Старшина, отвечавший за барак N 2, подошел к нарам заключенного Ивана Фролова, коснулся его плеча и негромко, чтобы не разбудить других зеков, произнес:
— Вставай, парень, настала и твоя пора отправляться в дальнюю дорогу!
— А куда, не подскажите? — Вежливо поинтересовался парень, на локтях приподнявшись на нарах.
— Сказал бы, если бы только знал! — Тяжело вздохнул старшина, ему нравился этот спокойный и сам себе на уме парень. — Но сейчас я хочу тебя предупредить о том, что бойцы и командир охраны этого этапа не очень-то хорошие люди. Наши командиры за их спинами часто говорят о том, что уж слишком много трупов они собой привозят из этих этапов. Так что ты, паренек, с ними поостерегись, лучше с ними не связывайся. Потерпи, рано или поздно, когда ты прибудешь на место своего назначения, то там тебе будет более спокойно, чем на этапе!
Сказав заключенному на прощанье необходимые слова, старшина незаметно перекрестился, и, тихо шаркая ногами в валенках, направился глубже в барак, поднимать на ноги других зеков этапников.
Иван поднялся на ноги, начал неторопливо одеваться. Он давно уже решил для себя, что, когда его будут отправлять на этап, то он какого-либо багажа с собой брать не будет! Поедет с пустыми руками, и одеждой, что сейчас на нем! Натягивая сапоги, он прежде в шов одного из сапог засунул длинную стальную иглу. В свое время Михаил ее нашел, заточил и закалил, а затем передал Ивану, научив его, как ею пользоваться в качестве оружия. Другого оружия Иван Фролов решил с собой не брать, так как его легко можно было бы обнаружить!
К этому времени Иван из ложки, им же украденной из лагерной столовой, сам себе заточил стилет. Получилось очень неплохое оружие, но спрятать его на себе сейчас не было никакой возможности. Как он часто слышал в разговорах бывалых этапников зеков, при малейшем подозрении охрана зеков бросалась шамонать всех подряд, и правого, и не правого зека. Если охрана обнаружит какое-либо оружие, то этот зек уже не доезжал до конечной точки своего этапа.
Поэтому Иван свой стилет сунул под подушку молодому зеку, спавшему на нарах у выхода из барака. Этот парень последнее время почему-то стал набиваться ему в дружбаны, что было несколько подозрительно. Натянув на плечи ватник, Фролов вышел во двор барака. Декабрь сорокового года оказался каким-то слякотным, слишком уж теплым месяцем, температура по ночью не опускалась ниже минус пяти градусов мороза. Уже на подходе к строю зеков этапников, Иван Фролов незаметно для всех выполнил небольшую серию согревающих тело упражнений.
В серой массе зеков Иван Фролов обычно выделялся своим ростом. Подобно деревенской каланче, он почти на голову возвышался над зеками и охраной. Хотя сам Фролов был лишь немногим выше среднего роста! Но этот его рост позволял ему всегда занимать левый фланг любого зековского построения. Так и в этом случае Иван встал в строй на левом фланге зековского строя, причем, он оказался одним из последних зеков этапников, ставших в строй.
Командиры НКВД находились на своих местах. Они уже бегали, суетились, вдоль зековского строя. Слюнявя во рту химические чернильные карандаши, они делали поспешные заметки в своих блокнотах, вели какие-то несложные подсчеты. А затем уже по одному они подбегали к командиру этапа, тянулись перед ним, ему громко рапортуя о том, что команда зеков построена и готова к отправлению по этапу.
Более внимательно присмотревшись к этому командиру энкеведешной охраны, Иван Фролов внезапно и с душевным трепетом в нем узнал того психически неуравновешенного командира НКВД, по имени Сема, который арестовывал его в школе. Этот самый Сема бросился его избивать еще в школьном коридоре на глазах директора школы. Он едва его не убил, требуя признаться в предательстве своей родины, а затем избивая в воронке во время транспортировки арестанта в тюрьму. Душевные волнения Ивана оказались настолько велики, что его затрясло, словно от жесточайшего озноба! В этот момент перед глазами Ивана фотографии отца, повесившегося в тюремной камере, матери, спившейся от внезапно обрушившегося на нее горя, татарки Машки, когда она его целовала, горячо шептала:
— Ты, Ваня, мой любимый до конца моей жизни. Мы восточные женщины влюбляемся раз в своей жизни и навсегда! Я буду тебе всегда верна!
