— Не фуфык… И не фафа… Она — ффофсе не феофек.
— Это ты сказал бы разбойникам, которые здесь были. Вот дикий народ. Был. Да им козу покажи, и то набросились бы. И заметь — совсем не пожрать. А медведица, она хоть на человека похожа. Особенно если ее раздеть. А в дырке немного гноя скопилось. Непорядок. А мы его спотыкачом и тряпочкой, тряпочкой…
От острой пронизывающей боли Карно застонал. Казалось боль была не только в ступне, но проникла до самого сердца. Единственный глаз его помутнел, а на лбу выступил пот. Деревяшка выпала из раскрытого в безмолвном крике рта, из которого вырывалось частое хриплое дыхание.
— Ольти, ты бы потише, все-таки живой человек. — вмешалась Истрил, с жалостью глядя в одноглазое, перекошенное от боли, лицо.
— Вот блин, вояки пошли. Чуть ткнули, а они уже умирают. А ведь ему еще жить и жить. Все, все, уже закончил. Вот сейчас перевяжу… Мам, чистые тряпки есть? Вот так… и так… Подумаешь, ногу проткнул. Нога — это ерунда, вот если бы в голову прилетело. Хотя с другой стороны, в пустой голове и пострадать-то нечему. Все. Можешь дальше за ними бегать.
— За кем? — у Карно от боли немного помутилось в голове, и он никак не мог сообразить: то ли ему кажется, то ли его и в правду только что обозвали безмозглым.
— За кем, за кем… — сварливо проворчал мальчишка, вставая и разминая затекшую спину, — За медведицами, конечно.
— За кем!? А зачем?
— А я откуда знаю?! Тебе же надо.
— Мне?! — изумился пришедший в себя Карно.
— Ну не мне же. Я еще маленький. И вообще, ты можешь говорить о чем-нибудь другом?
Карно потряс головой. Помолчал секунд десять, сосредотачиваясь:
— Могу… Наверно. Послушай, маленький вредный… Э-э, кровопийца. Мне есть, о чем тебе рассказать. Но наверно, лучше это сделать попозже, а то у меня сейчас голова что-то плохо соображает.
— Ну-ну. Смотри, чтобы совсем поздно не стало. Потом нужны ли будут твои рассказы, да и буду ли я их слушать… а то ведь и без ушей оставите. А я ведь тебя лечил. Потом сам спасибо скажешь, неблагодарный. — Ольт напоказ опасливо отодвинулся и погрозил пальчиком.
— Ты меня не понял. Я и сейчас могу тебе сказать «спасибо». Но лучше расскажу кое-что интересное, тебе понравится. Но сначала давай закончим с твоими трофеями.
— Ну давай.
С трофеями разбирались долго, до обеда. И дело, как потом выяснилось, было совсем не в оружии, которое оказалось удивительно бедно на разнообразие. Заостренные на огне шесты, ножи из дрянного железа, несколько дубинок, усаженных на концах набалдашниками из такого же мягкого металла, усиленного шипами. Единственное, что заинтересовало Ольт по-настоящему — это пять луков, найденных у Крильта в землянке. Видно не доверял подельникам такое оружие, волчья жизнь — волчьи нравы. К ним Карно нашел с десяток стрел и целую горсть железных наконечников, чему Ольт откровенно обрадовался. Все-таки наконечники из кости — это была вынужденная мера, от безысходности. Да и оставалось их всего пять штук, уж слишком легко они ломались. И слишком много труда они требовали для изготовления. Он помнил, сколько усилий он приложил долгими зимними вечерами, когда вырезал их из оленьих рогов.
Ольт взял один из луков, попробовал натянуть. Тетива для детских ручонок оказалась туговата, но он все равно смог дотянуть ее до груди и, не в силах удержать, сразу же отпустил.
— Что, тяжело? Это тебе не твоя самоделка. — прорезался голос Карно, внимательно за ним наблюдавшего.
— Самоделка, не самоделка, но кое-кому неслабо из нее прилетело в лоб стрелой с деревянным наконечником. Радуйся, что лоб тоже оказался деревянным, а если бы в глаз.
— Хм, твоя правда. Но если бы я знал, чего от тебя ожидать… Да и что можно было ожидать от такого малолетки? Удивил ты меня. Но если б у меня был в руках такой лук, то я бы за тобой не бегал. Тебя догнала бы стрела.
