Пролог. 23 мая 1945 года
Министр магии Леонард Спенсер-Мун немного помедлил перед тем, как открыть дверь, ведущую в комнату для допросов. Штаб-квартира Второй британской армии в Люнебурге не производила впечатления надежного места для содержания столь важного пленника. Спартанская обстановка, грязный дощатый пол, будничные лица встреченных Леонардом военных — ничто из этого не говорило о том, что в их руках после всех этих лет оказался тот самый человек. Человек, за которым шла нескончаемая охота в среде маглов, но в еще большей степени — со стороны тех немногих волшебников, которые понимали, с кем и чем они имеют дело.
Удивительно, но на сей раз удача улыбнулась именно маглам. Зная о том, какое количество кошмарных преступлений пятнают душу пленника, Леонард с полным основанием опасался, что попросту не успеет добраться до него вовремя. Так бы, вероятно, и произошло, если бы на связь с ним не вышел сам Уинстон Черчилль, с волнением, столь нехарактерным для несгибаемого премьер-министра, сообщивший ему новость о поимке старого врага.
Войдя в кабинет, министр магии сразу понял, что его ждали: должно быть, старина Уинстон позаботился об этом заранее.
— Мистер Спенсер-Мун? — обратился к нему человек в военной форме, протянув руку. — Я капитан Томас Селвестер. Предварительный допрос мы уже завершили, поэтому пленный в вашем распоряжении. Когда вы закончите, доктор Уэллс выполнит осмотр, и мы переправим его в Лондон, где, боюсь, его долго не будут выпускать из виду. Сейчас — самое удобное для вас время.
Присутствовавший доктор кивнул и тоже протянул министру руку, однако от каких-либо комментариев воздержался. Он отошел в сторону и, раскрыв саквояж, стал рыться в нем с нарочито безразличным видом.
— Надеюсь, вы понимаете, джентльмены, что этот разговор абсолютно конфиденциален и не должен воспроизводиться где бы то ни было за пределами этой комнаты? — без обиняков спросил Леонард. — Это более, чем вопрос национальной безопасности. Это вопрос выживания человечества.
Когда его собеседники заверили его в том, что имеют полное представление о том, что такое государственная тайна, министр расположился на стуле напротив пленника, который вызывающе смотрел ему в глаза, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди. Нераскаявшийся. Военный преступник. Убийца миллионов. Он не заслуживает жизни, но тайна, которую он хранит, — много опасней всего, с чем им доводилось иметь дело до сих пор. И если кто-то сможет воспользоваться ей, погибнет куда больше невинных людей. Возможно, жизнь вообще перестанет существовать. Полностью проигнорировав преувеличенно дерзкое поведение пленного, Леонард приступил к допросу.
— Вы признаете, что вы — рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер?
— Признаю ли я? — скривился пленник. — Да я сам сказал об этом вашим людям еще позавчера, когда нас задержали. Вам следовало бы давать более четкие инструкции подчиненным. Они вначале не хотели мне верить, а потом не знали, что со мной делать.
— Вы понимаете, что ваша песенка спета, Генрих? — не отреагировав на колкость, спросил министр. — После всего, что вы натворили, вас не пощадят. Но, возможно, мы сможем облегчить вашу участь, если вы сообщите нам местонахождение… Вы знаете, о чем я говорю.
— Даже если знаю, я вам ничего не скажу, — усмехнулся Гиммлер. — Да, вы можете прикончить меня, обречь на страшную смерть. Но я готов пройти через нее, чтобы возродиться к вечной жизни. У нас осталось немало сторонников. Меня вернут, можете быть уверены.
Министр пристально посмотрел ему в глаза, но, не увидев в них ничего, кроме фанатичного упорства, пожал плечами и заявил:
— Я мог бы поуговаривать вас, поторговаться, но у меня слишком мало для этого времени, да и, честно говоря, нет никакого желания церемониться с такими, как вы. Капитан Селвестер, подержите его голову. Доктор Уэллс, попробуйте раскрыть ему рот.