Лицо Маши позволило Ивану взять себя в руки, внутренне успокоиться. Глубоко внутри Ивана Фролова вдруг родилась уверенность в том, что школьное избиение на этот раз не повториться. За полгода пребывания в тюрьме и в трудовом лагере кое-что в Иване изменилось, сегодня он уже не прежний московский пацан, пока еще не нюхавший воровской жизни. Он пока еще не стал настоящим уркаганом уголовником, реальным продуктом тюремного воспитания, но уже сейчас имел достаточно сил, был готов за себя постоять!
В этот момент прогудел старенький паровозишко «Овечка», он на территорию лагеря заталкивал печально известный всей России-матушке столыпинский вагон. Вагон остановил перед зековским строем, первым в него поднялся Сема, командир охраны этого зековского этапа. Вместе со своими сержантами Сема осмотрел вагон, вскоре он снова в вагонном тамбуре. Жестами своих рук приказал бойцам охраны, подниматься в вагон. Пятнадцать бойцов охраны с карабинами, винтовками за плечами и с пистолетами в кобурах на поясах, один за другим по ступеням поднялись в тамбур, исчезая в его недрах.
Когда охрана вернулась и по ступенькам тамбура ее бойцы спустились на землю, но уже без винтовок, то они тут же выстроились для погрузки в вагон зеков. Командир этапа по общему списку вызывал того или иного зека. Специально выделенные бойцы охраны этого зека вместе с вещами провожали от строя до вагона. Затем они внимательно отслеживали, как зек по ступенькам поднимался в тамбур. В тамбуре этого зека встречали другие бойцы охраны, они конвоировали его до железной клетки в вагоне.
Как только командир этапа озвучил его фамилия, то Иван Фролов вышел из общего строя и в сопровождении двух бойцов прошелся до вагона. Но, как только он поднял ногу, чтобы ее поставить на ступеньку тамбурной лесенки, чья-то твердая рука ухватила его за локоток. Она сначала Ивана попридержала, а затем с силой развернула его к себе лицом. Иван Фролов перед своими глазами увидел лицо энкеведешника Сему, командира его этапа. Сема злорадно улыбался и, увидев, что Иван Фролов на него вполне спокойно смотрит, то рассмеялся и, продолжая весело ухмыляться своими тонкими губами, сказал:
— Ба, знакомый человек! Да, ты все еще, оказывается, живой, пацан? В тюрьме не умер?! Так, как ты говоришь, твоя настоящая фамилия, куда ты следуешь, болван? Приказываю отвечать!
— Иван Фролов, заключенный N 15334442. Куда следую, не знаю! Мне не говорили! Багажа с собой не имею!
Сема начал нервно перелистывать бумаги, хранившиеся в его командирском планшете. По нервным и судорожным движениям его рук Иван легко догадывается о том, что этот капитан НКВД в своем планшете не находит его сопроводительных документов! В этот момент к капитану подбегает еще один посыльный из штаба лагерной охраны, он командиру этапа протягивает несколько папок. Тот внимательно их просматривает, затем удовлетворенно улыбается и, словно ребенок, громко и удовлетворенно причмокает своим губами:
— Ну, вот, как видишь, Иван Фролов, заключенный N 15334442, в нашем мире существует высшая справедливость! Я уж было начал подумывать о том, твоя фамилия в моем списке, — это ошибка! Что тебя необходимо передавать в этап на Дальний восток. Солнечный Магадан ждет свое зека! Тогда на этом своем первом этапе ты, Иван Фролов, может быть, и избежал бы божьего наказания! Но твои сопроводительные документы, как видишь, Ваня, сейчас находятся в моих руках, а это для тебя означает, ты вместе со мной отправишься на запад. Но, как я понимаю, что до места назначения доедет только один из нас! Ну, а кто это будет, Ваня, пусть, решит божье провидение! Так, что ты, вшивая урка, полезай скорей в вагон, а то на этой мерзкой декабрьской погоде ты вдруг замерзнешь и снова заболеешь, чтобы от меня удрать в свою благословенную медсанчасть!. Старшина Старостин, приказываю тебе, принять в свои руки еще одного нашего подопечного зека. Посади его на короткую цепь в нашу самую почетную клетку люкс! И не дай тебе боже, старшина, что этот подопечный тебя обманет и от нас сбежит! Тогда за твою шкуру я не дам и копейки!
