— Одной из главных задач астрофизики является изучение сверхновых, — оттуда, со сцены доносился голос Никитина. — Но важно не просто собирать данные обо всех вспышках этих интересных звёзд, но и приводить их в единую систему. Когда я только начал свою работу в версии Каталога сверхновых были данные о почти десяти тысячах внегалактических сверхновых. Эти данные собирались с конца девятнадцатого века. Вы можете посмотреть на схеме, что каталог был составлен в порядке возрастания порядковых номеров, которые присваивались Центральным Бюро Астрономических телеграмм Международного Астрономического Союза. Но мои исследования сумели увеличить количество сверхновых на порядок и теперь …
— Фу, от тебя пахнет, Олег, — Аня вдруг оттолкнула меня. — Неужели нельзя было вымыться. Ты прямо как дикарь.
Нахлынула обида. Я же не виноват, что мерзавцы пытают меня, а я не могу сдержать рефлексы. Не помня себя от гнева и злости на капризную куклу, я вскочил и стал пробираться назад к двери. Голос Артура начал удаляться, стихать, а в голове забилась мысль: «Надо сказать ему. Предупредить, чтобы он не поддавался на провокации этих мерзавцев». Нет, не сейчас. Он занят.
Распахнул дверь, сделал шаг, думая, что попаду в коридор, но он вдруг стал расплываться, расползаться клочьями и я не мог разобрать, где реальность, а где мой странный сон. И вновь обнаружил, что сижу на «троне смерти». Рубашка, брюки залиты кровью. Лицо горит, а волосы впились в кожу.
— Ну что, обделался? — ядовито хмыкнул Тенинген. — Страааашно, очень страшно.
— Нет, не страшно, — как можно спокойней проронил я. — Это ты жутко боишься своего босса. Шестёрка ты. Подай-принеси. Холуй!
Морда и шея моего палача побагровела, глаза едва не вылезли из орбит. А наколки будто набухли и все его драконы, змеи, грифоны и шакалы готовы были сорваться с плеч и боков, чтобы наброситься на меня. Он ринулся к стене и схватил рычаг.
— Не смей, Тен! — услышал я отчаянный крик Мизэки. — Я ещё не перегрузила наноботы. Не смей!
Но цунами жуткой адской боли жадно схватило в смертельные объятья и швырнуло во тьму вновь.
На этот раз коридор оказался прозрачным, надо мной танцевали звёзды, а в бездне величественно проплывал бело-голубой шар. Когда дошёл до конца коридора, с мягким шелестом приподнялась толстая металлическая плита. И открылся вид на просторное помещение, из-за прозрачной стены смотрели равнодушные, но прекрасные звезды. Из мебели лишь диван, обтянутый мягкой кожей цвета топлёного молока.
На диване, поджав одну ногу под себя, изящно положив тонкую гибкую руку на спинку, сидела Мизэки.
— Садись ко мне, Олег, — она похлопала рядом с собой. — Прости, что мы так мучаем тебя. Но это очень важно. Очень важно для нас.
— Зачем вам это всё? — я присел рядом, разглядывая панораму танцующих созвездий, словно художник в приступе безумия смешал краски и выплеснул на чёрный холст.
— Ты не поверишь, дорогой, — она покачала головой с такой безнадёжностью на лице, что мне вдруг стало жаль её.
— Расскажи, — я сжал её руку.
— Хорошо, — она мягко улыбнулась. — У нас уже была такая установка, которую изобрёл Никитин. Не удивляйся, Олег. Мы перемещались с нею по всей Галактике. По всей Вселенной. И мы могли заглянуть в каждый уголок космоса. И даже проникнуть в иные Вселенные. Не веришь?
— Верю, — её слова убаюкивали, погружали в нирвану.
— Но потом астероид разнёс на клочки эту установку. И в последний момент, когда мы готовы были столкнуться с ним, наш суперкомпьютер сумел рассчитать то место, куда нам надо было перескочить. В последний раз. Где уже была подобная разработка. Нам нужны её чертежи, технические характеристики, чтобы восстановить. Понимаешь?
— Вернулись? В прошлое? Ты это хочешь сказать?
— Нет. В прошлое нельзя вернуться. Можно лишь найти альтернативную Вселенную, где все события отстоят от нашего времени на определённое количество фаз. И мы «прыгнули» сюда. Звучит как фантастика? — она вгляделась в моё лицо так пристально, что я нырнул в глубокий колодец её подсознания и понял, она говорила правду.
— Огорчу тебя, Мизэки. Никитин не сделал ещё свою «ловушку» до конца. Он не отдаёт её не потому, что жадный. Нет. Он щедрый, добрый, даже чересчур. Но у него что-то не получается. Не знаю, в чём дело.
Лицо девушки побелело, так что выделились чёрные изгибы бровей и глаза вспыхнули.
— Не сделал?! Но он должен был сделать! Почему же ты не захотел, чтобы мы встретились с ним. Почему, Олег?
— Потому что вы убили бы его, так же, как меня. А я не хочу этого. Я не предаю друзей. Никогда. Если бы вы дали мне встретиться с Никитином я бы сказал ему:
«Артур! Не отдавай им свою разработку! Не отдавай! Они все равно меня убьют!»
— Но мы не хотим тебя убивать, Олег!
— Но я видел ваши лица. Вы с самого начала хотели от меня избавиться, после того, как я привёл бы вас к Никитину. А я этого не сделаю. Никогда. Прости. Мне надо идти.
Я встал с дивана и направился к двери.
— Олег, не уходи! Прошу тебя! Олег! Останься, Олег! Вернись!