— Да ладно, хочешь сказать, что ты умеешь этим пользоваться?
— А вот сейчас посмотрим, — Карно взял две стрелы в зубы, а одну наложил на тетиву взятого у Ольта того самого лука. — Смотри туда, вон на тот дуб.
На краю поляны, в метрах тридцати, возвышался старый дуб. На первый взгляд Карно не целился, непринужденно держа лук в левой вытянутой руке, правой наложил на тетиву стрелу и затем резко и быстро отвел ее до самого плеча и сразу же выстрелил. Пустив первую стрелу, одноглазый стрелок так быстро выхватывал поочередно остальные стрелы изо рта и накладывал их на тетиву, что Ольту казалось, что у того сейчас вылетят зубы. Все три стрелы одна за другой с умопомрачительной скоростью воткнулись в дерево на уровне груди взрослого человека чуть ли не одна в другую. Да, это был класс.
— Вот где-то так-то. Но твой отец мог за это время выпустить пять стрел, причем из боевого лука.
— Боевого?
— Ну да. То, что у меня в руках — это охотничий лук. Видишь, рога короткие, с такими легче пробираться по зарослям. Дальнобойность у него не очень, но в лесу много и не надо. Достаточно, если сможешь выстрелить прицельно шагов на сто. Есть еще и боевой лук, иногда его называют длинным. Тот может прицельно пробить кожаный доспех с трехсот шагов. Пару раз я встречал стрелков, которые могли это сделать и с четырехсот. Мощный лук, но с длинным луком по лесам не побегаешь. Да и не каждый его сделать может. Это только мастерам доступно, у них там свои хитрости. В охоте его не используют, только для войны. Поэтому власти его и запретили, если у кого найдут боевой лук, то отрубают правую руку, а если поймают с ним в руках, то и голову. Так что сейчас он — большая редкость, да и пользоваться им уметь надо. Кстати, такой лук я видел у Вьюна, он его под посох замаскировал, но наверняка в сумке и тетива найдется.
— Так он значит — стрелок?
— Скорей всего, причем из бывших вояк.
— А я из своего только шагов на пятьдесят бью.
— Ну так… Что ты хотел от простой деревяшки. Настоящий охотничий лук делается из особой породы дерева, хорошо просушенной, а боевой — так вообще из двух, полгода сушится в специальной комнате… Там еще много секретов, но их знают только мастера. Есть еще степной лук. Тоже мощная штука. Вроде и не очень большой, на коне не очень-то с большим развернешься, но бьет как боевой, а то и дальше. Но там дерева мало, в основном рога и сухожилия. Видел я их и стрелял, но, как и из чего точно их сделать — не знаю. Помню, что из рогов какой-то степной антилопы. У нас в лесах они не водятся.
— Послушай, Карно, а научи меня из лука стрелять.
— Это можно, но только из охотничьего. Из боевого рано еще, силенок не хватит. И нужно сразу правильную ухватку выработать, с рукавицей и кольцом. Где-то в трофеях я видел. Найду.
— Ну, а что там с остальными трофеями?
— Ничего серьезного, кроме вот этих пяти луков тут нет. Ножи разве что, хотя железо не самое хорошее, — по мнению Ольта железо было просто дрянное, но он промолчал. — Четыре палицы, — так Карно назвал те самые, окованные железом палки, — но ими еще надо уметь пользоваться. Ну и две сотни, четыре десятка и две медных монеты, с десятка два серебряных и два «быка».
— «Быка»?
— Что, никогда не видел? «Бык», — Карно показал тонкий кругляш желтого цвета сантиметра полтора в диаметре с рогатой головой на аверсе. Весила эта монетка граммов десять. — Золотой Северного Союза.
— Это много или мало?
— Кому как. Для барона Кведра — это мелочь, а для Ольта-охотника — это целое богатство. Но ты не поймешь этого, не побывав в шкуре барона. А этого не будет никогда. Так что думаю, для тебя будет богатством.
