Роттердрах машинально облизнулся, наблюдая за этим. Кровь не пьянила его, как Пульче, это был демон иного рода, хладнокровный и расчетливый. Но, без сомнения, один только ее вид завораживал его. А может, своим нечеловеческим чутьем он ощущал в ней куда больше, чем ощущает человек.
Его пустые глаза горели гнилостным алчным пламенем. Возможно, подумал Лэйд, для него, демона, кровь из жил Уилла было сродни вину из Святого Грааля. Драгоценная жидкость, стократ дороже любого волшебного эликсира. Священный, созревший в ином мире, сок.
— Превосходный удар, — заметил он насмешливо, не делая попытки подойти ближе, — Но если вы желали лишить себя жизни, возможно, стоило направить лезвие в живот?
— Моя смерть порядком испортила бы ваши планы, верно?
Уилл поднял ладонь к глазам, сомкнув пальцы и наблюдая за тем, как кровь медленно скапливается в ней, словно в крошечной, белого мрамора, чаше. Порез был недостаточно глубоким, чтобы он истек кровью, заметил Лэйд, на ладони нет крупных кровеносных сосудов. Желай он закончить жизнь именно таким образом, полоснул бы лезвием по запястью или сгибу локтя.
Едва ли это было ошибкой — Уилл, кажется, в самом деле неплохо разбирался в человеческой анатомии. Как для художника, конечно.
— Пожалуй, что да, — согласился демон, — Но я знал, что вы на это не решитесь. Покончить жизнь самоубийством? Обречь бессмертную душу на адские страдания? Нет, мистер Уильям, на это у вас не хватит духу. Впрочем, времени у нас в запасе еще порядочно. Может, вы надеетесь умереть от столбняка или…
Уилл сделал короткое движение рукой от себя. Короткое, но столь неожиданное, что Лэйд не успел разглядеть деталей. Разглядел лишь, как, сдавленно рыкнув, дернул головой Роттердрах, точно его ошпарило кипятком. Раздувшееся алое тело было покрыто россыпью багровых пятен. Густо, точно в него с близкой дистанции угодил заряд картечи. Но это была не кровь демона. Это была кровь Уилла. Он окропил ею демона, точно священник — паству из кропильницы. Но если он надеялся, что эта кровь будет жечь его плоть, причиняя немыслимые страдания, то где-то просчитался.
Роттердрах медленно поднял лапу и стер с лица алые капли.
— Забавно, — обронил он, разглядывая влажную ладонь, — Мы нематериальны друг для друга — Красный Дракон и мистер Уильям — однако кровь мистера Уильяма, покинув его жилы, становится вполне осязаемой. Забавно, но совершенно бессмысленно.
Не удержавшись в пасти, его узловатый, сплетенный из багровых мышечных волокон язык вынырнул и слизал кровь с ладони. Это определенно принесло удовольствие демону — Роттердрах заворчал от удовольствия. Для него, отпрыска Левиафана, когда-то бывшего человеком, кровь Уилла должна была быть слаще нектара.
Уилл сжал кулак, чтобы остановить кровотечение. Он не выглядел испуганным, он выглядел удовлетворенным.
— Нет, — возразил он, — Не бессмысленно. Я подумал о том, что вы сказали, мистер Роттердрах. Если Новый Бангор в самом деле истово ненавидит меня, но бессилен причинить вред, подумайте, какое яростное опьянение он должен ощущать от вкуса моей крови. Она-то, в отличие от меня, здесь вполне материальна. И доступна.
Роттердрах беспокойно оглянулся, впервые отвернувшись от Уилла. Как если бы услышал какой-то посторонний звук, которому неоткуда было взяться в ставшей некрополем «Ржавой Шпоре». Лэйд никакого звука не ощутил. Сюда, в крошечную, отгороженную от всего мира мертвецкую, звуки снаружи не долетали, а те, что зарождались тут, мгновенно гасли, словно растворяясь в плотных гнилостных миазмах.
Уилл, кажется, тоже ничего не услышал, однако задумчиво чему-то кивнул, быть может, собственным мыслям.
— Только вообразите, какое вожделение должна вызывать у Него та алая жидкость, что течет в моем теле. Это не просто кровь, это моя кровь, у нее мой вкус и мой запах. Вы ведь знаете, ничто не пьянит так, как кровь злейшего врага? Она драгоценнее самого изысканного вина и сильнее концентрированного рыбьего жира.
Но Роттердрах, кажется, не услышал его. Он напряженно вслушивался во что-то, и Лэйд готов был поклясться, что это был не голос Уилла. Демон замер в напряженной позе, подняв к потолку рогатую голову. Пятна крови, обильно усеявшие его раздувшуюся грудь и плечи, немного побледнели и, кажется, источали едва видимый пар, точно капли масла на раскаленной сковородке. Роттердрах не замечал этого. Он замечал что-то другое, но что именно — Лэйд не представлял. У него были весьма смутные представления о мировосприятии демонов.
