I. ПОРОГ. 1.1
I. ПОРОГ
«But beware, secrets are secrets for a reason.»
Simon, Seeker of secrets
Bloodborne™ videogame, Old Hunters DLC
Из-за реки снова тянет дымом. Странно, но это кажется даже приятным, потому что резкий сырой ветер, треплющий полы плащей редких прохожих и шелестящий обрывками пакетов по узким улочкам, на этот раз доносит всего-навсего запахи горящих гнилых деревяшек и тряпья, а не омерзительную вонь обугленного мяса и паленой шерсти.
Эти запахи не перебить ничем. И повязка, пропитанная антисептиками, нисколько не защищает от удушливых миазмов, намертво въедающихся не только в волосы и одежду (ничем не отмыть, не отстирать), но и, кажется, в сами легкие. И пора бы уже привыкнуть к отвратительному сочетанию аптечных запахов и теплой, тошнотворной вони горелой плоти, но как к такому привыкнешь?.. Как мутило пять лет назад, так мутит и сейчас.
Тяжело жить на свете с обостренным обонянием. В умирающем, насквозь пропитанном заразой городе — и вовсе невыносимо. Впрочем, в этом городе жить вообще невыносимо. Но — живут же как-то. Пока еще живут…
А обостренный нюх превращает каждый вдох в пытку. Бесчисленное множество запахов, даже таких слабых, которые обычный человек и не заметит, способно свести с ума. А уж такие сильные, как запахи далеких пожарищ и погребальных костров, становятся сущим кошмаром и преследуют даже во снах. Самые отвратительные сочетания — запахи дерьма и дешевого парфюма; крови и цветов; могильной земли и формалина. И, конечно, обугленного мяса и антисептика-деодоранта.
Люди, как могут, борются с всепроникающей вонью: повязки, маски, противогазы… У кого на что хватает средств. Но каждый из живых в этом городе уже насквозь пропитан этими запахами — запахами болезни, смерти и страха.
Ветер сегодня дует из-за реки. Горят старые строения. Странно… Неужели там еще осталось чему гореть?
***
Город, название которого было высечено на полукруглой каменной арке на въезде, но никем с начала эпидемии — а значит, с начала изоляции от остального мира — не называемый иначе как просто Город, давно уже умирал — и никак не мог умереть окончательно. Начавшаяся пять лет назад эпидемия неведомой болезни, получившей за набор жутких симптомов название «нейрочума», постепенно выкашивала население. И самым страшным в ней являлось то, что численность жителей сократилась за эти годы не так уж значительно — а вот число людей становилось все меньше и меньше.
Нейрочума поражала центральную нервную систему и давала огромное количество разнообразных симптомов — от полного паралича до легких нервных тиков. Поначалу это и помешало вовремя заметить начало эпидемии — просто участились случаи обращения к невропатологам с различными жалобами, возросло количество рецептов на успокоительные… Люди думали, что просто переутомились, перенервничали. А потом…
А потом семью такого «утомившегося» клерка находили зверски убитой, буквально разорванной на куски, с четкими следами зубов отца семейства на коже.
И самого его — в углу супружеской спальни, с головы до ног покрытого кровью жены и детей, трясущегося от ужаса и ничего не помнящего…
Бедолагу запирали в лечебнице для душевнобольных, наблюдали, расспрашивали… Ничего не могли понять. Пациент оставался адекватным, искренне горевал о смерти близких, проклинал себя и порывался наложить на себя руки. В общем, вел себя как абсолютно нормальный человек!
До тех пор, пока его не находили в палате (камере?) с перегрызенными венами на обеих руках.
А потом проводивший вскрытие прозектор, который имел привычку работать без маски, без всяких видимых причин голыми руками душил ассистента, а затем разбивал себе голову о стену в коридоре морга.
И так далее и тому подобное… Конечно, закономерность была выявлена достаточно быстро. И вот тогда началась паника.
В том, что причиной происходящего является некий вирус, уже ни у кого не оставалось сомнений. Проблемой оказалось то, что обнаружить этот вирус в крови заболевших и умерших не удавалось.
Прошло полтора года. Врачи и ученые работали не покладая рук. Изобретались новые методы диагностики, приборы и реагенты для анализов крови. И строились новые лечебницы — с камерами, предназначенными для полного обездвиживания пациентов.
Странно, что Город не обезлюдел, не вымер до последнего жителя еще тогда. Стоило кому-то крикнуть чуть громче обычного, дернуться чуть резче — и перепуганные до полуобморока соседи, родные или просто прохожие немедленно сдавали его отрядам «специальной медицинской службы». А нервы у людей, само собой, были тогда на пределе. Так в лечебницах оказалась едва ли не половина населения Города. Это в конечном итоге и спасло от заражения тех, кто попал в изоляторы просто из-за своей нервозности и паники окружающих.
После — когда всё более-менее прояснилось — те, кто выжил и не заразился, потому что вовремя был заперт в изоляторе, даже стали чувствовать смутную благодарность к тем, кто сдал их патрулям. Но поначалу… Вышедшие из клиник здоровые люди, получившие почему-то в народе прозвище «марля», нередко находили доносчиков и расправлялись с ними. А это означало вновь продемонстрировать подозрительную нервозность и агрессию — и вернуться в не успевшую еще толком проветриться камеру с мягкими стенами и привинченным к полу прочным стулом с ремнями, надежно фиксирующими «пациента».
