— Ты настоящий воитель! — с восхищением воскликнул он. — Я всегда это знал, но ты доказал и тем, кто сомневался! Такой богатой добычи мы не видели еще никогда!
— Знаю, — усмехнулся Онн, и льдинки снова блеснули в его зеленых глазах. — Но не только добыча — и сражения были жаркими. Мы много чего перенесли. Однако не горюй. И на твою долю невзгод хватит!
С этими словами он ласково потрепал Олафа по щеке. Тот вспыхнул, смущенный, что брат так точно угадал его мысли и хотел спросить что-то еще, но Онн уже не смотрел на него. Конунг смотрел на девушку, служанку, что пересекала двор: стройная и очень юная, одетая в бледно-голубое длинное платье, которое удивительно шло к глазам, ее волосы были заплетены в толстую косу, что спускалась почти до колен, а цветом могла соперничать с серебристыми лучами луны. Что за удивительная красавица! Откуда она здесь?
Онн ловко схватил проходившую девушку за локоть, та, вся вспыхнув, вырвалась, опуская глаза, и шарахнулась прочь.
— Эй, погоди! — со смехом крикнул ей Онн, — Ты прекрасна как сама Фрейя! Постой! Неужели, у тебя не найдется и минутки для своего конунга, вернувшегося с победой?
Смущенная, та остановилась, испуганно хихикнула. Но продолжить они не успели, строгий окрик Ингрид прервал этот не успевший начаться разговор.
— Онн! — крикнула мать. — А ну, оставь девушку! И подойди ко мне! А ты, пошла отсюда!
Девушка, все еще хихикая, помчалась прочь, прижимая ладони к раскрасневшимся от волнения щекам, а Онн приблизился к матери и крепко обнял ее. Он тосковал по материнским объятиям и любил суровую Ингрид, как и она любила старшего сына, выросшего великим воином.
— Что случилось, матушка? — ласково спросил он, и даже льдинки в его глазах были теперь не так заметны.
— Сколько это будет повторяться! Хватит, идем в дом, — приказала Ингрид, все еще осуждающе качая головой. Ей не нравилось, что старший сын продолжал волочиться за служанками, вместо того, чтобы, как положено, взять себе одну жену.
Они вошли в темный дом, через конюшню и людские помещения и оказались в просторной зале, где жарко полыхал очаг. Онн опустился на скамью, вытянул ноги и устало прислонился к стене. Наконец, он дома. Поход окончен. Ингрид села рядом и сжала руку сына.
— Устал? — понимающе спросила она.
Онн прикрыл глаза и кивнул. Она ласково погладила его по волосам.
— Ты молодец, мой сын, — тихо сказала она. — Ты пришел с победой. Как там было?
— Не всегда просто, — откликнулся конунг. — На то и битва. Многих мы потеряли, но и враги — немало… были и славные мгновения. Я увидел другие земли, конечно, не такие дальние, как те, что за морем, о которых сказывал отец, но все же…
И так они сидели долго-долго в молчании, им всегда было хорошо молчать вдвоем, а потом Ингрид вдруг поднялась.
— Раз уж так вышло, раз ты вернулся с победой, мне нужно кое-что показать тебе, не стану откладывать больше, — сказала она. — Идем со мной.
Разомлевший от тепла залы, конунг неохотно поднялся. Ему не хотелось никуда идти, но разве же переспоришь мать! Себе дороже. К его удивлению Ингрид пошла по коридору в сторону кухни, а после отворила тяжелую дверь в подпол, не забыв засветить факел. Массивную связку ключей женщина повесила обратно на пояс, никто кроме самой кюны не мог ходить в этот подвал, и то было не случайно! Онн знал причину. Спустившись по каменным, высеченным в теле скалы ступеням, Ингрид зажгла факелы на стенах, после чего Онн закрыл дверь, ведущую наверх. Теперь здесь было светло и просторно. Теперь их никто не мог потревожить.
В большом помещении у стен стояли четыре одинаковых железных сундука с закрытыми крышками. Кюна повернулась, свет факелов озарял ее лицо и отражался в больших темных глазах.
— Здесь мы храним сокровища нашего рода, — Ингрид взглянула на сына. — Твой отец завещал, что они перейдут к тебе, когда докажешь, что являешься достойным конунгом своего племени. Ты это доказал, мой сын, теперь они твои.
Глава 1. Драккар 1.2
На лице Онна мелькнула глумливая усмешка: его немало позабавил серьезный и торжественный тон матери. А потом он небрежным жестом поднял крышку одного из сундуков, полного золотых и серебряных кубков, блюд и цепей.
