Вся его жизнь проходила около рынка. Он довольствовался тем, что есть, спал на земле, бегал и не знал, что есть что-то большее. Каждый день мало чем отличался от другого. Пока однажды в город не вошли люди в сине-белых плащах и сияющих доспехах. Торговцы и караванщики, гонявшие его, или наоборот, кормившие, стали пропадать. В короткий срок торговых рядов стало на порядок меньше, а те, что остались теперь располагались в виде строгих прямых линий на одинаковом расстоянии друг от друга.
Несколько дней на рынке стоял небывалый шум, десятки человек суетились и делали нечто, суть чего маленький Тайпен не улавливал. В один из жарких полдней они вдруг закончили свою работу, собрали свои инструменты, и, как ни в чём не бывало, ушли. Ровно в центре рынка на небольшом каменном постаменте забил фонтанчик. Поражённый Тайпен смотрел и смотрел на него, но вода в нём не кончалась, всё так же била и не на секунду не останавливалась. Словно была бесконечной.
И всем было на это плевать. В одну секунду нескончаемый источник воды стал чем-то обыкновенным, словно какой-то камень или засохший кустик, чем-то совершенно второстепенным, за что не надо драться, что не отберут и что ты можешь взять в любой момент своего времени.
Новые торговцы они были одеты лучше, вели себя спокойно и не кричали так, как раньше. Они не пытались поймать его и избить палками. Наоборот, при его приближении они сами протягивали ему еду, которую поначалу он брать опасался. И не требовали ничего взамен.
Ему больше не нужно было воровать.
Спустя несколько месяцев он даже отъелся. И не смог убежать, когда люди в доспехах поймали его и других сорванцов на улице, связали, посадили в телеги и долго везли куда-то.
Там, где остановились телеги, солнце было ещё беспощаднее. Вместо ночи наступали короткие сумерки, а воздух клубился, словно рядом с пожарищем.
Солнце выжгло всё, оставило после себя только песок и редкие камни. В этом месте его начали поить и кормить регулярно. Одна из сотни коек в большом бело-синем шатре теперь принадлежала ему и он начал привыкать спать над землёй, а не на ней.
Взамен его заставляли бегать, карабкаться по барханам, бороться с другими мальчиками и иногда с девочками, махать палкой и учить странные рисунки и символы.
Голова от них болела, он упирался, молил избить его палками или заставить бегать, пока он не упадёт, но его мучители были непреклонны.
Спустя какое-то время символы начали обретать смысл и складываться в слова. Это очень поразило его. Он никогда не задумывался о том, что вылетает из его рта или проносится в голове. Наборы звуков, паузы между ними, их окрас и многие иные параметры, ранее казавшиеся хаотичными теперь, становились упорядоченной картиной. Воздух, извергаемый его лёгкими и ртом, может жить в виде картинок и слов в головах других людей. И может быть записан в виде закорючек. Чтобы снова ожить в головах друзей, но уже без него, его лёгких и рта.
Это было первое таинство, которое он постиг, и оно навсегда изменило его.
Закорючки и воздух других людей, которые видели, слышали и знали больше его, теперь начал интересовать его куда больше воды и еды. Когда он был сорванцом, бегал, играл и воровал, мир казался ему простым и понятным. Вот вода. Вот еда. Вот злой мальчик, к нему лучше не подходить. Это больно, а вот это жарко. Этот человек очень плохой, лучше если он умрёт. Это смешно, а этой тёте лучше ничего не говорить. Просто и понятно.
И всю эту простую систему мира сломал небольшой набор закорючек.
«Почему?»
Почему вода жидкая? Почему он должен пить? Почему он умрёт, если не будет? Что будет с его «я», когда он умрёт? Может ли он не умирать? Почему существует смерть? Почему он родился? Почему остался один на рынке? Почему он не знает, как зовут его родителей? Почему он не знает своего имени?
Почему.
Мир за пределами его головы взорвался, расширился и раздвинулся во все стороны. Стал большим, громоздким, непонятным и пугающим.
Лишь ответ на вопрос «почему» делал его чуть более дружелюбным. Но чем больше у него появлялось ответов, чем больше он помещал их на упорядоченные полочки, тем больше появлялось новых «почему». На которых ответа не было не то что у него или у других людей, а… вообще.
