голая, да? — Махач был обескуражен. Шмотки этой безумной твари, проигранные ему полчаса назад в очко, валялись неопрятной кучкой на полу возле кресла. Револьвер, правда, он успел заныкать до прихода гостей. Но это был его маленький секрет, столь же невинный, как способ открывания пластиковых наручников с помощью канцелярской булавки.
— Лошади! — сообразила Вика, выбегая во двор. Однако и белая кобыла, и гнедой жеребец смирно стояли у крыльца на привязи.
— Глядите! Вот ведьма! — Гоча первый заметил голую Агнессу, удаляющуюся галопом по тропинке между величественных сосен верхом на сивом животастом мерине. На плечах её реяла, подобно рыцарской мантии, пурпурная штора, сорванная в прихожей. Красков прицелился из «Макарова» с двух рук — но, ругнувшись себе под нос, так и не нажал на спуск. Поздно, Клава, пить «Боржоми», когда печень отвалилась.
— Ушла, билять! — выругался Гоча.
— Реально ушла, — кивнул Красков.
— Аэропорт Гавайи посадку разрешает. Ваша первая полоса, — раздалось на корявом английском в наушниках пилота Николая Бабова. Он отхлебнул из фляжки и выпустил шасси.
— Просьба пристегнуть ремни, — раздалось из динамиков в салоне, — Температура за бортом плюс тридцать один градус Цельсия… Кокосы отрываются. Экипаж желает вам всего лучшего на территории Соединённых Штатов Америки. Искренне надеемся, что скоро мы вас всех, блядей, ябанём ядрёной бомбой, а тех, кто выплывет, сожрут акулы и барракуды!
Последняя фраза была вовремя отключена на пульте бдительной стюардессой Снежаной, так что пассажиры даже не догадались, что первый пилот Бабов уже неделю, как пьян в говно.
Маша Чубак, перекинув через плечо увесистую сумку с долларами и ценными бумагами, сбежала по трапу на бетонную полосу. В воздухе пахло чем-то по-южному невыразимым. Следом за Марией бодро прокосолапил к выходу Никифор Черных с двумя чемоданами. Навстречу им из полицейского «крайслера» вышел толстый человек в форме шерифа с лицом аборигена.
— Хеллоу! Ай эм зэ шериф. Тшерных энд Тшубак? — прочёл он по бумажке.
— Йес, сэр! — Маша улыбнулась одной из лучших своих улыбок.
— О — кей! Алоха оэ! В машину, плиз.
Дорога вилась серпантином вокруг поросших яркозелёными джунглями холмов. Наконец затормозили у массивных ворот. Забор был обтянут поверху четырьмя аккуратными рядами колючей проволоки на фарфоровых изоляторах. Шериф назвал охраннику пароль, и «Крайслер» был пропущен внутрь.
— Приехали. Выходим, плиз, — жирный шериф услужливо распахнул дверцу. Плохое предчувствие с самого прилёта томило Никифора. Но когда его попытались принять под локти двое коричневых аборигенов в синей форме, предчувствие оформилось в понимание.
— You! Fucking niggers! — вывернувшись из неумелого захвата двоих мелкотравчатых полицаев, Никифор ударил их головами друг об друга и отшвырнул в кусты цветущей азалии. Толстый шериф прыгнул было ему на спину, но Ник, вспомнив уроки самбо из боевой юности, перевалил атакующего через спину и по привычке добил ударом каблука в рёбра. Под ботинком что-то омерзительно хрустнуло.
— Машка, линяем! — схватив её за руку, он ломанулся в заросли, но не тут-то было.
— Стой! Деньги, блять! — Маша Чубак, с неожиданной силой вырвавшись из рук Никифора, сунулась в салон «крайслера». Деловито перекинула за спину свою сумку и, выдернув с заднего сиденья оба чемодана Черныха, кинула их ему под ноги. Ник обречённо нагнулся за своей ношей. В пояснице что-то предательски хрустнуло и оторвалось.