— Сыворотка правды! — воскликнул рейхсфюрер. — Как же, наслышан. Я не буду глотать эту дрянь.
— Это не просьба, Генрих, — спокойно ответил Леонард, доставая из внутреннего кармана пиджака небольшой стеклянный флакон. — Ну-ка скажите «а-а-а»…
Гиммлер резко отдернул голову, вырвавшись из рук капитана, и капля сыворотки упала ему на одежду. Затем он перекривился, и с силой сжал челюсти. Что-то хрустнуло под его зубами, и он расслабился, одарив присутствующих торжествующей ухмылкой.
— Проклятье, он раскусил ампулу с цианидом, — с досадой произнес доктор, склонившись над пленником. — В последнее время такие часто попадаются. Нацисты умеют заметать следы.
— Сразу он не умрет, — невозмутимо отозвался министр. — Сыворотка действует быстрей цианида, так что минут пять-десять у нас есть. Держите его голову.
Холеное лицо рейхсфюрера исказилось паникой. Он взвизгнул и сделал яростную попытку освободиться, но на сей раз капитан Селвестер с такой силой обхватил его голову, что у Гиммлера получилось только жалкое трепыханье. Доктор Уэллс вогнал ложку между его челюстей и надавил ее до скрипа эмали. Леонард, не теряя времени, поднес флакон к губам издающего прерывистые хрипы пленника и отправил содержимое ему на язык. Одна, две, три капли. В норме этого достаточно, но в такой ситуации двойная доза не помешает, тем более, что первые симптомы отравления цианидом калия уже давали о себе знать.
— Доктор, у вас есть какой-нибудь антидот? — быстро спросил министр. — Надо замедлить действие яда. Жаль, что я не догадался взять с собой что-нибудь на этот случай.
— Я сделаю ему инъекцию глюкозы, это должно помочь, — отозвался доктор Уэллс, вновь раскрывая саквояж. — Уж извините, господин рейхсфюрер, стерилизовать шприц некогда. Да и не очень хочется, по правде сказать.
— Что ж, Генрих, теперь я вынужден повторить свой вопрос, — вновь обратился к пленнику Леонард. — Наша разведка установила, что два года назад, 16 октября 1943 года была организована экспедиция Аненербе под руководством Эдмунда Кисса. Нам известно, что она увенчалась успехом, и что пункт назначения находился где-то в юго-восточной части Европы. Где именно? Что конкретно удалось найти?
— Албания, — прохрипел Гиммлер. Его конечности судорожно подергивались, свидетельствуя о надвигающейся второй стадии отравления цианидом. Идеолог германского нацизма был в паре минут от смерти, несмотря на сделанную ему инъекцию. — Леса Албании, к востоку от Тираны. Заброшенное древнеримское поселение…
— Что вы нашли там, Генрих?
— Что мы нашли там? — эхом отозвался рейхсфюрер. — Я не могу сказать. Не знаю. Но… Не властен ли горшечник над глиною?
Через минуту тщетных попыток добиться от него подробностей Генрих Гиммлер забился в конвульсиях и потерял сознание. Спустя еще пять минут доктор Уэллс диагностировал наступление смерти, и капитан Селвестер, вздохнув, сел за составление отчета. Нигде в этом отчете визит министра магии не упоминался.
Часть I. Железная башня
И все люди из праха, и Адам был создан из земли;
но по всеведению Своему Господь положилразличие
между ними и назначил им разные пути:одних из них
благословил и возвысил, другихосвятил и приблизил
к Себе, а иных проклял иунизил и сдвинул с места их.
Как глина угоршечника в руке его, и все судьбы ее в
егопроизволе, так люди – в руке Сотворившего их,
и Он воздает им по суду Своему.
(Сир 33:10-13)
Глава 1. Ритуал
Выходя из совятни, Гарри столкнулся с Дамблдором, по взгляду которого сразу понял, что директор явился сюда за ним. Этого следовало ожидать. После того, как непогрешимый Кубок Огня выкинул его имя, у них еще не было времени, чтобы поговорить наедине. Дамблдору пришлось урезонивать возмущенных директоров Шармбатона и Дурмстранга. Гарри же, пребывавший в обиде и недоумении от агрессивной реакции Рона на его невольное назначение чемпионом Хогвартса, больше ни о чем не мог думать.
