Как я заснул за столом, я не помнил. Вроде и глаза не слипались, а взял да и задремал что-то, едва вокруг послышалось сопение спящих людей. Перед рассветом, решивший пойти отлить, Адмирал Джейк, правда, меня разбудил. Я сонно похлопал ресницами, поглядел на залитый воском подсвечник, в котором не осталось даже огарка свечи, и, силой воли влача затёкшее тело, рухнул на лежанку. А там все посчитали за лучшее меня не трогать. Наверное, наивно подумали, что я работал всю ночь напролёт. Так что моё второе пробуждение состоялось далеко не ранним утром. Оно пришлось за пару часов до полудня, но первым, что я увидел, стало не местоположение солнца на небосклоне и не балки потолка, а огромные жуткие глаза-пуговицы. Пока я спал, Элдри сунула мне своего медведя прямо к лицу, не предполагая, что вместо радости со мной едва разрыв сердца не случится.
— Треклятье, — понимая, что к чему, осипшим голосом выговорил я.
— Проснулся? — спросил меня Данко.
— Ага, — я прочистил горло и спросил: — Где все остальные?
— Наш главный всем дело нашёл. Я вот, сука, у него ваще до самых верхов дослужился! Он мне мозги выеб, как бабе, и торжественно за хозяйку в своём доме пристроил, — горько высказал лучник. — Сказал, что всё равно пострелять не пустит. С одной ногой типа от снарядов не побегаешь… Как будто за домом я ему с одним глазом услежу!
— А Элдри где?
— Он её с Соколом отправил, чтобы со стен на диграстанцев поглядела.
— Вот урод, — только и сказал я.
— Урод то урод, но я его понимаю, — пожал плечами лучник. — Он прав, что за неё взялся.
— А я не прав, значит? — тут же насупился я.
— И ты прав. Но, сука, меньше.
— Это отчего же?
— Ты ведь знал, какое говнецо Стая, когда к нам набиваться в други пришёл?
— Знал.
— И что? Тебе самому озарение-то не ниспадает, что твоё право вырастить из дочки милосердную барыньку-недотрогу тут никому понятным не кажется?
— Это ты разбил нос Матёрому?
— Я.
— Тогда не буду говорить вслух то, что только что про тебя подумал. Я ж знаю. Ты не любишь, когда я болтаю.
— При Холще тоже рот на замке держи, — усмехнулся Данко. — Это он мне приказал, и, мать его, не забыл потребовать, чтобы я тебе ничего не вздумал ляпнуть.
— А ты взял да всё и выложил.
— А чё такого? Ты шибко умный, гад. Сам понимаешь, что стал бы я из-за тебя такому матёрому бугаю морду бить!
Я улыбнулся и приятельски похлопал лучника по плечу.
Наверное, виноватой в том, что мы не сдружились, была Марви, а именно её выбор после битвы с драконом. Не могу сказать точно, но я слишком часто возвращался к этому воспоминанию, чтобы искать причину в чём-то другом. Да и любил её Данко. Действительно любил. Так что, скорее всего, Марви причина. А даже если и нет, то пусть у меня не получилось сблизиться с ним так, как с Сорокой, но за столько лет совместной жизни я всё равно научился ценить этого соратника. И он меня, на самом-то деле, тоже.
Данко тем временем деланно поморщился. По сути, он был хорошим человеком, однако не любил этого показывать. А сейчас его угнетала плюс ко всему собственная бесполезность. И всё же один глаз и хромота были лишь половиной беды. В Данко что-то перегорело. Я прекрасно чувствовал его внутреннее безразличие.
… Наверное потому, что подобное уже не первый день ощущал и в себе.
— Не думал вновь у Холщи об отставке просить?
— Нет. Он знает, что мне на воле не жить.
— А мне думается, что это то, чего тебе не хватает, — сознался я, и Данко рассмеялся. Звонко и задорно. Но постепенно смех его стал грустным, а лицо приобрело тоскливое выражение.
— Я ведь, сука, присоединился к Стае незадолго до тебя. Всего несколькими неделями ранее. А до этого у меня даже свой хутор был. И жёнка.
Я удивлённо приподнял бровь, и ему пришлось пояснить:
— Стрельбе я выучился, едва стол перерос. Отец у меня охотой хлеб добывал. Хороший охотник был, удачливый, но, как мне девять зим стукнуло, его медведь-сволочь задрал. Мать моих младших брата с сестрой в реке потопила от горя. А я большой уже был. Вырвался. К дядьке кров просить пришёл. У него в ту пору своих малолетних ртов было немерено. Так что, пусть он меня не обижал, но накормить не мог. Вот я, сука, и подался с голодухи через год-другой в город. К наёмникам навязался. С ними долго вместе кого надо отстреливал. Мне ж, что дичь, что человек. Всё одно. А деньги копились. И живот наконец-то набил, и бородой обзавёлся. Вот я и решил, что хватит с меня жизни разгульной-то! Купил землю, поставил дом, приоделся порядочно да женился на веселушке. Она и работала хорошо, и в постели хороша была. О детях подумывать стали.
— Но не сложилось? — прекрасно понимал я, к чему мог идти такой рассказ.
— Не сложилось, сука. Заболела она сильно. Ребёнка мёртвого родила и сама в горячке скончалась, — вздохнул Данко. — Вот тогда я зажёг факел и спалил всё на своём хуторе к едрене фене. И дом, и сараи вместе с животиной. Лук боевой за плечом оставил с колчаном только да и пошёл куда глаза глядят. И стало мне тогда вот здесь, — он ударил себя по груди, — так хорошо и легко, как будто я чужой жизнью жить пробовал! Вмиг всё горе моё сгинуло. И до сих пор из того прошлого возвращать мне, сука, ничего и не хочется!