Иван снова подошел к вагону, как только он по ступенькам поднялся в тамбур, то там его подхватили сильные руки. Они Ивана с силой притиснули к стенке тамбура. Пьяный голос пробормотал под ухом Ивана Фролова:
— Дай-ка я тебя запомню, морда косоротая! Мой капитан, впервые так много слов произносил о каком-то вшивом зеке! Да ты совсем мальчишка, сколько же тебе лет?
— Восемнадцать!
— За что сидишь?
— За измену родины!
— Как и когда успел изменить, предать нашу великую родину:
— Не знаю, может быть, когда учился в школе!
— Благодарю за честные ответы, а теперь иди в свою клетку! В ней ты будешь сидеть в полном одиночестве. Информация для тебя, этот наш этап по времени в пути, наверное, самый короткий из всех, которыми я ездил, всего лишь сутки в пути! Выдержишь издевательства капитана, останешься жив! Не выдержишь, твой труп сдадим в Лиде, на нашей конечной станции следования. Так что надейся только на себя, никто тебе из нас здесь уже не поможет!
Железная клетка, в которую поместили Ивана Фролова, оказалась действительно уникальной. Она имела размеры полтора метра на полтора. В этой клетке человек должен был находиться в постоянно полусогнутом состоянии. Когда Ивана в ней заперли, то он с большим трудом нашел в этой клетке более или менее удобное положение для своего тела. В этом положении он мог полулежать, полусидеть, не испытывая особо жесткого неудобства. Все это время Иван лихорадочно размышлял о том, что же он должен был бы сделать для того, чтобы избежать своего позорного конца. Ведь, как только поезд с вагоном этапников тронется от перрона, то Сема энкеведешник обязательно к нему придет. Он не отстанет до тех пор, пока Иван не превратиться в труп. По отдельным репликам его товарищей, Иван узнал о том, что у капитана Семы от служебного рвения давно поехала голова, что в нем самом мало чего осталось человеческого!
Размышляя о путях, ведущих к его свободе, Иван одновременно пальцами правой своей руки ощупывал навесной замок своей клетки. Изучал, как этот замок можно было бы быстро открыть?! Но, как он ни старался. придумать наиболее быстрый способ открытия этого замка, ему пока не удавалось. Требовалось достаточно много времени даже на то, чтобы попросту его взломать. Иван Фролов, чтобы навсегда покинуть этот столыпинский вагон, понимал, что ему потребуется какая-то минута времени для того, чтобы оказаться вне поля зрения всех пятнадцати бойцов охраны этапа. За эту минуту ему нужно было бы поработать и открыть замок своей клетки. Затем выйти на свободу, то есть иными словами, чтобы бежать, он должен был бы уничтожить всех бойцов охраны НКВД.
Что касается описания внутренностей вагона для транспортировки зеков, то можно было бы сказать о том, что этот столыпинский вагон был чем-то похож на обыкновенный плацкартный пассажирский вагон. Только входы в купе этого вагона были перекрыты железными дверьми с засовами для замков. В клетках могли бы разместиться столько зеков, сколько этого пожелает энкеведешный командир всего этапа. Ивана разместили в центровой клетке, которая разделяла два купе, обычно занимаемыми бойцами и командирами охраны. По высоте эта клетка специально положенными железными прутьями была, как бы разделена на две части, на верхнюю и нижнюю части! То есть в этой клетке могли разместиться только два зека! Сейчас его заперли в нижней части этой центровой клетки.
