— Только дернись, кадык вырву. — прошипел мальчишка сквозь зубы и ворча, как волк у которого из пасти забрали добычу, отошел в сторону. Добить бы. А то потом жить, все время оглядываясь через плечо, опасаясь удара в спину. Но как тут ослушаться Истрил, мать он уважал. Ушел недалеко и опять взял наизготовку лук.
Истрил подошла и сурово уставилась в единственный глаз Кривого. Тот сквозь слезы, которые непроизвольно выступили от боли в ранах, недоуменно смотрел в ответ. Проходили секунды. Постепенно недоумение сменялось узнаванием и наконец разбойник неуверенно прошептал:
— Истрил?
— Карно… Узнал наконец. Что сильно изменилась, состарилась?
— Истрил…
— А это Ольт, мой сын. И сын Арнольда, которого ты называл своим другом.
— Арнольд… Ольт… — видно было, что Кривой в растерянности и просто не знает, как себя вести, приняв на свою голову сразу столько новостей. Ольт и сам был в раздумьях побольше разбойника. Его мать знакома с разбойником? Мало того, тот был еще и другом «отца»? Что за глупый индийский сериал тут разыгрывается? Кривой был хоть в чем-то в курсе происходящего в отличие от мальчишки. Ну-ну послушаем про страсти деревенские.
— Да. Арнольд все ждал тебя. Только не дождался и долго в семье не прожил. Была «Большая зима». Мы голодали, и он ушел в лес на охоту и не вернулся. Лет десять уже прошло, сразу после твоего ухода.
— Как это не вернулся… Он же охотник был не из последних и воин, каких еще поискать.
— Что толку от твоих умений, если дома кладовая пуста, все вымел своими налогами Кведр. Его мытари забрали все, все. Вот Арнольд и пошел в лес, чтоб мы не умерли с голоду. А ты сам должен помнить в каком он был состоянии после ранения. Вот и пропал, и вдруг его нож я нашла на поясе у твоего атамана.
— Как же так… Да таких ножей сотни по всему миру, это же вентуйский кинжал. Да мы их кучу трофеями взяли. У меня такой же… — и Кривой потянулся к собственному поясу.
— Ц-ц-ц, — раздался мальчишеский голос, — пояс-то сними, нож не трогай. И кидай сюда.
Стрела смотрела прямо в единственный глаз Кривого. Тут и наконечника не надо. С такого расстояния крепкое древко не то что глаз, даже зубы выбьет. Разбойник осторожно, морщась от боли в раненом плече, развязал пояс с ножнами и откинул его в сторону Ольта.
— Такой, да не такой, — опять заговорила Истрил спокойным, каким-то замороженным голосом. — Когда ты ушел, Арнольд свой нож к кузнецу носил и попросил выбить на лезвии буквы «А» и «К». Ты понял, зачем ему буква «К» нужна была? Если не понял, так я тебе объясню. Это, чтобы помнить, что есть у него побратим по имени Карно, который отомстит за него, который защитит его жену и сына, а ты… Ты!
И тут Истрил сорвалась. Ольт никогда не подумал бы раньше, что она может быть такой. Всегда такая уравновешенная и ласковая, она в один миг преобразилась в яростную фурию.
— Ты! Ты изменил его памяти, ты пошел служить к его убийце! За одно это тебя можно убить, но Арнольд тебя любил, за брата считал и понял бы, и простил. И я бы поняла, но чего я тебе никогда не прощу — ты хотел убить моего сына! Его сына! Пусть дух Арнольда будет тебе судьей.
— Но я же не знал, — потерянно пробормотал Кривой, — я не знал…
Ольт давно уже опустил свой лук и теперь только покрутил головой. Ну надо же, какие страсти бушуют в этой лесной глуши. Точно — индийское кино. Он подошел к Кривому, остановившийся взгляд которого был устремлен куда-то в одну, только одному ему виденную, точку и наставительно произнес:
— Незнание не освобождает от ответственности.
Затем подобрал пояс с ножом и побежал за Истрил, которая удалялась в сторону уже бывшего лагеря разбойников. Но это был еще не конец. Истрил вдруг остановилась и не поворачивая головы произнесла:
— Твоя дочь Олента жива и живет в моем доме. — и пошла дальше.
Ольт ее догнал и взял под руку.
— Может все-таки добить?
— Убивать надо было сразу, а теперь чего уж… Теперь он не страшен, поверь.