— Жаль огорчать тебя, дорогая матушка, — весело рассмеялся конунг, — Но признаюсь, я уже неоднократно видел все это. Ведь я уже спускался сюда прежде. И брал в руки каждый драгоценный предмет из этих сундуков!
Вопреки ожиданиям, лицо матери осталось суровым, кюна не рассмеялась в ответ, но в ее глазах вспыхнуло странное превосходство, и она передернула плечами.
- Разумеется, я не так глупа, сын мой, чтобы не знать этого! Ты с твоим характером, да не проник бы в сокровищницу! Да не украл бы ключи у матери! Да не открыл бы сундуки! Да не нарушил бы родительских запретов! Ты привык слушать лишь себя и в этом ты — истинный конунг! Но сейчас послушаешь меня. Все, что есть в сундуках, — сущая безделица. Пустяки. Я же должна показать тебе истинные сокровища нашего рода. Их всего три.
С этими словами Ингрид вдруг открыла неуловимым движением потайную нишу в стене, откуда, к изумлению сына, вытащила небольшую шкатулку и протянула ему.
— Теперь ты — наш предводитель. Старший рода, — торжественно произнесла женщина, довольная произведенным эффектом, — И эти сокровища твои по праву.
Чувствуя, как сердце забилось быстрее, Онн взял шкатулку из рук матери и распахнул ее, медлить было не в его характере: он никогда не задумывался, не рассуждал и не останавливался. Нрав конунг имел решительный и непримиримый.
Первым, что привлекло внимание, был удивительной красоты золотой браслет, работы настолько тонкой, что Онн, не сдержавшись, вскрикнул от восторга.
— Да, ты прав, — мать угадала невысказанный вопрос. — Они сделаны не руками людей.
Далее Онн вытащил золотую корону, всю усыпанную рубинами и бриллиантами, а после — короткий меч, с рукоятью, украшенной белым и желтым золотом.
Конунг примерил браслет и корону, несколько раз взмахнул мечом, который, хоть и был легким и совсем коротким, оказался ему по руке.
- Есть легенда, что эти сокровища приносят несчастье, — продолжала между тем мать, — Но глупости. Они передаются в нашем роду издавна, от конунга к конунгу, и восходят к королю темных альвов, основавших наш род. И однажды ты отдашь их своему старшему сыну, когда жена подарит его тебе. Ты ведь уже думал о женитьбе?
— Не думал и подумаю нескоро, — откликнулся Онн, продолжая рассекать воздух мечом. Клинок нравился ему все больше и больше.
— Напрасно, — сухо заметила Ингрид, — Пора бы тебе прекратить развлекаться с пастушками да служанками и подумать о наследниках. Ты должен взять в жены девушку из знатного рода!
В ответ Онн скорчил матери смешную гримасу, слишком поздно угадав, что это может обидеть ее.
— Я хоть и рабыня, но мой род был — не хуже вашего, — с достоинством парировала мать. Она необычайно умна для женщины, неудивительно, что сам конунг сделал ее законной женой!
— Я не хотел обидеть тебя, мама, — ответил Онн примирительно, — Извини. Просто пока не думал о супружестве.
С этими словами он снова повернулся к сундукам, разглядывая свои сокровища. Ему нравилось думать, что их род ведет происхождение от темных альвов — отсюда его храбрость, непримиримость и жестокость. Отсюда ярость, что охватывает его в битвах, словно берсерка, бесконечная жажда новых побед, что не оставляет никогда! Это от них, от властителей подземелий, что сковали самого Фенрира! Конунг в задумчивости разглядывал сокровища, оставшись и после того, как мать ушла.
Наверху слуги все продолжали разбирать добычу, а Олаф командовал ими, казалось, мешкам с награбленным добром не будет счету! Их таскать — не перетаскать! Наравне с мужчинами работали и женщины, так было заведено у викингов — никакого разделения. И среди них: три молоденькие девушки, одна из них, та, которую чуть раньше Онн сравнил с богиней Фрейей, действительно, выделялась на фоне подруг необычной красотой — казалось, девушка излучает внутренний свет, или же это из-за ореола, что создавали платиновые волосы, окружавшие лицо? И вся она выглядела неземной, хрупкой, словно была светлой альвой, а не женщиной: и ее синие глаза, сияющие, как зеркало фьорда, и белая, будто первый снег, кожа, и это ясное лицо, — все в ней привлекало внимание, поражало, словно меткая вражеская стрела, не позволяя отвести взгляд.