Тем временем погрузка зеков в вагон была окончена, Паровозик «Овечка» этот вагон с зеками оттащил на главный путь, прицепил его к составу, который должен был отправиться по маршруту Москва — Вильнюс.
Западный этап оказался не очень-то большим, он насчитывал всего семнадцать или восемнадцать зеков. Сейчас вагон был очень плохо освещен, горели только две лампочки в начале и в конце вагонного прохода. Но слабое освещение не помещало охране этапа дважды произвести общий пересчет заключенных. Когда поезд тронулся, покинул перрон Киевского вокзала, то лампочки в проходе стали светить более ярко. При их свете охрана этапа снова начала переселение зековских народов. Зеков стали осторожно переводить из одной клетки в другую, формируя такие зековские группы, которые должны были бы покинуть этап в том или ином белорусском городке.
Затем охрана этапа и ее командиры, видимо, проголодались. Сухие пайки зекам были небрежно разбросаны по клеткам. Бойцы охраны собрались в одном из своих купе, где устроили шикарный обед и выпивон. Каждый вертухай получил по половинке тушки курицы. Пятнадцать бойцов с громким чавканьем пожирали курицу, стаканами пили водку, а кости швыряли в Ивана Фролова, стараясь попасть ему в лицо. Но тот хранил молчание даже тогда, когда кость попадала ему в лицо. Фролов хорошо понимал, что этим нелюдям нужен был лишь повод для того, чтобы с ним расправиться. Пару раз капитан Сема подходил к его клетке, ногой пытался ударить по его копчику, но каждый раз не доставал. Точно прицелиться ему мешали сами железные прутья клетки Ивана. Последний раз этот капитан нагнулся к Ивану, и прошептал ему на ухо:
— Извини, Ваня, но я сегодня сильно устал! Мы только что сдали сибирский этап зеков в Москву всего лишь с двумя трупами. Ты представляешь, эти люди имели наглость умереть от инфаркта, правда, это лагерный доктор им так написал, не захотев сам стать таким же жмуром. Я же хорошо помню то, как одному из зеков едва не пробил грудь своим кулаком, а второй задохнулся от тряпки, намоченной в его же мочи. Так что ты, Ваня, немного подожди, когда завтра утром мы проснемся, то тут же примемся за наши труды праведные. Постараемся, чего-нибудь новенького придумать и для тебя, Ванюша.
С этими словами капитан Сема развернулся и пьяным трупом рухнул на свое нижнее место в командирском купе. Вскоре все бойцы охраны храпели в обоих купе, только двое часовых расхаживали туда и обратно по вагонному проходу. Несколько раз Иван просчитал их ритм хождения, затем он из шва своего сапога достал иголку, поковырялся ею в замке своей клетки. Тихо лязгнув, замок раскрылся. В этот момент проснулся капитан Сема, он присел на своей лавке, почесывая затылок. А затем поднялся на ноги и, не надевая своих синих галифе, шатаясь и кривя лицом, он прошел к дверям соседнего купе, где спали зеки. Полчаса он мочился на только что заснувших зеков, стараясь своей струей попасть на их лица. На свое унижение зеки не ответили капитану Семе даже свои ропотом. Посмеявшись над ошарашенными зековскими лицами, капитан НКВД вернулся на нижнюю лавка своего купе. По дороге он успел пригрозить пальчиком Ивану, напоминая ему о своем обещании с разделаться утром. Затем капитан Сему свою голову положил на подушку, он тут же крепко заснул.
Иван Фролов, не торопясь, вытащил замок из петель, сам выбрался из клетки, выпрямился во весь свой рост, желая восстановить кровообращение в своих руках и теле. Когда к дверям командирского купе подошел первый часовой, то он тень скользнул к нему, погружая иголку на всю ее длину в правый висок охранника. Он вовремя поддержал тело охранника и его винтовку, не позволив им с громким лязгом грохнуться о железный пол этого вагона.