Роттердрах по-собачьи ощерился.
— Что это? — зло и резко спросил он, — Вы слышите это? Этот звук!
Лэйд ничего не слышал. «Ржавая Шпора» была погружена в тишину, тот особый род тишины, что обыкновенно устанавливается над мангровыми болотами — тяжелое, липкое безмолвие, кажущееся вязким, съедающее эхо только что произнесенных слов. Никаких посторонних звуков в нем не было, и даже колючие неприятные звуки Скрэпси проникали внутрь неохотно, словно с трудом протискиваясь сквозь прорехи в стенах. Но в этой тишине Роттердрах что-то слышал. И это что-то было достаточно весомым, чтоб он мгновенно забыл про Уилла, принявшись кружить по комнате, замирая и прислушиваясь.
Фокус? Трюк? Насмешка?
Лэйд тоже обратился во слух, но ничего не услышал, кроме собственного гулкого дыхания. Однако спустя несколько секунд ему показалось, будто он в самом деле разбирает что-то в этой удушливой и липкой тишине. Что-то вроде негромкого шороха. Шорох этот, без сомнения, был рожден его собственным воображением, но в какой-то момент, когда Лэйд попытался сосредоточиться на нем, сделался почти реальным. Непонятный, бессмысленный шорох, для которого сложно было подобрать название.
Не тот шорох, с которым щетка метет пол, не тому, и не тот, с которым шуршат по мостовой каучуковые покрышки локомобилей. Какой-то другой, иного рода, шорох, вкрадчивый и мягкий. Как ткань, подумал Лэйд, пытаясь повернуть голову, чтоб лучше разглядеть происходящее. Тяжелая такая плотная ткань, которой…
…складки тяжелого бархата, ниспадающие мягкой плотной волной посреди пустой темной комнаты. Издающие легкий шорох, когда их касается рука и…
— Что это? — губы-рубцы демона исказились в страшной гримасе, словно этот воображаемый шорох, который слышал Лэйд, казался ему, демону, куда более громким и раздражающим звуком, — Кто здесь?
— Кто? — Уилл усмехнулся, но тон его остался прежним, невыразительным и тусклым, — А вы еще не догадались?
Лэйд беспокойно заерзал на своем пыточном ложе. Показалось ему или нет, но шорох сделался… громче? Нет, понял он, не громче. Просто отчетливее. Теперь он уже не походил на игру воображения, он стал явственно осязаем, однако источник его при этом невозможно было определить. Звук словно доносился со всех сторон сразу и при этом одновременно существовал только лишь в голове у Лэйда.
…тяжелое шуршание бархатных складок, перебираемых невидимой рукой. Рука эта движется мягко, неспешно, почти игриво, и Лэйду в какой-то миг даже кажется, что он, связанный, может ощущать эти прикосновения. Что бархатные складки невидимой портьеры касаются его лица, и прикосновение это в некотором роде даже приятно. Шершавое, немного щекотное, ласковое, но какой-то неумелой, странной ласковостью…
Роттердрах клацнул зубами, мгновенно развернувшись на месте. Словно что-то невидимое укололо его в бугрящуюся мышцами спину между огромных, ворочающихся на своих местах бронированных пластин, в которых угадывались лопатки.
— Назад! — рявкнул он, сверкая глазами в поисках кого-то невидимого, — Кто бы ты ни был, знай, я — Великий Красный Дракон Нового Бангора! Я растерзаю тебя в клочья и приколочу к своему щиту для трофеев еще до того, как ты испустишь дух! Подвешу на твоих собственных жилах!
Никто не ответил ему. Шорох усилился. Если раньше он казался воображаемым, бесплотным, то теперь иллюзия эта пропала. Лэйд ощутил, как на его коже, влажной и липкой от мгновенно выступившего пота, звенят от гальванизирующего напряжения волоски. Попытавшись определить его источник, он с ужасом понял, что этот шорох, напоминающий шелест тяжелых бархатных складок, доносится не из какого-то определенного места. Он доносится со всех сторон одновременно. Его источником были все предметы в комнате. Старые стены, покрытые полусгнившими резными панелями, обломки мебели, разбитая посуда, старый хлам, разбросанный по углам, торчащие из стен трубы, грубые доски, которыми заколочены окна — все это издавало негромкий приглушенный шорох. Словно… Лэйду не хотелось думать об этом, он чувствовал опасность этой мысли, но она сама прогрызла себе путь, не считаясь с его желанием. Словно ткань мироздания, окружающая его, невидимым образом менялась и, ощущая это, все материальные предметы зудели на своих местах, как зудят зубы в воспаленной челюсти.