Через восемнадцать месяцев после того, как было официально признано, что в стране разразилась эпидемия, ученые наконец определили в крови зараженных вирус. Коварный, мутирующий быстрее, чем успевали совершенствовать методы диагностики. Абсолютно устойчивый ко всем известным противовирусным препаратам. Живучий, как сама смерть.
Казалось бы, перед лицом смертельной угрозы, видя перед собой общую цель, люди должны были бы объединиться, оберегать друг друга и единым фронтом противостоять опасности. Но горожане повели себя типичным для человечества образом. А именно — принялись исступленно истреблять друг друга в отчаянных поисках того, кто «виноват и должен ответить за всё», превращая Город в пустынные, пропахшие обугленной плотью руины. Облегчая смертельной болезни её миссию.
Что сильнее — страх или жажда власти?
Спросите у «Луча».
Что сильнее — страх или потребность внушать страх другим?
Спросите у «Факельщиков».
Что сильнее — страх или научный фанатизм?
Лучше не спрашивайте. Особенно у «Святых».
***
Река, за извилистость русла предсказуемо получившая название Серпентайн, делила Город на две неравные части. На западном берегу к самой воде жались кварталы бедноты, прозванные в народе Ветошами. На северо-западе к реке спускались цеха фабрик и мелких заводиков, в былые времена снабжавших город всем необходимым — и нещадно отравлявших воздух разноцветными дымами из труб и извергавших в реку не менее вонючие едкие разноцветные жидкости.
На противоположном берегу реки напротив заводского квартала было пустынно — никто не хотел селиться там, даже самые бедные и опустившиеся, пришлые и потерявшие всё в этом городе предпочитали хотя бы даже и зубами выгрызть себе место выше по течению. В Ветошах избушки, сарайчики и хибары лепились одна к другой, наползали друг на друга, карабкались друг к другу на крыши, подпирали стены заваливающихся собратьев — в общем, ухитрялись посреди нищеты и хаоса по мере сил поддерживать и согревать соседей — как и их жители. Пожалуй, именно в Ветошах люди, как ни странно, в наибольшей степени остались людьми — даже тогда, когда Город наполнился чудовищами.
Восточный берег с самого начала застраивался по определенному принципу. Серпентайн своими изгибами образовывал что-то вроде схематичного рисунка человеческой глотки со свешивающимся сверху «язычком»: длинный полуостров, очерченный двумя бухтами, и две плавно изгибающихся впалых «щеки» справа и слева. Центральный полуостров занимали строения Церкви Священного Сосуда — собор, здания монастыря, хозяйственные постройки и жилища служителей. На правой «щеке» неподалеку от набережной расположились кварталы военного гарнизона, на левой — корпуса и студенческий городок медицинской академии. Жилые кварталы опоясывали группы зданий расходящимися кругами, по мере удаления от центра становясь все беднее и непригляднее.
До начала эпидемии Город насчитывал примерно двести тысяч жителей, сейчас же — около восьмидесяти. И несмотря на давящий страх, на ощущение дышащей в затылок смерти, на всеобщую подозрительность, Город продолжал жить. Сапожники шили обувь, столяры изготавливали мебель, булочники пекли хлеб, и люди на пропахших гарью и кровью улицах с удовольствием принюхивались к ветерку, доносящему ранним утром аромат свежей выпечки. Аптекари продавали микстуры от кашля, акушерки принимали роды. Да-да, и страсть вспыхивала между людьми в больном городе, и новые жизни зарождались темными ночами под вой чудовищ, в комнатах за надежно запертыми дверями и ставнями, и появлялись дети, и учителя на дому собирали стайки ребятишек и обучали чтению и письму, истории и математике. Люди хотели жить. И они жили — вопреки логике происходящего.
Что сильнее — страх или усталость?
Усталость, конечно. Люди просто устали испытывать страх.
***
Раннее утро принесло не только запах гари из Ветошей, но и донесение ночного наряда патруля о стычке с зараженными в районе городского универмага. Пауль, боец группировки «Луч», хмурясь, выслушал сообщение по устройству дальней связи, на жаргоне вояк называемому «треском» из-за постоянных специфических помех в эфире. На патрульных напала группа горожан, вооруженных не только выломанными из оград кольями и выдранными из мостовой булыжниками, но и огнестрельным оружием, что не могло не настораживать — оборот оружия и боеприпасов в Городе находился под строгим контролем Луча. Все прекрасно понимали, насколько зараженный с дробовиком опаснее зараженного с булыжником. А первоочередной задачей Луча — по крайней мере, изначальной целью его создания — была охрана здоровых от инфицированных.