Иван, едва успел выпрямиться, как в этот момент его глаза встретились с глазами второго, только что подошедшего охранника. Тот находился от него всего в полутора шагах, этот охранник своими дрожащими от страха руками пытался снять с плеча ремень винтовки. Иван, молча, протянул вперед свою правую руку, ее ребром сильно ударил в кадык часового. Тот аж захлебнулся от крови, нехватки дыхательного воздуха, когда вдребезги разбитый кадык перекрыл его дыхательное горло. Иван нагнулся, свою иголку он вытащил из виска первого охранник, чтобы с силой вонзить ее в висок второго охранник, все еще бьющегося в агонии. Когда второй охранник окончательно успокоился, перестал дышать. то Иван выпрямился и с окровавленной иглой в руке задумался о том, с какого же купе ему продолжить эту серию убийств бойцов охраны.
Очень осторожно Иван зашел в купе, где спали одни солдаты рядовые и старшины. Их винтовки он перетащил в вагонный проход, а затем солдатское купе перекрыл железной дверью, набросил засов, вставил замок в петлицы засова и повернул ключ замка. Обезопасив себя от бойцов охраны, Иван перешел в соседнее купе, где спали энкеведешные командиры, опять-таки осторожно их разоружил, наганы и пистолеты он осторожно вынес в коридор. А затем снова задумался, его кровь требовала жестоко наказать капитана Сему, лишить его жизни, но разум этому всячески препятствовал. Он пытался убедить своего хозяина в том, что хватит ему убивать людей!
Словом, разум Ивана Фролова восторжествовал над его жаждой убийства капитана. Снова, осторожно ступая, он прошел в командирское купе, забрал со столика планшетку капитана со всеми сопроводительными документами зеков. Затем вернулся в проход, закрыл и запер на замок командирское купе. Затем Иван в коридоре присел на корточки. Он долго рассматривал оба нагана и два пистолета Токарева, выбирая себе оружие. Затем Иван осторожно, касаясь пистолета ТТ одними только кончиками пальцев, поднял его с железного пола вагона, проверил его обойму. А затем этот пистолет он спрятал за пояс штанов под свою пазуху.
Снова поднялся на ноги, посмотрел в зарешеченное окно, близился рассвет. Только одна сторона этого зековского вагона имела окна, вторая же стена была глухой, так что охранники не смогли бы сбежать, разбив стекла окон, поднять тревогу. Иван просмотрел документацию, хранившуюся в капитанском планшете, отобрал документы, в которых упоминалась его фамилия или его лагерный номер. Все другие документы обратно вложил в планшет.
Теперь Иван Фролов почувствовал, что он настало время ему навсегда покинуть этот тюремный вагон. Но, немного подумав, он решил воспользоваться еще одной возможностью для того, чтобы еще более запутать свои следы. Он подошел к зековской клетке и, не отпирая ее, толчком руки разбудил одного зека.
— Кто в вашей группе является воровским паханом или авторитетом? — Поинтересовался Иван.
Тот удивленно приподнял голову, что-то соображая. Но, по-видимому, этот зек узнал Ивана, тихо, чтобы не разбудить товарищей по купе, прошептал:
— Седой такой мужик, он во втором купе спит на нижней койке справа!
Поблагодарив за информацию, Иван тенью скользнул к второму купе. Действительно на нижней лавке этого купе с правой стороны спал крупный мужчина с приятным лицом. Посмотрев на этого мужика, Иван даже вспомнил его имя, Артамон, или другое, но очень похожее имя. Он вспомнил даже то, что Михаил этого человека почему-то называл Моней. Не открывая железной двери этого купе, Иван слегка ногтем постучал по железной решетчатой двери и очень тихим голосом обратился к мужику, когда тот приоткрыл глаза на этот стук:
— Моня, я могу с тобой переговорить?!
Через секунду здоровяк Моня стоял перед решеткой, внимательно всматриваясь в глаза Ивана Фролова.
Иван Фролов некоторое время постоял на железнодорожной насыпи, наблюдая за огнями хвостового вагона поезда Москва-Вильнюс, быстро удаляющимися в ночную темноту. Вскоре огни поезда исчезли, навсегда ушли из его жизни. Фролов машинально по шпалам прошелся вперед, словно собирался догнать поезд, внесший столько изменений в его жизнь. А главное, этот поезд снова сделал его свободным человеком! Сделав несколько шагов, он остановился, огляделся кругом. Внизу под насыпью угрожающе чернел большой лесной массив. Память Ивана ему сразу же подсказала, что это бы не лес, а лишь небольшой подлесок, лежавший между железнодорожными путями и шоссе Клайпеда — Лида!