***
Роймата, старший хранитель Тайн на их миссии, сидел на скамейке на уютной террасе, около руин старого острога и кормил голубей. Тайпен был близок к тому, чтобы усмехнуться, слишком уж рьяно этот «священнослужитель» изображал идиота для глаз посторонних.
— Вы желали меня видеть, Ваша Твёрдость, — нарочито медленно Роймата встал и поклонился, и не думая убирать свою блаженную улыбку.
— Да, Роймата. Как идут приготовления?
— Приготовления закончены.
— Уверен ли ты, хранитель Тайн, в своих словах?
— Да, Ваша Твёрдость, — не переставая улыбаться, Роймата чуть склонил перед ним голову.
Тайпен едва уловимо пожал плечами, уселся на скамейку, положил ногу на ногу и посмотрел на открывающийся с трассы пейзаж. Песчаный берег внизу извивался, дробясь на десятки мелких бухточек в которых плескалась рыба. Блики солнечного света падали на рябь волн и вырисовывали тысячи сверкающих чешуек.
— Что Вас так веселит, Ваша Твёрдость? — учтиво спросил Роймата, наблюдая как уголки рта Тайпен чуть-чуть изогнулись.
— Спокойствие этого места и соблюдение планов без какого-то вмешательства сил… необычно, — ответил Тайпен, неспешно достал платок и протёр пятнышко с доспеха. — Я не привык существовать в таких условиях.
— Уверяю Вас, сир, это лишь весьма кратковременные неприятности, — заверил Роймата с полуулыбкой.
— Что ты привёз в той клетке, чародей? — от взгляда Тайпена и уничижающего прозвища Роймата немного согнулся, но улыбку не убрал.
— Нечто очень загадочное Ваша Твёрдость. Нечто, что я бы очень хотел изучать снова, как только мне будет дозволено вернутся на корабль. Я покажу Вам… это.
***
Ему было примерно семнадцать зим, когда он испытал себя в настоящей сечи.
Он никогда не нуждался в насилии, тренировался и дрался без искорки, просто отдавая дань процессу обучения и развития. Первые разы вонзая в живого человека свой меч или копьё он не испытывал ничего, кроме чувства необходимости исполнения приказа. Зрелище агонии и смерти, "анатомический" взгляд на ещё тёплые органы никак не тронули его. Он подумал, что это лишь новая из его обязанностей и мечтал о том времени, когда ему снова дадут вдоволь времени на прикосновения к новым тайнам.
Их много учили военной науке. И теории, и практике…
Практика. Слово, внушающие ему трепет. Это было удивительным, но всю жизнь ему будут сниться кошмары именно о ней, а не о самих сражениях и крови, что он пролил.
Как только он научился немного держать тренировочный меч, им начали давать строевой бой, оборону и штурм. Двенадцать часов в день, с редкими передышками на обильное питье и туалет, под палящим солнцем. От жары они безумели так, что рвали себе губы в кровь, пускали слюну, словно бешенные псы.
«Лево!» — кричал сержант и в зависимость от контекста они поворачивались или сдвигались.
«Право! Конная атака! Сомкнуть ряды!» — кричал сержант и он синхронно оборачивался, становился плечом к плечу, и со всей силы вбивал древко в землю, прижимая его ногами, упираясь всем весом и готовился принять страшный удар о котором им рассказывали.
Когда ты делаешь одно и тоже десять тысяч раз, это впивается в память. Ты продолжаешь это делать даже во время гигиены или похода, даже во время сна тебе это снится и ты никогда больше от этого не избавишься.
Практика. Так много времени и сил.
И так бесполезно в настоящей сечи против тоже обученного и хорошо вооруженного противника. Потому что одна из первых стрел попала сержанту в лицо. Некому было кричать команды. Их оборонительный прямоугольник рассыпался под вражеским клином, разделился на три части и перемешался с врагом. Его щит вырвали из рук, было так плотно, что мечом было не замахнуться и он перевернул рукояткой вверх, чтобы разить противников хотя бы гардой. А потом в них ударила конница. Туда где должен был быть плотный строй из их копий.
— Ты, ты и ты. Выйти из строя! — Тайпен и ещё двое солдат подчинились команде, сержант отдал им честь и ещё громче прокричал: — За мужество в бою, магистр дарует вам доспехи и звание рыцарей. Завтра с утра преступите к обучению.