Лэйду и самому захотелось стиснуть зубы. Шорох, который минуту назад казался призрачным, едва слышимым, смутным, набрал силу и звучал почти оглушающе, при этом Лэйд готов был поклясться, что ощущает его не барабанными перепонками, а как-то иначе. Этот шорох шел со всех сторон сразу и, кажется, проникал внутрь головы прямо сквозь кости черепа.
…мягкий бархат, висящий тяжелой портьерой в пустой темной комнате. Очень большой комнате вроде бездонной пещеры, наполненной ледяным дыханием подземного ветра. Бархат, едва слышно шуршащий под чьими-то требовательными и настойчивыми пальцами…
Роттердрах внезапно расхохотался. Мышцы на его торсе напряглись так, что едва не порвали туго натянутую кожу, Лэйду даже показалось, что он слышит треск мышечных волокон. Без сомнения, Красный Дракон был страшной силой, но правы, должно быть, ученые, полагающие, что сила несфокусированная и не направленная, не представляет опасности. Роттердрах сейчас был именно такой силой, бессмысленно озирающейся и тщащейся понять, с которой стороны исходит опасность. Тщащейся — и не способной этого сделать.
— Это ваши фокусы, полковник? — рыкнул он, вертя головой на разбухшей неповоротливой шее, — Давайте, выходите сюда и посмотрим, на что вы годитесь без ваших крысиных штучек!
Изрыгающий проклятья, взбешенный, он не видел того, что видел Лэйд — пятна крови на груди и лице демона делались все более бледными, выделяясь на фоне ярко-алой кожи.
Это не ветер, понял вдруг Лэйд. Он осознал это почти спокойно — изъеденный этим всепроникающим колючим звуком разум почему-то утратил способность испытывать страх. Это не ветер, это чье-то влажное дыхание в глубинах бездонной пещеры. И шорох, который он ощущал, вовсе не был шорохом. Это его тело пыталось облечь перемены пространства в подобие известных ему ощущений.
Этот шорох издавал не невидимый бархат, его издавали все предметы внутри «Ржавой Шпоры». Раздавленная мебель и намертво заколоченные ставни. Осеребрившиеся плесенью деревянные панели и скрипящие половицы. Даже мертвые тела, они тоже стали источником странного звука. Их свисающие серые покровы, обрамляющие пустые животы, шелестели, будто тоже ощущали этот ветер. Шелестели — но при этом оставались недвижимы.
С накатившей дурнотой Лэйд понял, что и его собственное тело, его кости, его череп, его обмякшие мышцы, его кожа, его суставы и ногти — все это тоже шелестит, резонируя какому-то звуку, вторгшемуся в «Ржавую Шпору» и сводящему с ума беснующегося Роттердраха.
…мягкий бархатный полог, шелестящий в потоках ветра. Но этот шелест не был шелестом, а бархат — бархатом. И пальцы, которые его касались, не были человеческими пальцами, скорее, когтями…
Лэйд дернулся всем телом, потянув за стягивающие его веревки. Не потому, что надеялся освободиться, просто тело спазматически напрягло мысли, охваченное безотчетной, сводящей с ума, паникой. Этот шелест, эти прикосновения, этот запах…
Роттердрах закричал. Это был не крик ярости, скорее, недоуменный возглас. Удивительно человеческий для искаженного нечеловеческого тела, которое его породило.
Великий Красный Дракон, гроза Скрэпси, уже не казался тем смертоносным и совершенным в своей форме хищником, которого помнил Лэйд. Его гипертрофированные мышцы, накачанные обжигающей демонической кровью, разбухли до такой степени, что затрещали алые волокна, на торсе и плечах выступили влажные вены, пульсирующие столь напряженно, что грозили лопнуть, пасть ощерилась, открывая несколько рядов зубов. Но это уже был не хищник. Что-то более могущественное вторглось в «Ржавую Шпору», вытеснив весь свободный воздух. И это что-то чего-то хотело.
…мягкая бархатная портьера хлопнула, надутая воздухом. И беззвучно опала, обнажая… обнажая…
Кажется, он успел увидеть эту подземную пещеру, когда когти сбросили тяжелый бархатный покров. Даже не увидеть, но ощутить на миг ее объем, ее обжигающие холодом пустые пространства, не созданные для человека, чужие для человека, бесконечно опасные и смертоносные для человека…
Здесь нет жизни, понял он. Нет воздуха. Нет света. Здесь есть только…
Он вдруг увидел, что. И задохнулся, не разглядев даже тысячной его части. Потому что… потому… потому…
В подсознании, оглушительно громыхнув, точно взорвавшаяся фугасная граната, сработал какой-то предохранитель, милосердно расцепивший рассудок Лэйда с органами чувств. Реакция самозащиты — то, что он увидел под сводами невидимой пещеры, мгновенно свело бы его с ума, превратив рассудок в прилипшие к сводам черепа тающие алые клочья, если бы он только успел додумать эту мысль во всей ее полноте. Спас рефлекс — рефлекс не тигра, но человека, мгновенно погасивший часть функций сознания и превративший восприятие Лэйда в набор несогласованных между собой ощущений.