Иван Фролов кубарем скатился по этой насыпи к ее подошве. Там он поднялся на ноги, отряхнулся от песка, перепрыгнул сточную канаву и оказался в подлеске. Через минуту, уже шагая по колее, оставленной крестьянскими телегами, что-то перевозившими от шоссе к железной дороге, он шел по подлеску. Эта тележная колея сегодня превратилась в нечто вроде лесной дороги, до колен заросшей дикой травой. Ивану все время приходилось придерживаться центра этой колеи, чтобы острыми ветками деревьев случайно не повредить свои глаза в этой густой темноте леса. К тому же Ивана на этой лесной тропе время от времени вдруг пробивал мелкий озноб, когда он снова и снова вспоминал свои последние минуты пребывания в зековском вагоне. Впервые в жизни он почувствовал себя человеком, от желаний которого, его приказов зависели жизни других людей. Это сильное чувство так пьянило Иванову голову, что у него начиналась бешено кружиться голова, его в лесу начинало швырять из стороны в сторону так, что он терял свою тропу.
Разбудив пахана Моню, Фролов передал ему бразды правления в зековском вагоне, власть над зеками, командирами и бойцами охраны НКВД. Все эти люди находились взаперти в железных клетках вагона. В разговоре с Моней, Иван ему предложил две альтернативы, бежать вместе с ним или же поступать по своей воле. Моня выбрал второй вариант, так как его серьезно беспокоили судьбы своих товарищей зеков. Иван же прошел в тамбур вагона, открыл там дверь и на полном ходу, прямо с тамбурной площадки вагона сиганул в ночную темноту. Приземлился Фролов на полусогнутые в коленях ноги, чтобы погасить инерцию движения поезда, он был вынужден упасть на правое плечо. Перевернувшись пару раз через это свое плечо, он застыл в неподвижности на самом краю откоса высокой железнодорожной насыпи!
Михаил, несколько месяцев проработав с ним, сумел вбить в его дурную голову одно хорошее правило. Суть этого правила заключалось в том, что ты должен всегда относиться к своему противнику, кто бы он ни был, с должным уважением, полагая, что он сильнее, серьезнее и умнее тебя! Такое отношение к неприятелю, по мнению Михаила, в дальнейшем тебе позволило бы на шаг его опережать, планируя и осуществляя боевые операции! Такое уважительное отношение к противнику станет залогом всех твоих успехов, не раз он внушал Ивану.
Поэтому Иван Фролов, покидая зековский вагон, сделал все возможное для того, чтобы, как можно больше инсценировать свой побег. Ему хотелось бы, чтобы следователи милиции и НКВД, которым поручат вести расследование такого преступления Ивана Фролова, как его побег с этапа и убийство двух бойцов охраны, искренне поверили бы в то, что в тот момент он горел одним только желанием, как можно скорее вернуться в Москву, чтобы там начать мстить своим противникам.
Иван же хорошо понимал, что пока в Москве ему пока было нечего делать. Да, как хороший сын, он обязан был бы выяснить, кто же был тем подлецом, который дважды брался за перо, чтобы написать доносы в НКВД на его отца? Он не понимал, кто и с какой целью написал на него, простого московского школьника, донос в НКВД СССР. Не понимал он также, почему его не выпустили из тюрьмы, когда после смерти отца закрыли его дело. Ивана же по судебному приговору отправили в трудовые лагеря на пятнадцать лет? Без поддержки друзей, товарищей и знакомых, Иван Фролов бы не в состоянии что-либо сделать в Москве. Ведь, как только он покажется в столице, то без должной поддержки, мог бы быть практически сразу же арестован милицией или НКВД, и уж тогда ему было бы совсем вырваться из лап своего противника, чтобы в полной мере отомстить недругам! Словом, этот парень жил желанием отомстить всем тем подлецам, разрушившим его семью, заставившим повеситься отца и спиться маму, но он с холодным сердцем, как этому научил его Михаил, подходил к решению этой своей проблемы.
