ибо нет на земле
надежнее друга.
чем мудрость житейская [1].
Олаф слушал внимательно, сосредоточенно закрыв глаза. А когда она замолчала, медленно поднял руку и накрыл ладонь девушки своей.
— Я хочу, чтобы ты была моей женой, Бломме, — сказал он серьезно, вглядываясь в ее синие глаза.
— Что?! — воскликнула девушка, не помня себя от изумления, — Что ты говоришь, принц? Или жар тебя не оставил, и ты все еще бредишь?! Помни, кто ты и кто я!
— Я захочу — и ты станешь моей женой, — упрямо повторил он. — Если, конечно, захочешь ты. Насильно принуждать не буду. Когда придет время твоего тинга — назови мое имя! И я скажу, что возьму тебя в свой дом. И пошлю твоему отцу свадебные дары.
Она всматривалась в его лицо, пытаясь угадать тень насмешки, но не заметила и, опустив голову, покраснела.
— Я не могу быть твоей женой, — тихо сказала девушка, вдруг смутившись.
— Почему так говоришь? — нахмурился Олаф, — Из-за брата? Из-за него?
В глазах Бломме появился испуг, она побледнела, белыми стали даже ее губы, сердце, казалось, остановилось, ушло куда-то вниз, как если бы его и вовсе не было, а потом она еле слышно выдохнула, проклиная все на свете и свою жизнь, сейчас ей хотелось провалиться от стыда прямо в Хель:
— Ты знал?! Знал, да? О, светлая Фригг, как это страшно… какой позор, — она закрыла лицо руками, но раненый потянулся и заставил ее убрать ладони.
— Почему ты сделала это? — сурово спросил Олаф, глядя ей прямо в глаза, чтобы она не могла обмануть или промолчать. — Или люб тебе мой брат? Понимаю тогда, он лучший из воителей и наш конунг…
— Думала, что так не позволю тебе смеяться надо мной, — наконец, испуганно прошептала она.
— Но я никогда не смеялся! Я всегда любил тебя! — Олаф даже приподнялся на постели от негодования и тут же со стоном рухнул обратно.
— Лежи-лежи, тебе нельзя шевелиться, может открыться рана, — кинулась к нему девушка. — А что могла подумать я, простая бедная служанка, когда принц, да еще и самый красивый воин на всех северных землях, уделяет ей внимание? Что он хочет поиграть, а потом найти другую, ту, которую сможет взять в жены, разве нет? А я не могла так… С другими — может быть. Но с тобой не хотела… Слишком больно, не смогла б потом жить! Для меня все всерьез, принц Олаф. Потому еще раз прошу, не нужно играть со мной.
— И для меня всерьез! — горячо заверил юноша, пусть и слабым голосом, — Дай мне только окрепнуть, и клянусь, я возьму тебя в жены! Мне нужна только ты, я понял это сейчас, когда ты пела свою песню… Ты ведь тоже хочешь этого?
— И всегда хотела, — кивнула она, снова покраснев, — Ругала тебя, смеялась над тобой с подружками… Потому что любила…
— Иди сюда, — позвал Олаф, она приблизилась, наклонилась, и он осторожно приобнял ее здоровой рукой, а потом нежно поцеловал. От жара у него были горячие, сухие губы, и Бломме ласково улыбнулась, положив голову Олафу на плечо. Ему сейчас нужно отдыхать, а не девушек обнимать!
Как же быть с братом? Эта мысль не давала теперь покоя. Олаф догадывался, что конунг не очень-то интересовался девушкой, она и вовсе не нужна ему, но захочет ли отдавать свое? Даже родному брату? А если нет? Принц не осуждал Бломме, она не могла не подчиниться Онну. Ему подчиняются все вокруг, что уж говорить о девчонке в услужении! А сможет ли он сам? Сможет ли противостоять конунгу даже во имя своей любви? Олаф вздохнул.
[1] Здесь и далее видоизменненные отрывки из Эдды и других песней древних скандинавов, ибо сама складывать висы не умею, а может — нужные пока не пришли ко мне. Если вдруг кто мастер в этом — буду благодарна)))
Глава 3. Хэкса 3.1
Когда принц Олаф совсем поправился, он немедля сообщил о своем горячем желании жениться на Бломмеман, дочери бонда Хельге с Каменного мыса. Братья шли по двору усадьбы, направляясь к воротам, и Олаф поведал конунгу о своей любви, а тот лишь качал головой, бросая на принца недоуменные взгляды. И взгляды эти не сулили ничего хорошего.
— Я прошу твоего позволения, — завершил свою речь Олаф. Они уже вышли за ворота и сейчас стояли на дороге, что вела к морю, туда, где врезались в песок драккары, ждущие следующего похода.