Ольт покрутил головой. Он не понял, этот пенек средневековый, что ли ему лекцию прочитал на тему «всяк сверчок — знай свой шесток»? Он его что, лицом в дерьмо окунул? Это ему, который прожил долгую и заковыристую жизнь и имеет дипломы двух институтов, которые закончил еще в советское время, а тогда учили на совесть. И это не считая того, что где только и кем только не пришлось работать и быть. И в конце жизни имел миллионы, а этот недоумок… Да его опыта хватит на сто таких… Да он его… В душе, клокоча и требуя выхода, поднималась безудержная ярость. Сознание будто раздвоилось и один Ольт, старый и умудренный опытом, с интересом наблюдал за обидой своего детского двойника. Однако, не ожидал он, что детское тельце может так реагировать. Но ему такого счастья не надо. Вот так сорвется где-нибудь, где не надо, натворит делов и обидятся на него вплоть до летального исхода, и прервется полная надежд и ожидания счастья юная жизнь. Его жизнь. И будет ли у него еще один шанс — сие тайна глубокая есть. Так что за ребенком надо следить и пока не давать слишком много воли. А со временем их сознания, Ольт на это надеялся, сольются в одно и тогда проблемы сами рассосутся. Поэтому выгоняем эту неуместную ярость и улыбаемся.
— А не расскажешь ли ты, о мудрый Карно, мне все о деньгах? Чего, где и почем? А то я последнее время как-то все по лесу бегал, с медведями общался да разбойничков разных выводил, совсем одичал понимаешь? Сосем-совсем дикий стал. — все-таки злость окончательно не выветрилась остатки ее прорвались в язвительном тоне вопроса.
Карно с подозрением на него покосился, но ответил. К облегчению Ольта счет здесь был основан на десятеричной системе, а не на двенадцатеричной, как например у англичан. Не то чтобы он не умел считать дюжинами, но все-таки считать десятками для него было более привычным. И более легким. Народ здесь считал так же и поэтому сто медяков были равны одному серебряному, а сто серебряных одному золотому. Существовали и другие монетки с самым различным номиналом: медный полтинник, десять серебряных, половина золотого, так называемая — полукрона… Сразу про всех и не скажешь. Говорят, в Империи Венту существовала монета в десять и даже в сто золотых, но сам Карно в это не верил. Это же какая монета должна быть по весу.
На один медяк можно было выпить кружку дешевого вина и съесть кусок хлеба. На серебрушку — купить трех баранов. Ну а золотой стоил не высших кровей, но вполне качественный строевой жеребец-трехлетка с седлом. Но все было не так просто, ведь монеты были разные по качеству и весу. Взять, например, государство Эдатрон. В кровавой войне его разорвали на две части и проглотили Империя Венту и Северный Союз. Все, нет Эдатрона, но деньги-то еще остались. Вполне такая симпатичная монетка из золота с короной на аверсе. Местные так и называли ее «короной». Империя Венту чеканила золотой империал с четко очерченным профилем царствующего императора. А у Северного Союза был золотой «бык», называемый так из-за изображения головы быка на монете. Довольно грубое изделие, частенько корявой овальной формы, с нечетким расплывчатым рисунком.
Так получилось, что «корона» оказалась самой полновесной монетой и была изготовлена из наиболее чистого золота и поэтому за нее давали один целый и одну десятую империала. А «быки» так вообще шли чуть не по полтора за «корону». И еще, если «корона» состояла почти из чистого золота, то, например, империал почти на десятую часть состоял из примесей. А уж про «быков» и говорить нечего. Металлургия в Северном Союзе была на самом примитивном уровне. Как добыли металл, так и напечатали монет. Но если северяне делали так, то ли по лени, то ли по своей природной тупости, то Империя печатала монеты с примесями специально, экономя драгоценный металл и еще по каким-то своим надобностям. Ольт этому не удивился, уж с чем-чем, но там, где дело касается денег, там махинации неизбежны и аферами с деньгами занимались и в его родном мире.
Помимо этих денег имели хождение и другие, ведь существовали еще и другие государственные образования, такие как, например, Вольные Баронства на северо-востоке от Эдатрона, Великая степь, расположенная далеко на Юге, королевство Розенталь и многие другие. Одни государства штамповали свои деньги, другие, не имея достаточно золота и серебра, пользовались их монетами. Конечно понятно, что свои деньги — это богатство, престиж и прочее, но простому народу было наплевать на родину денег, звеневших в собственном кошельке. Главное, что это был драгоценный металл. А уж определить и поменять одни монеты на другие в соответствии с содержанием золота или серебра мог почти каждый второй. Для этого не надо было быть министром финансов, достаточно было видеть свою выгоду. А уж ее даже последний крестьянин чувствовал за версту.