Его откровения затронули что-то во мне. Я ненадолго задумался о своей судьбе. О своём собственном прошлом. А потом решил привести тело в порядок, раз с душой как-то никак не выходит. Мысли заставили меня незамедлительно вычистить грязь под ногтями да вымыть с мылом голову в бадье с растаявшим снегом.
— Она ж, етить, ледяная! — аж вздрогнул лучник.
Но я любил холод. Так что ещё и поплескался водичкой, прежде чем вылить помутневшую воду на улицу. А там, несмотря на мокрые волосы, по новой насобирал снега в бадью. С горкой. И лишь потом быстро перекусил да сел наконец-то раздумывать над усилителем, способным помочь Данраду выиграть бой за город.
***
Дело шло плохо, потому что я не мог определиться с тем, какое заклинание мне стоит усиливать. У всего имелось больше минусов, чем плюсов. В конце концов, из-за таких проблем я начал отвлекаться на всё, что только можно. И когда пришла Элдри, даже заставил её подстричь меня, чтобы хоть как-то убить время. Увы, девочка на этот раз основательно переусердствовала с убиранием лишней длины. Она оставила на моей голове примерно сантиметровый ёжик. И всё. Волосы, ошарашенные отсутствием необходимости свисать по плечам словно пакля, тут же распрямились и стали торчать дыбом. И потому, посмотрев на себя в блюдо, я заключил, что вновь стал выглядеть на шестнадцать… Но, скорее всего, я тогда себе польстил. Сейчас я уверен, что смотрелся тогда на все восемнадцать годков!
— Иди лучше обед готовь, — вздохнул я, ничего не отвечая на вопрос Элдри, понравилась ли мне моя новая шевелюра.
Девочка вроде как расстроилась, но быстро подмела с пола волосы и действительно приступила к кулинарии. Отвлекаться мне вновь стало не на что. Разговор Сокола с Лисом касался каких-то совсем уж неинтересных тем. А там и Данрад пожаловал. По счастливой случайности, я в тот момент сидел за столом и задумчиво выводил спиральку мелом на доске, думая, походит ли она на улитку. А не то досталось бы мне на орехи!
— Надеюсь, ты готов? — с порога сурово спросил меня главарь.
— Да. У меня есть несколько хороших идей.
Телепортация. Точно! Мне нужна телепортация отсюда к едрене фене… хм… куда подальше отсюда.
— Меня, ядрёна вошь, интересуют не идеи, а их исполнение. Конунги решили по тем херам за стеной первыми ударить. Так что не сношай мне сейчас мозг. И знай, в два ночи тебе с Малой открывать бой ударом по баллистам.
— Понял, — разом ужасно расстроился я.
— Есть чё пожрать?
— Да. Я уже! — довольно пискнула Элдри и принялась вытаскивать из печи на стол большой горшок. А там и сняла с него крышку.
Внутри оказался то ли очень густой крупяной суп, то ли очень жиденькая каша. Посреди этой массы плавало несколько крупно порезанных корнеплодов. Так что, наверное, это был всё же суп. И есть его могли только очень непривередливые люди. На счастье повара, прихотливых в Стае, кроме меня, не наблюдалось. Поэтому вскоре, хваля трапезу, все шустро загремели ложками под довольную улыбку девочки. Она мнила себя настоящей повелительницей кухни.
Горячая еда, по всей видимости, разогрела и мой мозг. Я отложил доску и взялся за перо и чернила. Мысли показались мне достаточно хорошими, чтобы даже записать их. Вдохновение подсказывало, что задача главаря, оказывается, выполнима. Я с энтузиазмом принялся чертить схему. Это Данраду понравилось. Он удовлетворённо на меня покосился, а после, проверив, что его плащ подсох у огня, приказал всем высыпаться да по его уходу закрыть наглухо ставни, не пропускающие лучи слабого зимнего солнца. Самому ему, видно не до сна было. Он собрался уходить по каким-то только ему ведомым делам. Но, едва Данрад открыл дверь на улицу, как громко ругнулся:
— Охерела, что ли?! Чего, мать твою, здесь стоишь, сука, и глаза пялишь?
— Простите, сударь, — узнал я голос Герды и даже вытянул шею, чтобы убедиться, что это она, — я не решалась постучаться.
— Ба! Да я ж тебя знаю, — Данрад приподнял ладонью лицо женщины. — Какая ж ты красотка нынче! Не думаю, что такая кому из моих людей понравится.
— Я не работать пришла. Мне бы со Странником поговорить.
— Эй, Странник, — обернулся главарь. Из-за открытой двери в дом повеяло холодом зимы. Морозы долго царствовали на севере Диграстана. — Тут к тебе шлюха невиданной красоты пожаловала. Надеется, что ты её осчастливишь.
— Я занят, — спокойно ответил я, хотя Герда поймала мой взгляд. В её глазах читалась отчаянная мольба. Ей действительно было что-то очень и очень надо.
— Слыхала? Вали в свою конуру.
— Но мне правда нужно поговорить с ним! Правда!
Она попыталась юркнуть в щель между дверным проёмом и главарём. Само собой, Данрад не дал ей это сделать, ухватив за локоть.
— Пожалуйста, не надо делать мне больно! — тут же испуганно вскрикнула Герда.
— Ах, не надо, говоришь.