— Как красив молодой принц, — вздохнула между тем ее подруга, та, что была с веснушками на широком курносом носике, — Что скажешь, Хильде?
— Аж дух захватывает! — подхватила темноволосая смешливая девица, что назвали Хильде, — Второго такого нет во всей Скандинавии! Я бы с радостью подарила ему поцелуй! И не один! А что ты скажешь, Бломме? Ты всегда молчишь, хоть раз скажи что-нибудь!
Она повернулась к светловолосой красавице.
— Такие не нравятся мне, — холодно отрезала та. — Он задирает нос и думает лишь, как хорош собой! Глядится в начищенное блюдо… А сам не заслужил еще славы в боях! То ли дело наш конунг…
Переглянувшись, ее подруги звонко расхохотались.
— Скажешь тоже! Ишь, на конунга смотрит, — воскликнула Хильде. — С ним, говорят, надо осторожнее!
Громкий смех привлек внимание Олафа, который, завидев девушек, приблизился.
— Эй, погоди! — окликнул он красавицу, словно не заметив ее веселых подружек, — Ты же Бломмеман, да? Подожди!
Подруги с хохотом бросились в стороны, но Олаф уже схватил Бломме за руку, которую та с негодованием вырвала и, гордо вскинув голову, взглянула на него своими ясными синими глазами.
— Как поживаешь, Бломме? — спросил растерявший вдруг всю свою храбрость Олаф, просто чтобы хоть что-то спросить.
— Хорошо, принц, спасибо. Как и все радуюсь добыче, — она опустила голову, чтобы не смотреть на него: служанке смотреть на знатного мужчину было бы неприлично.
— Ты особенно красива сегодня, — продолжил тот, его голос стал чуть тише, он говорил так, чтобы слышала только она.
— Я такая же, как другие.
— Нет, не такая! — с излишней горячностью прошептал Олаф. — Послушай, приходи сегодня вечером к старому дубу, что в поле. Я подарю тебе пояс с золотой пряжкой. И платье, как у благородной девушки.
— Мне не нужно платье благородной девушки, — резко перебила Бломме, отступая на шаг назад, — Я всего лишь дочь бедного земледельца.
— Все равно приходи, — упрямо продолжил Олаф, и девушка снова подняла глаза, на этот раз их взгляд был холоден. Она и сама не знала, откуда взяла смелость, чтобы так ответить ему!
— Принц Олаф, ты преследуешь меня уже давно. Но ведь я попросила тебя оставить меня! Не нужно играть. Не нужно шутить. Пусть я и бедна, но честная девушка, и без надобности мне твои подарки!
С этими словами она повернулась, от чего ее коса взметнулась, и пошла прочь, а Олаф еще долго провожал девушку взглядом, с досадой глядя вслед.
Он не хотел обидеть красавицу, и против воли, обидел. Олаф вздохнул, любой скажет, что он не умеет обращаться с женщинами, ни с благородными, ни со служанками — и будет прав. Ведь он еще слишком молод. Олаф знал, что девицы заглядываются на него, знал, что считается самым красивым парнем в округе, об этом часто говорила и матушка. И однако, чувствовал себя в присутствии женщин неловко: его смущал их смех, то, как они все время ходят стайками, хихикают, переглядываются, подшучивают над мужчинами. Бломме была другой, но она и пугала его больше прочих. Он заранее придумывал, подбирал выражения, чтобы подойти к ней, но стоило девушке приблизиться — принц забывал обо всем на свете, краснел, смущался и не мог связать двух слов. И зачем он сказал про пояс и платье? Но не мог же он сразу взять, да посвататься к служанке? Нет, такое невозможно. Но и жизни без нее себе не представляет. Бломмеман молода, пройдет совсем немного времени — и на тинге она выберет себе мужа, войдет в дом одного из викингов, может быть, даже знатного родом, ведь глядя на ее редкую красоту, можно и забыть, что она простая служанка. Брат прав, девушка хороша, как богиня, как сама Фрейя!
А что же делать ему? Остается лишь заговаривать с ней вот так, во дворе, смотреть на нее, вздыхать и надеяться, что однажды она все же сменит гнев на милость, привыкнет к его ухаживаниям и согласится прийти ночью в поле. Там он расскажет ей о своих чувствах, там они, наконец, останутся одни. Пусть же мудрый Один научит его, как это сделать, как убедить красавицу и заставить ее сердце биться так же быстро, как сейчас билось его собственное!