Собственно, группировка «Луч» возникла на основе старых отрядов специальной медицинской службы, которые с самого начала эпидемии занимались «отловом» зараженных и препровождением их в лечебницы. Название «лечебницы» имело оттенок злой иронии: как известно, лечения от нейрочумы не существовало, и даже средства для облегчения симптомов действовали далеко не всегда, их эффект не подчинялся никаким закономерностям. Как результат — лечебницы давно превратились в то, чем и должны были стать по логике ситуации: в лаборатории, где над зараженными ставились опыты по испытанию новых лекарств и методов уничтожения вируса. Пока что, правда, уничтожать вирус удавалось только вместе с носителем.
Лучевики патрулировали Город днем и ночью, собирая заболевших и предположительно заразившихся и препровождая их в упомянутые «лечебницы» — и, естественно, не спрашивая их согласия. Здоровым людям предлагалось добровольно проследовать в закрытый лагерь Луча — с условием не покидать его до окончания эпидемии, что, скорее всего, означало по нынешним меркам «никогда». Тех, кто отказывался, лучевики отпускали с миром, предупреждая, однако, что при следующей встрече патруль может оказаться не столь дружелюбным.
С теми же, кто демонстрировал хотя бы малейший даже косвенный признак заражения, разговаривали совершенно по-другому. Точнее, не разговаривали вовсе.
Лучевиков в городе ненавидели и боялись: прошли те времена, когда «марли» чаще всего, проведя в зафиксированном положении время, в полтора раза превышающее инкубационный период заболевания, возвращались домой целыми и невредимыми. Теперь любой, кто попадал в «лечебницы» Луча, почти неминуемо становился подопытным, живым объектом для тестирования очередного препарата с побочными эффектами, которые зачастую умерщвляли пациента еще быстрее и мучительнее, чем сам вирус. Сопротивление при «госпитализации» расценивалось как крайнее проявление симптомов нейрочумы и часто заканчивалось расстрелом на месте.
Именно поэтому патрули Луча давно уже утратили репутацию «спасательно-эвакуационных отрядов», а патрульные постоянно рисковали получить пулю в спину или булыжник в затылок. На стороне лучевиков были городской арсенал, где хранилось всё огнестрельное оружие, на стороне горожан — численность и скрытность. В жилых кварталах, поделенных на картах Луча на пронумерованные квадраты, велась настоящая тихая война.
Переключив канал на «треске», Пауль проговорил в пыльную черную решетку микрофона:
— Туша, на связи Штык. Ответьте.
— Хр-р-р… Ш-ш-ш… Штык, Туша на связи. Что там?
— Слышал доклад Вышки? В одиннадцатом квадрате столкновение.
— Да… Хр-р… Надцать наших… Тш-ш-ш-ш… Ник…
Пауль с раздражением покрутил туда-сюда регулятор настройки каналов.
— Туша! Плохая слышимость! Повтори последнее сообщение!
Голос напарника неожиданно зазвучал громко и чисто, будто Фредди, позывным которого было «Туша», стоял совсем рядом.
— Понял, повторяю. Только что получил на «доску» текстовое сообщение с Вышки. Патруль из пятнадцати человек столкнулся с группой зараженных человек в сорок. Потери с нашей стороны — пятеро. Еще трое ранены и предположительно заражены. Убито одиннадцать объектов, семеро захвачены, остальные разбежались. В одиннадцатый квадрат направлено подкрепление. Всем свободным от патрулирования приказано подойти к границам одиннадцатого квадрата для оказания помощи по необходимости.
— Понял, принял. Направляюсь к границе одиннадцатого квадрата через десятый, — Пауль с силой надавил на кнопку и отключил «треск». Ничего себе… Сорок штук. Да что за черт?.. Они ведь всё держали под контролем. Не могло набраться столько зараженных в одном квадрате! Пятеро патрульных погибли… Ну как же так…
Пауль помотал головой, пряча «треск» в сумку, прикрепленную к поясу комбинезона химзащиты. Полученные сведения никак не хотели укладываться в голове. Уже больше полугода при стычках патрулей с зараженными со стороны Луча не было смертельных случаев — ни одного! С десяток ранений, да и то скорее полученных по глупости и неопытности. А тут сразу пять трупов. Надо бы узнать, какой отряд попал в переделку…
Пауль быстрым шагом направился к границе одиннадцатого квадрата. Держа автомат наготове, он шел по краю тротуара одной из широких центральных улиц, на ходу цепким взглядом сканируя подворотни и переулки по обе стороны дороги. Сейчас была не его смена, но патрульный Луча — всегда патрульный Луча. Даже дома, за столом в кругу семьи.
Нет, Пауль не чувствовал печали, скорби или сожаления о погибших соратниках. У него не было друзей ни в Луче, ни среди простых горожан. Семьи у него тоже не было — четыре года назад мать и старшая сестра заразились и убили друг друга. После этого парень, чудом избежавший заражения и смерти от рук и зубов своих родных, сам попросился в патрульные Луча.
Паулю было тогда двадцать три. Он учился на стоматолога-протезиста, пока в медицинской академии окончательно не забросили занятия на факультетах, не имеющих отношения к вирусологии, фармакологии и биохимии. Все силы преподавателей были брошены на борьбу с эпидемией. А студентам оставалось либо проситься в помощники, либо… просто молиться о том, чтобы не оказаться в числе подопытных.