Дверь распахнулась, но я ничего не увидел. Лишь бездну, которую заполняла чернота. Абсолютная пустота. Начало начал. Она манила, притягивала, обещала избавление от боли. И я решительно шагнул туда, в тьму безмолвия.
Глава 6. Благодетель
Эва Райкова
— Эва, Эва.
Неестественно низкий голос, как будто звукооператор замедлил запись в несколько раз, повторял моё имя. Я не могла ни узнать, кто говорил, ни увидеть его. Перед глазами стояла пугающая стена тьмы. Но потом звук стал повышаться, а тьма сереть, из-под неё проступили очертания просторного помещения. С высоким потолком, который поддерживала квадратные колонны из гранита. Старинная очень редкая и дорогая мебель. Массивный, огромный как крейсер, стол из морёного дуба
— только очень богатые люди могли позволить себе это драгоценное дерево. Хотя выглядело оно так мрачно, словно памятник на могиле и даже изысканный резной узор не могли улучшить положение.
Пол из ценнейшего каррарского мрамора. Настоящего, бело-розового цвета, что входило в дикий диссонанс с мебелью, и придавало этому месту вид провинциального музея. Из того же мрачного черно-коричневого дуба стеллажи с книгами, бумажными книгами, которые уже давно стали антиквариатом. Фолианты с золотым, потускневшим от времени, тиснением на обложке, производившим неизгладимое впечатление чего-то роскошного, но бесполезного.
И за столом в кресле с высокой спинкой — толстый коротышка в старомодном пиджаке.
— Эва, как я рад тебя видеть. Какая ты красотка. Тебе очень идёт это блузка. Очень.
На розовом, как у младенца, лице с мелкими чертами, расплылась похотливая улыбка. А близко посаженные глазки шарили по мне, особенно цепляясь за самое выступающее место на моем теле, которое всегда привлекало внимание мужчин до такой степени, что они редко запоминали моё лицо.
— Благодарю, Анатолий Георгиевич, — сказала я сухо. — Вы звали меня?
— Я всегда рад тебя видеть, дорогая. Красивая женщина только своим существованием украшает жизнь. Освещает путь любого мужчины.
Я пропустила все комплименты, которым грош цена, мимо ушей. Анатолий Георгиевич Осетров, редактор издания, в котором я работаю уже пять лет, сиял, как начищенный медный грош, что затмевал даже солнечный свет, яростно бивший из широких во всю стену окон. Но радость эта явно была не из-за моего прихода.
— Хотел показать мою новую книгу, — протянул толстый кирпич, пахнущий остро и пряно настоящей кожей. — Прямо из студии. Они там постарались соответствовать.
Очередная поделка нашего писаки. Своих собственных мыслей Осетров не имел, зато обладал потрясающим талантом компиляции чужих. Его никто не смел обвинить в плагиате, он умело маскировал чужие мысли под свои. В этом он был мастер.
Томик раскрылся и тут же с лёгким гудением включился встроенный голопроектор, демонстрирующий экранизацию текста, как всегда бесплодного и мертворождённого. Но вежливо просмотрев пару минут, я изобразила на лице счастливую улыбку, что доказало бы Осетрову, я пребываю в полном восторге от его писанины. Впрочем, он и не ждал этого подтверждения.
— Ну, так вот, дорогая, — он взял из моих рук свой очередной шедевр и бережно поставил в шкаф. Туда, где уже в два ряда выстроились его остальные откровения.
— Я всё о том же, жду от тебя эссе о звездолёте, который создаётся в рамках проекта доктора Никитина. Ты понимаешь, что это очень и очень важно.
Он долго разглагольствовал по этому поводу. Медленно прошёлся туда-сюда по кабинету, втолковывая мне, насколько важна эта миссия. С трудом дотерпев до конца, я вышла и радостью выдохнула. И тут увидела, как за поворотом мелькнул знакомый силуэт. Как мне хотелось радостно броситься навстречу, окликнуть. Но нет, надо сдерживать свои эмоции. Я ускорила шаг и догнала.
— Олег Николаевич, мне надо кое-что сказать вам.
Он обернулся. Выражение красивого лица такое холодное, что может заморозить до смерти. Айсберг в Антарктиде, вечные снега на вершине Эвереста. Хотя знаю, он не всегда бывает таким. Иногда внимательный, доброжелательный, вежливый. И вдруг что-то меняется, становится грубым, злым, цедит сквозь зубы.
Но как же шикарно он выглядел в этой куртке-бомбере! Будто сошёл с агитационных плакатов последней Великой войны: «Хочешь стать королём неба? Приходи к нам! Мы сделаем тебя героем!»
— Я говорила с Артуром, то есть с доктором Никитиным, он обещал мне, что я смогу сделать репортаж со звездолёта. Мне хотелось, чтобы вы доставили меня туда.
— Я очень занят. Это простая миссия, вас легко туда может доставить кто-то другой. Что-то ещё?
— Да, — от обиды сбилось дыхание, но я взяла себя в руки. — Вот, я хотела показать вам.
Достала из сумочки бархатный мешочек и вытащила длинную коробочку, тёмно- синюю, материал, которым она была обклеена, сильно пострадал от времени. Выглядела она непрезентабельно, но Громов открыл и выражение лица сразу изменилось. Растерянность, восторг, и удивление.
— Откуда у вас это, Эва Евгеньевна? Это очень и очень редкая вещь.
Он держал в своих больших ладонях футлярчик так бережно, с такой потрясающей нежностью, что на меня нахлынула ревность, что какой-то бездушный предмет вызывает у Громова больше чувств, чем я.
— Это часы моего предка. Он был лётчиком в последней Великой войне.
— Серьёзно? Это стоит очень дорого. Но надо показать экспертам. У меня есть на примете.
— Я хотела подарить вам. Знаю, вы собираете.ловаться