Он не мог воспринимать то, что происходило вокруг него как цепь событий, все ощущения превратились в несогласованные друг с другом каскады информации, в которой бессилен был разобраться съежившийся и потерявший связь с реальностью рассудок. Однако он видел. Он видел, как…
Роттердрах метался по комнате, точно охваченное яростью животное. Он кромсал когтями ставший вдруг невероятно плотным воздух и рычал, впустую клацая зубами. На его груди и лице горели пятна, похожие на кляксы расплавленного металла, и это, должно быть, причиняло ему огромные страдания. Роттердрах сметал со своего пути мебель и колотил кулаками по стенам, пытаясь выместить боль и ярость, но не встречал никакого сопротивления. То, что вторглось в «Ржавую Шпору», не хотело вызывать его на бой. Оно хотело чего-то другого.
Сопротивление было бесполезно. Наполнявший комнату шорох, казалось, зудел в воздухе полчищами невидимых плотоядных насекомых, которые беспрестанно жалили Роттердраха, вынуждая его метаться из угла в угол, круша все на своем пути. Он еще пытался рычать, пытался размахивать смертоносными когтями, но, бессильный обнаружить противника, быстро терял дыхание. Противников было то ли слишком много, то ли не было вообще.
Лэйд расслышал голос Уилла, но так как его восприятие было оторвано от разума и бессильно, но звуки оно все же улавливало, хоть и не могло преобразовать в осмысленные слова.
— Нет, мистер Роттердрах, это не Канцелярия. Это кто-то, кому нравится вкус моей крови. Он бессилен отведать ее, пока она заключена внутри меня, но сейчас… Сейчас он явился за своей порцией.
Роттердрах, Великий Красный Дракон, взвыл, точно его ошпарили кислотой, и бросился к окну. Рывок был силен, Лэйд не сомневался, что демон с легкостью вышибет заколоченные доски, открывая себе путь к свободе. Силен, но недостаточно быстр.
Движения демона, порывистые и стремительные, стали замедляться, точно воздух вокруг его фигуры густел, застывая, вплавляя его в ставшее податливым, пространство. Роттердрах закричал, но в его крике больше не было ярости. Лишь боль и смертельное отчаянье пойманного, осознающего свою участь, животного.
Лэйд понадеялся, что в эту секунду, когда Роттердрах, хрипя от ужаса, замер посреди комнаты, стиснутый чьими-то невидимыми пальцами, он ощутил хотя бы толику тех мук, что испытывали умиравшие здесь женщины, сосуды для его не родившихся детей. Хотя бы малую толику…
Судорожно дергающиеся мышцы на груди Роттердраха вдруг обмякли. А потом алая плоть Роттердраха запузырилась, медленно вскипая, и стала отделяться от костей. Каждый лопнувший на его натянутой коже пузырь превращался в крохотную алую каплю, подхваченную течением, и медленно отделяющуюся от его извивающегося тела, плывущую в воздухе подобно крохотному идеально округлому рубину. Рубинов этих делалось все больше и двигались они все быстрее. Уже через несколько секунд комната была усеяна россыпями этих медленно плывущих капель, устремившихся во все стороны разом.
Роттердрах извивался в хватке невидимых мучителей, но тщетно. Вся та чудовищная сила, которой он обладал, уже не могла ему помочь. Напрасно он то издавал оглушительные вопли ярости, то принимался умолять кого-то, всхлипывая и содрогаясь в конвульсиях. Напрасно напрягал быстро тающие мышцы, из-под которых уже видны были угловатые контуры мощных костей. Сила, которая им завладела, была глуха и к угрозам и к мольбам. Ей не требовалось ни его унижение, ни демонстрация собственного превосходства. Это был хищник другого рода, из тех, что редко поднимаются к поверхности. Ей требовался он — Красный Дракон — весь, целиком.
Тело Роттердраха, сотрясающееся в конвульсиях, таяло на глазах, высвобождая все больше плывущих в воздухе алых капель. Некогда огромные руки стремительно истончались, теряя плоть, но из ран не хлестала кровь, она тоже превращалась в подхваченные течением парящие капли, беззвучно плывущие к потолку и стенам.
Сила, завладевшая «Ржавой Шпорой», хотела его, Роттердраха. Не обязательно целиком. Она могла удовлетворить свой аппетит и по кусочкам.