— Вы окружены. Мордой в землю! — скомандовал на пиджин-инглише вынырнувший из-за кустов офицер охраны, держа их на мушке «кольта». — Вы имеете право хранить молчание, и всё такое, что там у нас по конституции. Сержант, этих в четвёртый барак.
— Но русские у нас все в пятом, сэр!
— А этих — в четвёртый, к колумбийцам! — мстительно ухмыльнулся начальник охраны лагеря.
ГЛАВА 14
— чёрт, опять, наверняка, этот Платон Левин! Василий Васильевич отбросил распечатку. Вот ведь — лидер нации уже дошёл до того, что начал различать клевретов по слогу. Дурь какая-то, Интернет, одно слово, — а глядишь, настроение с утра изгажено. Тимки Медунова подпевалы. Выдвинул на свою жопу преемничка. Сам выдвинул — сам задвину. Тоже, гарант, едрить-мудрить. В наше с Ромой Солнцевым время в Питере таких гарантов…
— Василь Василич, подано! — перебил его мысли верный Хаджимурат Удоев, обряженный по случаю предстоящей встречи в ливрейный камзол и чёрные шёлковые чулки. На бархатной алой подушечке сверкнул мелкими бриллиантами в луче восходящего над морем солнца из восточного плафона дворца Брабанте орден Мальтийского креста. Петин подставил шею под золотую цепь. Удоев нежно поправил на августейшей плеши круглую вышитую шапочку. Ритуал помогает, когда отлучается смысл. Надо же — кто бы сказал октябрёнку Васе Петину, что он через каких-то пятьдесят лет будет заседать в Мировом правительстве!
Пройдя сырой подземной галереей под Канале Гранде, Петин очутился в маленьком шестиугольном помещении Дворца Дожей, украшенном по периметру таинственными символами. Верного Удоева мягко отсекли на входе, и по спине Полковника прошелестел отвратный холодок. «Ну, жопа вышла. Так что — в первый раз, что ли? Давно уже в мире всё идёт не так. А кто виноват — как всегда, Петин? А сами, вы, господа, чем думали? Нет, будем сражаться. Россию вам в этот раз не взять! — на глаза отчего-то навернулись быстрые стариковские слёзы. — Нет! Умру, Русь-матушку не выдам!
— Ваше Превосходительство! С вашей территорией нужно что-то срочно решать, — провозгласила миссис Херли, заморозив его бессмысленным взглядом выпученных глаз. — У мирового сообщества имеются данные, что ряд северо-восточных регионов полностью вышел из-под контроля федерального центра. Страна сползает в хаос. Исламисты активизируются.
— Инфраструктура рухнула. Имеют место массовые факты жестокого обращения с животными, птицами, земноводными, а также каннибализма и этических чисток… Этнических чисток, извините. Скоро можно будет говорить о втором холокосте, — заглядывая в бумажку, выпалил блеющим адвокатским тенорком молодой барон Юджин Цедербаум, известный дегенерат, единственный наследник австрийской ветви колоссальной банковской империи Цедербаумов.
— Сибирь в одних руках — абсурд! — не преминул возгласить Чу Бай-сы, магистр китайской ложи ордена, но его вовремя усадила на место пухлая ладонь Соломона Пака — как говорят на Востоке, отделять рис от червяков время ещё не пришло.
Петин понял, что сейчас рыпаться бесполезно — иначе его просто сотрут.
— Дамы и господа! — собственный голос показался ему плоским и заскорузлым, как кирзовое голенище, — Никто не мог ожидать такого развития сценария. Хотя я и предупреждал… Ну, словом, наша страна, являясь полноправным членом мирового сообщества…
— Господин Премьер! — перебил его хорошо модулированный женский голос, — Голод, разруха, племенная рознь — со всем этим мы уже сталкивались в странах победившей демократии. О коррупции высших чинов умолчим, — Её Преосвященство кардинал Петра Скандалли изогнула губы в иезуитской улыбке. — Но что можно сказать о стране, в которой в двадцать первом веке публично сжигают на кострах ведьм?
Присутствующие тревожно запереглядывались. Ясно, Ватикан подготовился к встрече не по-детски. Петин попытался изобразить губами сардоническую ухмылку, но глаза остались настороже.
