— Господи, Абриэль! — Лэйд поспешно придал лицу соответствующее моменту выражение, — Простите меня. Я-то думал, Саливан уже раззвонил про этот случай на весь Хукахука. Миссис Гаррисон скончалась сегодня ночью, вместе со своей служанкой и садовником. Угарный газ.
— Миссис Гаррисон? Служанка? — Фарлоу удивленно моргал, не выпуская из руки злосчастную турку и не замечая испачканного стола, — Стой, ты же говоришь о той старухе, что живет в конце Хейвуд-стрит? В таком старом ужасно грязном домишке, как его… Мунфорт-хаус…
— Мэнфорд-хаус, — поправил Лэйд, — Ну естественно, черт возьми! Кого еще я мог иметь в виду, ведь не Кэролайн Гаррисон[19], в самом деле? Та самая, которой ты недавно продал стрихнин.
К его изумлению доктор Фарлоу расхохотался. Не так благодушно и звучно, как смеялся обыкновенно после пунша и хорошей партии в карты, как-то более нервно и сухо, как показалось Лэйду.
— Храни вас Бог, старина, ну и напугали же вы меня только что! Разумеется, я имел в виду не ту отшельницу в черном тряпье, похожую на нетопыря и выбирающуюся из дома лишь в безлунные ночи. Уж ей-то я ничего не смог бы продать при всем желании — ни она, ни ее служанка отродясь не бывали в аптеке. Что ж, если сидеть взаперти день-деньской, подальше от солнца, немудрено дожить до ста лет безо всяких лекарств… Однако досадно, что она умерла. Не знал.
Лэйд ощутил легкое головокружение. Такое бывает, если пройтись в полдень по Хейвуд-стрит без шляпы.
— Но вчера, когда мы сидели в «Глупой Утке», вы сказали…
Доктор Фарлоу хлопнул себя по лбу.
— Я понял! — провозгласил он, — Вы попросту все перепутали, Чабб. Спутали двух леди между собой. Разумеется, я имел в виду мисс Гаррисон, а не миссис.
— Я думал, вы оговорились, — пробормотал Лэйд, — «Мисс» и «миссис»… Как глупо с моей стороны.
— Я никогда не оговариваюсь, — с гордостью произнес Фарлоу, — Мы, врачи, очень щепетильны по этому поводу. Попробуй только спутать какое-нибудь латинское слово с созвучным ему — и вот у тебя уже в руках не лекарство, а чистый яд!
Яд… Стрихнин… Лэйд пожалел, что так и не успел послать за киршвассером.
Так доктор Фарлоу не продавал третьего дня стрихнин миссис Гаррисон? Судя по его изумлению, нет. Есть основания подозревать, что он нечистоплотен при игре в бридж, но не доверять ему в этом отношении глупо. Если он говорит, что не продавал, значит…
Значит, покойница не травила им своих брауни — спокойно констатировал голос в его голове, голос, который Лэйду пришлось счесть своим собственным. Миссис Гаррисон не помышляла извести под корень маленький народец, обитавший под крышей ее дома. Это они первыми начали войну. Жуткую войну с не менее жутким концом.
Но почему? Почему существа, не одно десятилетие заботившееся о доме и его обитателях, в какой-то миг превратились в сорвавшихся с цепи фурий, жестоко умертвив трех человек? Неужели все из-за сливок? Три страшные смерти — из-за блюдечка с несвежим молоком?
Лэйд заставил себя вернуться назад, на ту развилку, которую он мимоходом отметил, но про которую почти забыл, увлеченный стремительной мыслью.
— А что это за мисс Гаррисон, которой вы продали стрихнин, Абриэль? — спросил он, — Неужели в Хукахука живут однофамильцы, о которых я даже не знаю? Удивительно, что столько лет обходилось без конфуза, мне ведь часто случается посылать товар на дом с мальчишкой…
Доктор Фарлоу отчего-то сам смутился. Водрузив турку обратно на печь, он стал с преувеличенной тщательностью оттирать кофейную гущу белоснежной льняной салфеткой.
