Гермиона сглотнула.
— Подождите… Постойте, вы меня только послушайте! Флеминг ведь завещал табакерку нам двоим. Обоим, понимаете? Возьмите её в руки.
Люциус положил табакерку на ладонь. Гермиона накрыла сверху своей ладонью. Едва их пальцы соприкоснулись, вспыхнули лиловые искры, металл нагрелся. Волшебники отдёрнули руки, с радостным удивлением глядя, как серебряные узоры на крышке складываются в надпись.
«Он — не тот, кем кажется. Они — не те, за кого он их выдаёт».
— О-о-о, — разочарованно простонала Гермиона, — объяснил, так объяснил! Кто этот «он»? А «они»?
— Перестраховался, — вздохнул Люциус. — Пока единственная наша зацепка — Пэриш, возможно, он как-то связан с волшебными животными… но в Лютном я его фамилии никогда не слышал. Вот Дерринджер…
— Часто бываете в Лютном? — прищурилась Гермиона.
— Могу устроить экскурсию… — протянул Люциус, зловеще улыбаясь. — Пьяные гоблины, карманники, шулеры, наёмные убийцы…
— Право, не стоит… Так что этот Дерринджер?
— Весьма опасный тип. Я видел, как он владеет палочкой. И не повернулся бы к нему спиной, зная, что меня кто-нибудь не прикрывает Протего, Экспеллиармусом и Петрификусом впридачу. Вот его-то и упоминают в связи с волшебными животными. Но я бы меньше всего хотел связываться именно с ним…
Люциус достал золотой брегет из кармана.
— Что ж, надеюсь, на панихиде нам повезёт больше. Заодно проверим версию с завещанием. Там будет единственный родственник Флеминга, я вчера навёл справки. Оказывается, у него остался только родной брат. Про жену я знал, она погибла от неудачного заклинания в семьдесят первом, сын-аврор попал под Аваду, а вот дочь… она недавно скончалась в Азкабане.
— Боже, я не знала… Он никогда ничего о себе не рассказывал, — пробормотала Гермиона. — Но тогда круг подозреваемых сужается.
— Держите ушки на макушке, миссис Уизли.
«Дорогой Рон!
Ты пишешь, что волнуешься, спешу сообщить, что со мной всё в порядке. На твой вопрос о браслете отвечаю, что мы отыскалинашлась о нём кое-какая информация, но как снять его — по-прежнему неизвестно».
Когда-то белый склеп Флемингов потемнел от времени и непогоды. Он высился на небольшом холме над обмелевшей речушкой Стоур. Маггловский городок раскинулся далеко внизу по течению.
Гости, все в чёрном, напоминали ворон, что столпились вокруг массивного каменного саркофага. Хоронили лорда Флеминга в закрытом гробу — очевидно, проклятие сильно изуродовало тело. Гермиона закусила губу, чтобы не расплакаться. Каким бы мрачным стариком ни был покойный, он такой смерти не заслужил. Он всего лишь пытался улучшить этот мир, и столько делал для неё.
А погода словно издевалась: солнце пекло так, что по спине змейками скользили дорожки пота. Рядом в кустах шиповника чивикали коноплянки, не замечая скорбящих волшебников.
За спиной надёжно стоял Люциус, и на него очень хотелось опереться. Крохотная шляпка совсем не защищала от палящего зноя, и Гермиона понятия не имела, как Малфой ещё не падает от такой жары, стоя с непокрытой головой.
Она уныло вслушивалась в торжественную, но монотонную речь распорядителя. Затем на кафедру всходили другие волшебники — те, кто желал сказать что-нибудь в память о покойном. Выступали и министр Беррингтон, и спикер Милтон, и зануда Пэриш. Даже Чесс Айронс из Отдела по регулированию популяций магических животных. Но ничей голос так и не выдал «Шалтая-Болтая».
С тоски Гермиона принялась разглядывать лорда Мэттью Флеминга. Он был явно моложе брата, но сходства между ними почти не угадывалось. Младший был так же грузен и лысоват, но прятал глаза за очками с толстыми линзами и шевелил седыми усами. В руках он держал круглую шляпу, поля которой беспокойно теребил. Глаза его бегали.
Гермиона насторожилась.
— Что ж, — откашлялся в кулак распорядитель, — на этом позвольте закончить панихиду и отдать нашему другу последние почести.
Он взмахнул палочкой. Тяжёлый саркофаг медленно полетел к усыпальнице и скрылся за широкой дверью. Многочисленные гости начали расходиться, чтобы трансгрессировать.
Гермиона шепнула Малфою:
— Мы должны проследить за ним!
— За кем? За Флемингом?
— Да!
— Я бы выбрал Пэриша…
Ведьма не дослушала. Она уже семенила за Флемингом, подобрав длинный подол.