— Надеюсь, Ваше Преосвященство, это шутка? Или, ну, скажем, преувеличение? — с фальшивой добротой улыбнулся железной леди сквозь круглые очки председательствующий сэр Эфраим Борофф.
— Увы, господа, — Её преосвященство извлекла из складок своего кардинальского одеяния флэшку, и воздела над головой, уподобясь позой своему предку, герою крестовых походов, как считалось, одному из двенадцати рыцарей Круглого Стола. — Шутки на темы религии я полагаю законченными вместе с двадцатым веком! Страна-изгой, страна, которая окунулась в средневековое мракобесие, не может претендовать на контроль над крупнейшим в мире ядерным арсеналом. Почему? Потому что это ставит человечество на грань уничтожения. И я от имени пославших меня настоятельно требую передать ядерную мощь России под международный контроль. А его Превосходительство господин Петин, — лицо её озарила фальшивая улыбка, — всегда может рассчитывать на убежище в лоне нашей матери Церкви, которая в силу своего милосердия не отвергает даже неправедно нажитые вклады подлинно раскаявшихся овец своих…
— Простите, но… Что за инсинуации? Каких ещё овец? — Василий Васильевич ощутил мерзкий металлический привкус во рту. Тут в глазах его стало темнеть, и он вдруг испугался, что умрёт прямо здесь — позорно, под безжалостными взглядами своих братьев-врагов по клану.
— Может быть, Ваше Преосвященство, сейчас мы всё-таки покажем господину Премьеру, до чего он довёл свою страну? — утвердительно кивнула неумолимая миссис Херли, вставляя флэшку преподобной госпожи Скандалли в USB-порт системы.
— О, Господи! Ему плохо! Врача, скорее! — раздались выкрики особо сердобольных братьев. Тут в глазах Полковника всё завертелось и погасло.
— Перестарались, Петра! Он ещё нужен, — сквозь забытьё услышал он напоследок проникновенный голос сэра Бороффа. Золотая цепь Мальтийского ордена, казалось, обвилась вокруг шеи и, закручиваясь, душит, как змея.
— Зря ты, всё-таки, эту Солнцеву выпустил, — вся долговязая фигура старлея Валентина Подлевских демонстрировала Глебу Чертанову недовольство. Слиняют они с Антошей — и поминай, как звали!
— Вы, Валентин, дурно думаете о нас — людях чести, — став главарём банды, Глеб моментально преобразился из серого постового ГИБДД в некоего Робин-Гуда построссийского пространства, и изъясняться начал исключительно романтически-заковыристо. Бабам нравилось, бойцы молча терпели. Из конфискованного с армейских складов сукна Чертанов даже заказал себе форму белогвардейского штаб-ротмистра с отутюженными галифе, френчем и шинелью до щиколоток. Шили всю ночь. Правда, вместо сапог приходилось по случаю мороза носить унты.
— Ты что, реально думаешь, они вернутся? — не отставал Валентин. — Ведь за этой девкой — миллионы! Младшой-то наш, Антошка, гляди, не дурак!
— Так! — атаман словно очнулся от благолепной дрёмы. — И какого ж лешего вы, уроды, здесь ещё сидите, преете? Догнать, мать ети! Бери Вольфа, Мухтара — и ату! Преследовать скрытно, на контакт не идти ни при каких… Одеться под местных. Связь по рации. Вперёд, чучело!
Чертанов картинно проводил Подлевского до крыльца и широко, по-отечески перекрестил на дорогу. Овчарки, почуяли забаву и, заскулив, рванули с поводка по свежему следу. Куда-то за город…
«Ещё не было льда…». — напевал себе под нос, путаясь в полах кавалерийской шинели, Глеб, проходя в холл, — «И у берега плавали тайны…». — ущипнув за поджарый зад проходившую девку в сетчатых чулках и кокошнике, он неожиданно возбудился.
— Ты это… Чьих будешь?
— Катя я, Медведяева, — потупилась скромница.
— Дочь, что ли, покойницкая?