— Да я и хотел его сразу… В глаз метил, а попал в лоб. — признался Ольт. — Промазал, однако. Повезло ему, ну и хрен с ним, пусть тогда живет…
— Надо больше тренироваться…
Кривой поднял опущенную голову. Его единственный глаз выражал такую муку и одновременно надежду, что даже Ольта со всем его цинизмом пробрало не на шутку. Рот Кривого открывался и закрывался, не в силах протолкнуть сквозь гортань хоть одно слово. Он протянул руку вослед Истрил, но та даже не оглянулась. Рука упала. Только Ольт мельком окинул взглядом застывшую фигуру. Он в своей жизни не раз видел, как плачут мужчины. Плачут не от физической боли, а от душевных мук, от бессилия, от злости, даже от счастья, но никогда не видел, что бы плакали от такой смеси чувств, в которой и сам черт не разобрался бы. Кривой рыдал как маленький ребенок, всхлипывая и захлебываясь, выдавая сквозь стиснутые зубы какие-то невнятные полуслова-полувосклицания. То ли ругался, то ли жаловался на свою исковерканную жизнь. Уходя, они еще долго слышали эти звуки. Видно крепко мужика припекло. После такой картины Ольт почему-то поверил, что может не опасаться удара в спину. Скорее уж в лицо. Прямо и бесхитростно. Ну и черт с ним, уж на это он найдет, чем ответить. Мальчишка обнял мать за талию, прижавшись к ней своим детским тельцем. Ему казалось, что ей тяжело и он хотел разделить с ней ее тяжесть. Та обхватила его правой рукой за худенькие плечи, левой потрепала за разросшиеся вихры и так и обнявшись они и пошли дальше.
Работы было невпроворот. Ольт обыскивал трупы, раздевал их, для лесных отшельников даже такие лохмотья имели определенную ценность, и складывал их в кучу, а Истрил таскала трофеи, ножи, деньги и оружие, в атаманскую землянку. Она была самой просторной и наиболее чистой. Затем, уже вдвоем, они оттаскивали голые трупы на край поляны. Копать могилу на такое количество жмуриков? Он не представлял, как это сделать. Лучше потом оттащить их подальше в лес, а там падальщики разберутся.
Оставил эту проблему на следующий день. И так они с Истрил выдохлись, как последние рабы. А ведь ему еще пришлось идти по следу убежавшего разбойника. Хорошо, что тот убежать далеко не успел. Неизвестно, что ему перед смертью померещилось, но он сам загнал себе в сердце нож. Так и помер с ножом в груди. Ольт его тоже раздел и забрал нож. Труп трогать не стал. Диким зверям тоже жить надо. Заодно нашел лошадок, восемь голов, которые паслись на соседнем лужке, огороженном примитивной изгородью. Привел их всех в лагерь. Лошади, связанные одной веревкой, оказались послушными и смирными и не сопротивляясь шли за ним длинной вереницей. Не боевые жеребцы, которые могли неизвестному человеку и копытом в лоб зарядить, но вполне справные крепенькие крестьянские лошадки. С их появлением работа пошла веселее. Трупы, сразу по трое привязывали к ним и отволакивали подальше в лес. С протекавшей неподалеку речки набрал крупного песка вместе с галькой и присыпали наиболее выделявшиеся пятна крови и блевотины, спрятав последствия произошедшего здесь побоища. Пришлось делать несколько заходов, но зато поляна приобрела вид более-менее благопристойный. Заодно прибрали мусор и навели кой-какой порядок и чистоту в лагере, разбойники не отличались большой чистоплотностью
Покончив со всеми хлопотами, в этой же речке умылись и умаявшись на нет, уселись возле костра. Истрил вымыла всю посуду, от котла, содержимое которого выплеснула в ямку и потом закопала, до последней ложки. Кабанчика на вертеле еще оставалось много и хоть аппетита не было, но оба понимали, что поесть нужно. Завтра опять предстояло много работы. Поэтому отрезав от туши по куску себе и Истрил, Ольт задумчиво жевал мясо, прикидывая на завтра фронт работ. Истрил тоже о чем-то задумалась, что было неудивительно. Столько событий произошло за сегодняшний день. Одна только встреча с Кривым, которая всколыхнула все то, о чем она старалась не вспоминать и не думать, чего стоила. Так они и сидели, притихшие и задумчивые. Но видно день никак не хотел заканчиваться на такой минорной ноте. Да и правда, хоть и близился вечер, солнце было еще высоко.
Нарушителем спокойствия оказался старый знакомый. На полянку выбрался Кривой. Ну а как еще назвать такое действие. Выполз? Так он все-таки был на своих двоих, или вернее на своих троих, так как в руках у него была какая-то коряга, заменявшая ему костыль. Вышел? Ну это совсем громко, потому что он еле ковылял, и непонятно, как еще не падал. Хотя по лесному мусору, облепившему его одежду, было понятно, что этой участи он не избежал. Падал и не раз. Свою рубаху он разорвал на повязки и обмотал ими свои раны и сейчас щеголял густой черной порослью на груди и животе. Санитар из него был никудышный и повязки болтались, не столько останавливая кровь, сколько впитывая ее. Короче, видок у него был еще тот.