— Ты что, спятил? — устало спросил конунг, бросив ледяной взгляд на младшего брата. — Разум оставил тебя в дни болезни? Или эта ведьма чем-то приворожила, пока выхаживала? Ты — принц, она — служанка! О чем говорить!
— Мне безразлично. Я люблю ее. Вспомни, отец наш женился на рабыне, а ведь он был конунгом!
— Это другое, наша матушка — самая достойная из всех дочерей Фригг на этом свете!
— Но и Бломме — достойнейшая из них! — тут же возразил Олаф.
— Да разве? — Онн пристально взглянул в глаза брату, — Как же то, что она была с другим до тебя?
Повисло долгое молчание, а потом Олаф твердо ответил:
— В бою, если ты выронишь меч, для меня будет честью поднять клинок, которым ты убивал врагов. Это честь для меня, мой брат и мой конунг.
— У тебя на все есть ответ! — Онн безнадежно махнул рукой. — Любишь ее, так люби! Забирай себе, мне она не нужна. Но зачем брать в жены? Ты должен найти женщину из хорошего рода, ту, что станет лучшей матерью для твоих законных детей.
— Бломме не пойдет на это. И я не хочу. Прошу тебя…
— Брат, я люблю тебя, и потому пока я жив — не бывать этому! Ты опозоришь наш род! И запомни, запомни раз и навсегда: никогда я не выроню меч из рук, и мертвым буду сжимать рукоять! И я прощаю тебе эти глупые слова.
В ярости Олаф закусил губу. Он знал, что с конунгом спорить бесполезно.
— Любовь слепа! — крикнул он в отчаянии. — Смотри, как бы тебе самому не опозорить наш род еще больше!
С этими словами он, огорченный и подавленный, побрел прочь, не переставая выкрикивать ругательства и проклятия, а конунг направился в лес, хотелось побыть одному. Он шел дальше и дальше, чувствуя, как все внутри закипает от гнева. Он ненавидел себя за то, что пришлось дважды огорчить брата — самого дорогого человека на свете, и в то же время понимал, что делает так для его блага. Во благо рода. Ведь он старший, он отвечает за них. А быть конунгом нелегкое бремя! Да еще эта девица, чтоб ее побрали тролли! Зачем только подвернулась ему тогда ночью, зачем его глаза заметили ее красоту! Да, он обещал выдать ее за хорошего воина. Если Бломме возьмет кто-то из хевдингов, уже будет прекрасная пара. Но отдать служанку, у которой нет ничего, даже ее девичьей чести, в жены принцу! Его любимого брату, тому, кто заслуживает лучшей девушки на свете! Не бывать такому! Кровь ударила в голову, бешеная ярость — дар темных альвов, требовала выхода. И, выхватив свой двуручный меч, тяжелый настолько, что другие викинги не могли его даже поднять, Онн принялся наносить удары по стволу старой, уносящейся верхушкой к небесам ели, так, что только щепки летели в стороны! Он молотил и молотил без передыха по ни в чем не повинному дереву, рискуя затупить лезвие прекрасного клинка, пока его не остановил вдруг скрипучий женский голос, в котором отчетливо прозвучала насмешка.
— Так не решить проблемы, — сказала неизвестная, — Пожалей дерево! Оно ни в чем не виновато! А в нем — душа нашего леса.
Онн обернулся. Кто смеет насмехаться над ним! И тут прямо из густых зарослей вышла женщина. Она была немолодой, простоволосой, с нечесаными, уже седеющими длинными прядями. Одета в какое-то серое убогое рубище, на ногах плетеные сандалии. Как есть старая хэкса-колдунья!
— Оставь меня, хэкса, — зло бросил конунг, — Убирайся прочь! Отправляйся в Хель!
— Ты прав, я — хэкса, — усмехнулась женщина. — Но не гони меня, Онн-конунг, а лучше спроси-ка совета! Ведь для того мы, хэксы, и нужны.
Помедлив и признав про себя справедливость ее слов, конунг неохотно произнес:
— Что ж. Хорошо. Так скажи мне, колдунья, как решить мою проблему? Называть ее не стану, ты ведь знаешь сама, или ж ты не хэкса!
Женщина, едва услышав его слова, словно только и ждала их, невозмутимо опустилась на землю, присела, подобрав под себя ноги, развязала потертый кожаный мешочек с рунами, что висел у нее на шее, и принялась выкладывать их прямо на траву, пристально вглядываясь в значки и что-то шепча себе под нос.