— Пожалуй, вы и не могли о ней слышать. Она обитает не в Хукахука. Она из… Олд-Донована.
— Ого! — притворно восхитился Лэйд, — Олд-Донован! Даже не знал, что круг ваших клиентов простирается так далеко за пределы Миддлдэка!
Фарлоу отчего-то не обрадовала эта реплика, напротив, он явственно помрачнел.
— Вы когда-нибудь слышали о приюте Святой Агафии, Чабб?
Лэйд напряг память. Однако она, ведавшая количеством соли и риса в лавке с точностью до грана, в этот раз ничем не могла ему помочь.
— Не припоминаю.
— Ничего удивительного. Он основан Лондонским миссионерским обществом[20] где-то в начале века. Вполне пристойное заведение, обеспечивающее немощных, старых и увечных женщин. По правде сказать, обеспечивает оно более душеспасительными беседами, чем лекарствами, но в наше время и то редкость. Довольно и того, что несчастные хотя бы имеют кров над головой и немудреную пищу.
— Это… лечебница? — осторожно спросил Лэйд.
— В общем-то да.
— И вы хотите сказать, что ее пациенты имеют обыкновение покупать у вас стрихнин?
Фарлоу смерил Лэйда на удивление строгим взглядом, от которого тот невольно замолк. Такой взгляд свойственен от природы лишь врачам и учителям, противостоять ему совершенно невозможно даже взрослому мужчине.
— Вы опять забываетесь, Чабб. Прошлым вечером я сказал, что продал стрихнин для мисс Гаррисон. Для нее. А не ей самой. Дело в том, что у меня в аптеке очень чистый стрихнин, — Фарлоу не удержался от горделивой улыбки, — Без тех примесей, которые обычно возникают при его добыче из семян чилибухи[21]. Поэтому приют Святой Агафии обыкновенно покупает его у меня для некоторых своих… постояльцев. Мисс Гаррисон при всем желании не могла бы явиться ко мне — она полностью парализована.
Переварить эту мысль было так же непросто, как и тушеную курицу, съеденную им на обед. От жары мысль делалась вязкой и неповоротливой. Лэйд сделал большой глоток кофе — и не ощутил ни вкуса, ни запаха. Пожалуй, в жестяном болване Диогене больше от Испании, чем в этом «мадридском» кофе…
— Уж не хотите ли вы сказать, что парализованных в этом приюте пичкают стрихнином? Неужто такой дефицит коек? Я бы на их месте поостерегся, так немудрено вызвать гнев Почтенного Коронзона…
Фарлоу вздохнул.
— Вы превосходный бакалейщик, Чабб, вы больше кого бы то ни было на острове знаете про зерно, чай, керосин… Но поверьте, лучше бы вам не выходить за пределы своего знания, вмешиваясь в сложно устроенный мир медицины. В конце концов, каждый хорош в своем! Если кратко, стрихнин — это природный алкалоид, безусловно ядовитый и ужасно токсичный. Его раствор обладает крайне губительным воздействием на нервную систему.
Лэйд нахмурился.
— Допустим, я не вчера родился и знаю, что такое стрихнин. Однако я все еще не вижу, как…
— Однако в очень слабых дозировках его иногда прописывают пациентам, страдающим от судорог, паралича и прочих болезней, имеющих следствием нарушение двигательной моторики. Это что-то вроде удара гальваническим током по мертвым членам, которые не способны полноценно функционировать.
— Что-то похожее Сэнди читала в одном дурацком бульварном романе, — пробормотал Лэйд, — «Освобожденный Прометей[22]» или вроде того. И ничем хорошим, если мне не изменяет память, там это дело не кончилось…
— Иногда это действительно помогает. Я имею в виду, многим больным стрихнин действительно помог отчасти вернуть способность руководить своим телом.
— И мисс Гаррисон?
Фарлоу отвел взгляд.