Ольт вскочил и схватил свой нож, изготовив его для метания, но Истрил даже не шелохнулась, только подняла голову и пристально посмотрела в единственный глаз Кривого. Тот успокаивающе поднял левую руку, правая опиралась на импровизированный костыль. Неизвестно, что там с ним произошло и о чем он думал, но лицо у него было каким-то другим. Одухотворенным, что ли. Он поковылял к женщине и шагов за десять до нее бухнулся на колени, откинув в сторону костыль. Так на коленях он и прополз то расстояние, которое их разделяло. Наверно ему было больно, но на лице его даже мускул не дрогнул. Кое как приблизившись к Истрил почти вплотную, он ткнулся лбом в утоптанную землю. В левой руке, протянутой к ней, он держал за лезвие нож-засапожник рукояткой вперед. И откуда он его взял, ведь только что ничего не было. Ольт запоздало дернулся, но Истрил, ничуть не взволновавшись, подняла руку, останавливая его порыв.
— Чего тебе?
По представлениям Ольта так должны говорить королевы, обращаясь к своим подданным, отрешенно и безразлично. Хотя где ему было обращаться с королевами.
— Я виноват. Убей меня или прости.
Ольт покачал головой. Ну и нравы тут у них. И что, это он всерьез? Что за романтические бредни? Воспитанный в другом мире и в другом времени, он все никак не мог понять местных реалий. Ему было бы проще добить это неразумение по имени «Кривой» и все, нет проблем. Устроил тут спектакль, понимаешь. Шекспир недоделанный. Самоубился бы сам где-нибудь в кустах и все проблемы. Так нет же, притащился к Истрил и грузит по полной и свои проблемы хочет навалить на ее плечи. А она и так настрадалась. Ольт и так старался, чтобы она забыла о всем плохом, что было в ее жизни, хотел окружить ее заботой и защитой. Все-таки долго проживший и многое видевший мужчина в нем был еще очень силен. А тут тем более — мать родная. Привык он уже к этой мысли. Так неужели он позволит ей еще и с этим мучиться? Сын он ей или нет в конце концов? Кстати, что это там она отвечает?
— Твоя жизнь мне не принадлежит. Она принадлежит твоей дочери. А насчет прощения — проси у духа Арнольда. Это его сына ты убить хотел. Ольтер теперь — старший мужчина в роду. Мое слово тут — последнее. Не мне тебя судить. Вот если бы ты… — она не договорила, но и Кривой, и Ольт поняли, что она хотела сказать. Столько затаенной угрозы прозвучало в ее голосе.
Кривой, подняв голову от земли, жадно ловил каждое ее слово. На ее последнем слове опять склонил лицо к земле и глухо, явно через силу, спросил:
— С дочкой… Позволишь ли… Увидеться?
— Я тут при чем? Тут я тебе не указ. Дочка-то твоя, тебе и решать насчет встречи с ней. Но на твоем месте я бы привела себя в порядок, душой успокоилась. Мы тоже скоро в деревню пойдем. Вот вместе и пошли бы. А с Олентой будет все в порядке. Кто ее тронет в Шестой?
— Ага, в Шестой… Твоя правда. Тогда может помогу чем? Все быстрее будет.
— Чем ты сейчас можешь помочь? На себя посмотри. — в голосе Истрия прорезались насмешливые нотки.
— И опять ты права. — сокрушенно вздохнул Кривой. Кое как, стараясь не опираться на раненую руку, он умудрился сесть. Тут же подобравшийся Ольт сунул ему его «костыль».
— На, Кривой. И потом не говори, что с тобой плохо поступили.
— Ольти, сынок. Нет больше Кривого, а есть Карновильт. Можешь проще — дядя Карно. Ради Оленты, не вздумай при ней такое сказать. Как бы ты к нему не относился, он — отец Оленты, а она ни в чем не виновата. И вообще, забудьте про все, что здесь произошло. А то пойдем в деревню, там надо будет что-то говорить. Банду не видели, никого не убивали. Карно, надеюсь ты не будешь по ним плакать? — тот только махнул рукой. — Эти же разбойники напали на наш сбор, всех убили. И меня ранили, посчитали за мертвую. Ольти нашел меня в лесу и выхаживал все это время. Будем считать, что ты, Карно, ехал домой и наткнулся на нас случайно.
— Ну да, наткнулся. Плечом и ногой. Аж до крови. — язвительно проворчал Ольт. Но никто не обратил на его бурчание внимания.