Пустоту внутри Тайпена заполнила радость, которая тут же померкла перед опытом, который он закончил переживать всего пару часов назад. Опыта, который он вообще смог пережить. Не было никаких команд, только хаос, толчея и крики. Его обжали со всех сторон его товарищи, так что он не мог двинуться, даже поднять оружие. А потом вдруг стало свободнее и ещё свободнее. Потому что его товарищи больше не стояли вокруг плотным кольцом. Они больше не могли стоять. И Тайпен в несколько секунд понял второе важное таинство. Он может умереть в любую секунду и практически никак этим не управляет. Это его очень удивило и сделало больно, ведь он толком то ещё не разобрался зачем вообще живёт и делает то, что делает.
Таинство, что он познал спустя ещё несколько мгновений было проще. Другие люди тоже могут умереть в любую секунду. Особенно, если он им поможет. Этим он мог управлять. Он рубил их неистово и настал момент, когда на поле боя с ним больше никто не пожелал сойтись.
После третьей битвы к нему подошёл новый сержант и спросил Тайпена, будет ли тот носить зелёный плащ. Тайпен, ещё не видавший рыцарей-асов, спросил, что ему нужно будет делать и зачем.
— Убивать, — ответил сержант. — Так, как ты уже убивал. Искать сильных противников и устранять их, искать слабые места в гуще боя, вести за собой остальных. Переламливать ход битвы по местам, когда командование и строй уже не могут помочь. Можешь владеть любым оружием, которое понравится и занимать любое место в строю. Черт тебя дери, рыцарь, вот бы мне ещё десять таких, которые бы так убивали.
Тайпен надел зелёные цвета и отношение к нему поменялось. Он больше не был одним из товарищей, мечом в строю, он стал чем-то большим. Словно какой-то огонёк во тьме на него смотрели и ориентировались. Если он идёт вперёд, значит нужно идти вперёд. Если он отступает, значит дело совсем плохо и нужно бежать. Тайпену это понравилось.
— Сними шлем, ас, хочу посмотреть в твои глаза, — Тайпен подчинился, лейтенант покачал головой. — Да-а-а. Так и знал. И что мне с тобой делать? С одной стороны в тебе меньше человечности и сомнений, чем в натяжителе баллисты. Ты вырежешь больше людей, чем весь твой отряд, но потом погибнешь всё равно. С другой стороны вижу в тебе и интерес и жажду знаний. Это опасное сочетание и оно должно быть направлено против наших врагов. Будешь носить жёлтый?
***
В первый раз Тайпен увидел Императора, когда был ещё рыцарем Тайн.
Он только вернулся из Второй Гуйайской компании, где провёл почти четыре года и проявил себя в нескончаемых и жестоких боях. Гуйай не покорился и во второй раз, но Тайпен, и ещё сотня таких же как он, простых воинов и командиров самых разных степеней, удостоились чести предстать перед самим Императором.
Зал Тайн, где их принимали, был огромен настолько, что в нём легко бы поместился целый замок. Словно его построили великаны для великанов. Тайпен никогда не видел ничего подобного. Сотня рыцарей, построенных в одну шеренгу, в нём терялась. Тайпен не мог отвезти глаз от колонн уходящих вверх до самого неба, и мраморной крыши с мозаикой, которая этим небом и казалась.
Они вытянулись по струнке, подняли головы вверх и отдали честь. Император шёл мимо них неспешно, смотря в пол. Глашатай озвучивал ему заслуги представших, и его голос громом разносился далеко вокруг. Тайпен боялся шевелится, как и все остальные, в Зале Тайн все звуки усиливались многократно.
За несколько значимых мгновений до того, как речь зашла о подвигах Тайпена, Император вдруг остановился напротив него, поднял свой ангельский лик, встретился с его перепуганными глазами на ещё несколько значимых мгновений и задумчиво покивал головой.
Император знал.
Знал о существовании Тайпена, знал его имя, то, чем он был и то, чем в Империи он станет далее.
В тот момент Тайпен прикоснулся к чему-то такому, что его вера из фанатичной… но то тлеющей, то разгорающейся огнём, вдруг стала тяжёлой, холодной и ощутимой, словно меч в его руках. Он ощутил себя стоящим на пороге бездны, которая вот-вот поглотит его, но на этот раз он страшно возжелал быть поглощенным её.
Император опустил взгляд на пол и продолжил свой путь.