Так, что, не смотря на свою внешнюю простоту, на самом деле денежная система была довольно запутанной. А если еще учитывать, что существовали такие деньги, как золотые монеты в два раза меньше стандартных, которых так и называли «половинками», большие серебряные монеты, оценивающиеся в одну двадцатую золотой «кроны» или медные пятаки, гривенники, полкопейки и прочую мелочь, то здесь даже сам Единый голову сломит. Хорошо хоть все местные названия денег он перевел в знакомые ему денежные эквиваленты. А соответствием одних денег к другим он надеялся со временем разобраться. Тем более в каждом, уважающем себя городе, существовали меняльные лавки, которые занимались обменом валюты. Менялы занимались в основном валютными операциями, брали за услуги полпроцента от суммы и имели неплохой профит. Так же они занимались ростовщичеством, поэтому их не любили, но терпели. Что поделать — нужные люди. Рассказывая про них Карно презрительно скривил губы. Ольт так понял, что эти менялы были этаким прообразом банков. Хотя обменом денег частенько занимались и простые купцы. Ну что ж, это ему было полезно знать и несколько мыслей на этот счет он оставил на будущее.
Задумавшись, он не сразу заметил, что Карно мнется, словно хочет что-то сказать, но не решается. До Ольта сразу дошло, что вот они и добрались до главного, того, ради чего и был затеян весь этот разговор про деньги.
— И что ты маешься? Говори уже, а то как та девка. И хочется, и колется, и мамка не велит.
Карно почесал кудлатую голову:
— Тут такое дело… Я же обещал тебе рассказать кое-что интересное? Тебе это наверняка заинтересует. Так вот, у Крильта была своя казна, про которую никто в шайке не знал.
— И что? — Ольт с интересом посмотрел на сосредоточенную рожу, он надеялся — бывшего, разбойника. Он-то все ждал, когда Карно заговорит о прииске и заговорит ли вообще. В случае чего он не собирался миндальничать и решить вопрос с ним кардинальным образом. Держать за спиной потенциальную крысу и предателя он не собирался. Однако Карно сумел его удивить.
— То, что вы забрали у шайки — это так, мелочь. Настоящую казну Крильт прятал у себя. Там же и собственные сбережения. Ему, как атаману полагалась половина добычи, ну и наглел без края, куда же без этого.
— И что, много там этих сбережений?
— А вот мы сейчас и посмотрим. — Карно развернулся к атаманской землянке и, кивком головы позвав за собой, заковылял к входу, продолжая на ходу говорить:
— Крильт, он ведь был любителем выпить. Но пил только со мной, так как дела кой-какие я для него делал. Ну, а как врежет кувшинчик-другой, тянуло его прихвастнуть, какой он умный и богатый. Многое, что говорил, но главное — утром ничего не помнил, и я не распространялся. Но все, что слышал — запомнил. Так вот, ему, как атаману, отходила половина добычи, но как он делил, иному меняле в городе не стыдно было поучиться. Простым ухорезам доставалась одежда и плохонькое оружие, мол в лесу лихим людям — это самое необходимое и без этого никак, а себе забирал товар, еще и плакался, мол зачем он в лесу нужен, но ради людей мол постарается и по дешевке может сплавит куда-нибудь. Мол за мзду малую похлопочет ради общества. Еще и денег, мелочь какую-нибудь, подкидывал, а те и рады. Еще и благодарны были. Тьфу. — Карно сплюнул.
— Да, и в правду мерзопакостный человечишка был. Ну, а ты что ж? Вместе пил, слушал опять же…
— Ну а что я? На дело он меня не звал, говорил, что грабит только купцов проезжих, что деньги на восстание собирает.
— А ты прямо так и поверил? — усмехнулся Ольт.
— Да мне, честно говоря, все равно было. Как узнал, что семью потерял, что друг умер, сам умереть хотел. Только и думал, что перед смертью потрепать еще раз северян.
— Понятно. Так, и что теперь?