В одно мгновение пожилой лорд исчез, и женщина тоже — только мелькнуло чёрное платье. Люциус замысловато выругался и трансгрессировал следом.
Они очутились в тёмной прихожей типичного английского дома. Слева ощерилась рогатая вешалка, на которой болталась шляпа Флеминга. Справа — подставка для зонтов и тростей в виде старого пня. Гермиона споткнулась за громоздкую банкетку и зашипела, схватившись за колено. Малфой закрыл ей рот ладонью и прижал спиной к себе.
Из приоткрытой двери гостиной сначала слышался причитающий женский голос, а затем всхлипы, которые постепенно перешли в рыдания.
Сообщники прокрались ближе ко входу, чтобы расслышать всё лучше. И тут заговорил Флеминг, голос его дрожал и сбивался:
— Лотти, я не могу прятать тебя здесь долго, мои отлучки слишком заметны… Ты должна бежать, дорогая. Тот, кто убил Фредди, может вернуться. А у магглов тебя никто не найдёт! Ты же из их мира… Я не могу тебя потерять…
Затем послышались влажные звуки поцелуев, стоны.
Гермиона смущённо посмотрела на Люциуса. Тот ухмыльнулся и протянул руку для совместной трансгрессии.
«Дорогой Рон! Я так рада, что ты идёшь на поправку! Здорово, что Гарри, и Джинни, и Молли навещают тебя!
Браслет, да, мы я работаем над этим. Скоро будет виден результат. Я надеюсь.
Сегодня были на похоронах мистера Флеминга. Такое угнетающее зрелище… столько пустых слов… Мистер Флеминг по-настоящему жив своими делами, своими законами. Я в это верю. И буду продолжать его дело, чего бы мне это ни стоило!
Целую, Гермиона».
Это был последний раз, когда Гермиона Джин Рональд Уизли присылала Рону сову с письмом на Хэмптон-роуд.
Глава 7. Она — наша!
С утра Гермиону мучили довольно противоречивые чувства. Всё началось с того, что ещё накануне она решила проучить Люциуса за прошлую ночь. Та ночь, бесспорно, была сногсшибательной, но ведь Рон… как же Рон? И, кроме того… Сильно коробило ощущение того, что она — всего лишь игрушка для сексуального удовлетворения чёртова Малфоя.
Заседание в Парламенте, похороны Флеминга и слежка за его братом отодвинули час справедливого возмездия. И вечером ведьма снова вернулась к вынашиванию коварного плана.
Досадно было признавать, но Гермиона ловила себя на мысли о том, как приятно и непривычно чувствовать себя женщиной — слабой, беззащитной, покорной. В голову лезли совершенно ненужные выводы вроде тех, что Рон никогда её не добивался. Не предъявлял на неё свои права, не принимал ответственных решений. Даже терпеть не мог туалетную воду с нотками древесного оттенка, которую она подарила ему на годовщину. Между ними, говоря откровенно, разыгрывались роли скорее сына и матери, нежели мужа и жены. И уж совсем невероятно представить, будто бы Рон способен на то, что вытворял вчера Люциус.
Гермиона покраснела, вспомнив непристойности, которые он шептал в густом бархате ночи. А как властно, по-хозяйски Люциус сжимал бёдра, когда входил особенно глубоко…
«Да нет же, не Люциус! Малфой! Малфой!»
Гермиона почувствовала, как внизу живота запульсировало, а сердце принялось выстукивать бешеный ритм. Она окончательно разозлилась и решила Малфоя проучить.
«Раз я не могу заколдовать ни его, ни себя, заколдую что-нибудь ещё. Ведьма я, в конце концов, или нет?!»
Наложить на дверь ни запирающее, ни отталкивающее заклинание не получилось: браслет не давал возможности хоть как-то ограничивать своего хозяина. Тогда Гермиона применила к одеялу дезиллюминационные чары, закуталась в него и принялась ждать.
В полночь она со злорадством отметила, что дверь спальни приоткрылась. Малфой вошёл, медленно прошагал к окну, постоял немного и отправился обратно. На полдороге он резко развернулся, остановившись напротив неё, и приложил два пальца к губам, посылая ей воздушный поцелуй:
— Доброй ночи, Гермиона.
И пока та приходила в себя, скрылся в коридоре.
Гермиона совсем растерялась.
«Ну почему именно сегодня он повёл себя как джентльмен?»
Она чувствовала себя обманутой и не могла понять, что же её так расстроило.
«Какого чёрта?! Ведь я именно этого и добивалась…»
Гермиона проворочалась всю ночь без сна и к завтраку вышла недовольная собой и всем вокруг. Единственное, что хоть как-то примиряло с подлой действительностью — два выходных дня впереди.