— Ты думаешь о женитьбе брата, — произнесла женщина, чуть погодя, — Хочешь, чтобы он нашел достойную жену. Но нет достойнее той, что он выбрал! Позволь им быть вместе, мой конунг. Ведь ты и сам отлично знаешь, что она заслуживает этой доли. Ты видел ее висы. Видел ее красоту. Такой девушки не рождали еще здешние земли!
— Почему я должен тебе верить? — нахмурился конунг.
— Я могу рассказать и о твоей судьбе, если хочешь! — хэкса насмешливо подняла на него чуть косящие черные глаза.
— Не верю колдуньям! — Онн презрительно скривил губы, — Они приносят лишь несчастье! Лучше прикажу отстегать тебя розгами хорошенько, чтоб не болтала глупости!
— И правильно, — хэкса кивнула все с той же странной полуусмешкой. — Тебе принесет большое несчастье одна очень могущественная колдунья. Но не я. Я лишь хочу защитить. Ведь ты — конунг на этих землях, и я тоже рождена здесь. Так слушай. Ты пойдешь в большое сражение. Но не в такое, в какие ходил прежде! Про те забудь! Это мелочи. Пересечешь море и завоюешь для викингов новые земли! Построишь большие города и замки! Станешь всемогущим! Враги будут трепетать от одного твоего имени. Встретишь на своей дороге любовь. Такую — что раз и на всю жизнь. Станешь очень богат. Но в твоей жизни будут лишь три истинных сокровища…
— Я и так знаю, про три сокровища! Но вот откуда об этом знаешь ты? О тайне нашего рода?!
— Не перебивай! — возмутилась хэкса и продолжила, когда он умолк. — Колдунья та — лишь повод к несчастьям. Причина же — в тебе. Если не сможешь остановиться, если жажда славы и новых побед закружит голову, ослепит тебя — потеряешь все. Три сокровища, одно за другим. А когда потеряешь — обретешь четвертое… То, ради которого пришел на эту землю. Так будет. Я все сказала.
Хэкса быстро собрала руны, завязала мешочек, повесила обратно на морщинистую шею и проворно вскочила на ноги, отводя от лица спутанные волосы.
— Послушай меня, — сказала она на прощание, — Не мешай брату! Не трать на это время. У тебя слишком много своих дел! Столько, что и жизни не хватит!
С этими словами она скрылась в зарослях, так же бесшумно, как и появилась, а конунг продолжал смотреть ей вслед, вновь и вновь повторяя про себя слова странного предсказания. Колдунья глупа! Как может он потерять три волшебных сокровища, завещанных ему отцом! Но то, что она говорила про другие земли, замки, большую славу заинтересовало его, разве не об этом он мечтал? Разве не за этим пришел на землю? Именно за этим, а вовсе не для того, чтобы найти какое-то неведомое четвертое сокровище!
С такими мыслями Онн направился обратно к крепости, не догадываясь, что встреча с хэксой перевернула его жизнь, которая уже никогда больше не будет прежней.
Глава 3. Хэкса 3.2
В тот день в главной зале собрались все викинги, их родичи, были тут и земледельцы с Каменного мыса. В очаге жарко пылал огонь, кубок поднимался за кубком, а слуги лишь успевали подносить блюда с дичью и кувшины с медом.
Олаф и Бломме в парадных одеждах сидели во главе бесконечно длинного деревянного стола, и девушка, казалось, хороша сегодня, как никогда. На ней было длинное платье, расшитое золотом — подарок жениха, рукава украшены золотыми обручьями, а на груди лежала тяжелая золотая цепь с подвесками из рун, что символизировали благополучие, счастье и любовь. Лоб ее был украшен тонким золотым ободом, удерживавшим белое покрывало — замужним женщинам следовало покрывать волосы. Щеки раскраснелись, то ли от жара огня, то ли от волнения, а синие глаза, обычно такие холодные, — сияли, словно звезды. И даже конунг, сидевший по правую руку от брата, не мог не признать, что Бломме чудо, как хороша! А уж рядом с Олафом: да знал ли кто пару прекраснее, с тех пор как великие асы покинули этот мир? Кюна Ингрид же, напротив, хмурила брови и постоянно морщилась: ей не нравилось, что младший сын женился на служанке, дочери бедного земледельца, она уже и забыла, что сама была простой рабыней прежде.
Когда все обряды завершились, а свадебный пир был в разгаре, конунг поднялся, снял с груди тяжелую цепь, украшенную амулетом с вырезанными на нем рунами, и протянул ее Хельге-земледельцу.
— Отдаю тебе это, Хельге, сын Халварда, в знак того, что теперь мы — родичи, — произнес конунг. — Да хранит тебя Один!