— Где был, что делал — сам сочинишь. Как здесь приберемся, сходим в деревню. Олента уже больше трех десятиц, как одна. С голоду конечно не умрет, но проведать пора.
— Ты всегда была мудра, Истрил. — согласно кивнул головой теперь уже Карно. Или все-таки дядя Карновильт? Ну нет уж, тамбовский волк ему дядя…
Ну мать, ну дает и когда обдумать все успела. Расписала все, как на бумаге. До этого Ольт знал ее как отчаянного бойца, до последнего сопротивляющегося разбойникам Крильта, как больную беспомощную женщину, знал, как любящую мать, но вот такую, мудрую и даже где-то величавую королеву, он видел впервые. И это ему понравилось. Теперь он уже без всяких сомнений знал кому доверить защищать спину. Но как четко она все разложила. Теперь у них с этим Карно мир, дружба, жвачка. А за то, что дочка выжила, вот значит кто у Истрил в воспитанницах находился, он ее теперь на руках носить будет. Если сможет, а не загнется через пару недель. Раны-то плохие, может и заражение быть. Ольт вздохнул. Так хотелось отдохнуть, но надо шевелиться. Местные-то в отношении медицины ну совсем тупые. Думают, замотал тряпками и все, само заживет. Не заживет. Уж он-то грязи на колышки намазал, постарался. Где-то в землянке Крильта он видел деревянное ведро. Сходил. Натаскал полный котел воды и разжег почти потухший костер. Ну вот, пока вода закипит, можно и раны теперь уже бывшего разбойника посмотреть. Подошел к раненому.
— Давай, Карно, разматывай тряпки. — ну вот не мог спящий в мозгу мальчишки старик называть дядей мужика всего-то лет тридцати с небольшим. Впрочем, тот не возражал, хотя и поморщился. Все-таки такое фамильярное обращение какого-то мальчишки, пусть и сына Арнольда и Истрил, его покоробило. Но промолчал. Чувствует кошка, чье мясо съела.
— Зачем? — глядел бывший разбойник если не испугано, то озадачено точно.
— Затем. Не верю я тебе, буду раны ковырять, мучить буду. Надо же мне за свои страхи рассчитаться. А то выскочил из леса такой страшенный, напугал меня, маленького.
— Истрил, это и в правду твой сын? Что-то он злой такой. — Карно еще не понял, зачем Ольту тряпки с его ран, но было видно, что он его все еще опасается. Кто его знает, этого сумасшедшего мальчишку. Может и в правду хочет поиздеваться. — Но, если тебе будет от этого легче… — и решительно стал срывать заскорузлые от крови повязки.
Ольт хмыкнул, ну надо же, герой-партизан какой. И ведь даже не поморщился. Истрил насмешливо улыбнулась.
— Мой, конечно. А злой… Так сам же и разозлил. Не бойся, до смерти не замучает. Ольти, ты ведь не будешь убивать дядю Карно? Он еще пригодится Оленте. — в глазах ее прыгали чертики. Повезло ему с матерью.
— Тамбовский волк — ему дядя. — проворчал мальчишка, развязывая последнюю тряпку, до которой сам Карно не мог дотянуться. — Как скажешь, мама. Я только ткну пальчиком вот сюда. Ой, а что это мы морщимся?
Нога вокруг раны распухла и опухоль уже побагровела. Судя по всему, заражение началось, но еще не продвинулось далеко и если рану не промыть и не продезинфицировать, то гангрена обеспечена. Кажется, там у Крильта еще оставался спотыкач. Он сходил в землянку. Точно, на столе стояло еще полкувшина пойла, а в мешке, оставленным Вьюном нашелся даже целый, еще непочатый кувшин. Когда он вернулся к костру, то Карно уже не выглядел таким уж решительным и готовым на самопожертвование. Видно Истрил провела политинформацию и объяснила, что к чему. Но зато он был испуган. Ну вот почему храбрые вроде мужики готовы принять пытки, но боятся простого укола. Вода как раз вскипела. Ольт отлил в пустой кувшин кипятка, предварительно сполоснув посудину, а в котел забросил самодельные бинты и свою костяную иглу с надерганными из одежды нитками.
— Так, больной, на что жалуемся? — Спросил Ольт, подражая какому-то герою из телесериала «Интерны». — Мам, мне нужна будет помощь, поддержать кое где.
— Хорошо, сынок. — Ответила Истрил не чинясь. Затем обратилась к побледневшему Карно:
— Ты лучше не дергайся. Ольт у нас лекарь знатный. Мне вон голову вылечил. — она, пригнувшись, показала шрам. — И где только научился.