Поэтому Иван решил вместо Москвы после побега с этапа добираться до белорусской Лиды, на время осесть в этом маленьком провинциальном городишке, который всего год назад вошел в состав СССР. В нем же начать готовиться к своей поездке в Москву. Но опять-таки Фролов хорошо понимал, что свои истинные намерения, он должен хорошо замаскировать.
Иван шагал по ночному лесу, время от времени он поднимал руку для того, чтобы еще раз коснуться своего зековского дела, которое сейчас лежало за пазухой его рубашки. В этом деле находились копии показаний его друзей, приятелей и товарищей по школе, а также его школьных преподавателей, которые с упоением в сердцах расписывали сказки о том, как их школьный товарищ стал прожженным предателем родины. Анна Николаевна, его классный руководитель, не поленилась, собственноручно написала о том, что этот ученик ее класса всегда был испорченным мальчиком с порочными наклонностями. Поэтому она была нисколько не удивлена тем обстоятельством, что Иван Фролов встал на путь предательства своей родины. Жорка Дорохов целых три страницы исписал своими фантастическими рассказами о том, какое у Ивана он видел оружие, как он им пользовался и где его хранил. Первым донос в НКВД написал Владимир Дронов, который, видимо, по подсказке своего отца, стукача НКВД, целую страницу исписал о том, как его соклассник Ваня Фролов добывал секретные разведданные, как он передавал их своему отцу, шпиону Германии.
В этой большой кипе листов бумаги, из которых в основном и состояло его уголовное дело, Иван искал, но так и не нашел показаний, которые должны были бы написаны его соседкой по школьной парте, татаркой Машкой. Пока Фролов не знал того, что эта девушка ревела, как белуга, категорически отказывая следователю НКВД написать что-нибудь плохое об Иване, своем соседе по школьной парте! Машка оказалась единственной девчонкой во всей школе, которая его так и не предала надуманными сказками!
Сейчас Фролов, находясь в бегах, очень надеялся на свою удачу. Ведь в случае возникновения какого-либо осложнения, когда милиция начнет проверку документов на дороге, он всегда мог сказать, что он латыш или литовец. По всем характеристикам расовой принадлежности его легко можно было бы отнести к представителям этих наций. У него были европейские черты лица. Он, благодаря своей матери, имел слегка рыжеватые волосы на голове, прямой нос и вытянутое треугольное лицо. Мог говорить по-русски с латгальским, литовским или немецким акцентами.
Не зря Иван Фролов надеялся на свою удачу, как только он вышел на шоссе Клайпеда — Лида, то вдали показались святящиеся фары приближающегося легкового автомобиля, ехавшего по направлению к Лиде. Иван на всякий случай поднял кверху свою руку, этим всем известным знаком, он как бы просил водителя, приближающегося автомобиля подвезти его до города. Поднимая руку, Иван в душе не верил, что такое может случиться на пустом и безлюдном шоссе перед самым рассветом. Но удивительное дело, автомобиль вдруг замедлил скорость и остановился рядом с ним. В автомобильном окне с опустившимся стеклом показалось лицо полного человека с усиками, которые тонкой полоской приклеились к его верхней губе. Этот человек и был водителем автомобиля, он, видимо, плохо видел, так как на у него на носу были очки в черной черепаховой оправе. Водитель автомобиля поинтересовался, когда он заговорил, то в его голосе Иван услышал густой еврейский акцент:
— Молодой человек, сейчас я направляюсь в город Лиду. Если хотите, то я могу и вас подвезти в этот город, но с одним небольшим условием. В течение всей дороги до города я буду с вами разговаривать. Рано утром я выехал из Риги, весь день провел за рулем, сильно устал. Сейчас я очень хочу спать. Вот, чтобы не заснуть, я и решил вас подобрать. Поддерживая с вами разговор, я не усну! Так что, молодой человек, вы согласны на это мое условие?