— Боюсь, в ее случае даже это средство бессильно. Она… Она в самом деле весьма плоха. Почти не способна шевелиться, следствие серьезной травмы, пережитой в детском возрасте. Знаете, это ужасно — видеть молодую женщину прикованной к кровати, точно старик к смертному одру. Не могу вообразить худшей пытки. Вот почему я так ужаснулся вашей новости. Знал бы я, кого вы имеете в виду…
— Значит, она молода? — машинально спросил Лэйд.
— Мисс Амилле Гаррисон нет и тридцати.
Лэйд ощутил неприятную тяжесть в животе.
— Как это… Я имею в виду, как это, должно быть, ужасно. Я имею в виду, еще можно понять, когда парализованным остается какой-нибудь солдат на поле боя, но молодая женщина…
— Ей пришлось нелегко, — подтвердил Фарлоу, с которого схлынул весь его докторский лоск, — Уж я-то знаю, мне приходится наблюдать за ней вот уже много лет. Знаете, что я подарил ей в свой последний визит?
Уж точно не деревянную лошадку, мрачно подумал Лэйд, и не бечевку для прыжков.
— Не хочу гадать.
Фарлоу усмехнулся, но как-то неестественно.
— Несколько искусственных глаз.
— Господи, Абриэль! — вырвалось у Лэйда, — Если это и есть ваше хваленое докторское остроумие…
— Да нет же! Они просто завалялись у меня в кармане халата, как многие другие вещи. Такие, знаете, обычные отшлифованные цветные стекляшки, которые вставляют в пустую глазницу. Довольно красивые безделицы, в сущности, вроде тех стеклянных шариков, которыми так любят играть маленькие девочки. Мисс Амилла Гаррисон была лишена этой возможности. Этой — как и многих других. Так что я оставил их ей. Ужасный подарок, согласен. Но что еще я мог ей предложить, кроме стрихнина?..
Мысль о парализованной девочке и стеклянных глазах была жуткой, от нее веяло холодом сродни тому, что царил обычно в подвале бакалейной лавки. Но Лэйд помнил, что за этой мыслью пряталась какая-то другая, едва не выскочившая из головы. Какая-то важная мысль, которую он почему-то не должен был упустить.
Он не обрадовался, когда эта мысль вдруг сама скакнула ему навстречу.
Миссис Гаррисон — еще в ту пору, когда была приветливой старушкой, а не бесформенным истерзанным свертком на полу — упоминала, что у нее была дочь. Погибшая в детстве от кори. Как ее звали?.. Проклятье — он забыл. Слишком уж сосредоточен был на прочих вещах.
— Скажите, Абриэль… — Лэйд кашлянул, чтоб вернуть голосу естественность, но особо в этом не преуспел, — Вы не знаете, эта несчастная парализованная девушка — уж не приходится ли она, часом родственницей миссис Гаррисон из Мэнфорд-хауса? Той самой, что отравилась нынче ночью газом и с которой я ее спутал? Едва ли они сестры, но как знать. Новый Бангор, в сущности, не такой уж и большой остров…
— Возможно, и родственницы, — обычно словоохотливый Фарлоу, нарочито отводя взгляд, отряхивал полы пиджака, которые в этом совершенно не нуждались, — Но это уж не наше дело, верно? Давайте я поставлю еще кофе и мы наконец…
— Они связаны родственными узами? — требовательно спросил Лэйд, — Черт возьми, Абриэль, я ощущаю ложь отчетливее, чем еловую стружку в контрабандном виргинском табаке! Так они приходятся родственницами друг другу? Отвечайте!
Он редко говорил подобным тоном. Этот тон не предназначался для поставщиков консервов и коммивояжеров, этого тона никогда не слышала из уст мистера Лайвстоуна Сэнди. Может, поэтому люди, услышавшие его впервые, часто вздрагивали. Он принадлежал совсем другому человеку. Уж точно не тому благодушному толстяку-лавочнику, которого в Хукахука знали под прозвищем Чабб.