Хорошо, что Гермиона посоветовала ему написать Сириусу. Изложив ситуацию на бумаге, Гарри почувствовал, как незримый груз на его плечах будто бы уменьшился вдвое. Сириус что-нибудь придумает. Они непременно все исправят, и Рон наконец поймет, какого дурака свалял, и тогда, может быть...
— Гарри! Так и думал, что найду тебя здесь, — директор Хогвартса улыбался, но взор его по-прежнему излучал тревогу, — у тебя найдется минутка?
— Ну конечно, директор, — отозвался Гарри. — Простите, что заставил себя искать. Мне следовало самому зайти к вам после того, что произошло. Просто...
— Нет-нет, все в порядке. У тебя сейчас хватает забот и без необходимости отчитываться перед руководством школы. Но я все же пришел попросить тебя кое о чем.
Гарри не ответил, только выжидательно взглянул директору в глаза, который отнюдь не спешил переходить к сути дела. Что ему могло потребоваться? Возможно, он хочет попросить о повышенной бдительности или же о сохранении тайны, или... Его размышления были прерваны неуверенным покашливанием Дамблдора: Гарри уже давно не видел его в таком смятении. Казалось, старый маг принимает одно из самых трудных решений в своей жизни.
— Видишь ли, Гарри, — наконец решился Дамблдор, — я всерьез опасаюсь за твою жизнь. Да, знаю, ты и раньше не был в безопасности, и это меня чрезвычайно расстраивает, поскольку школа находится в моем ведении, а я отвечаю за жизнь и безопасность своих учеников. Но сейчас ситуация принимает по-настоящему зловещий оборот, и если с тобой что-то случится... Словом, я не могу этого допустить.
Внутри Гарри все похолодело. Его хотят отчислить из школы! И все ради этой проклятой безопасности! Как будто у Дурслей ему будет лучше. Да у них он вообще рискует спятить и сделать какую-нибудь самоубийственную глупость безо всяких происков врагов. Он уже набрал в легкие воздуха, чтобы выдать пламенную речь о том, что он, конечно же, будет бдителен, осторожен и никуда не сунется без ведома директора, но в этот момент Дамблдор решил продолжить.
— Я намерен... принять меры, но для этого мне нужно твое непосредственное участие.
В голосе Дамблдора слышалось тщательно скрываемое напряжение, как будто он опасался сказать лишнего, но Гарри постарался убедить себя в том, что ему просто померещилось. Конечно, директор Хогвартса при всей своей прямоте всегда имел как минимум один козырь в рукаве, которым не спешил делиться, но здесь? Чего он мог опасаться? Разглашения бережно хранимой тайны?
— Конечно, я сделаю все, что в моих силах, — неуверенно проговорил Гарри. Смятение директора передалось и ему.
— В таком случае, если тебе не трудно, зайди в мой кабинет ближе к вечеру. Один. Мне понадобится около двух часов твоего времени — Дамблдор натужно выдохнул, как будто только что подписал кому-то смертный приговор, и опустил голову. — Это действительно важно, мой мальчик.
— Конечно, профессор Дамблдор, — недоуменно пожал плечами Гарри, и Дамблдор, кратко кивнув, скрылся в переходе.
Гарри какое-то время в прострации смотрел ему вслед, пытаясь сообразить, в чем, собственно, может состоять это «непосредственное участие». Магический обряд, быть может? Но какой прок может быть с волшебника-недоучки в мероприятии, с которым не может управиться самостоятельно великий чародей? Изрядно дезорганизованный, он вошел в темный переход и двинулся вниз по лестнице.
В гостиной Гриффиндора было на удивление пусто, и Гарри опустился в кресло у камина, откинувшись на спинку. Все шло наперекосяк. Казалось бы, по мере того, как он становится старше, его возможности управлять своей жизнью должны расти. На деле он не только не приобрел способности влиять на свою судьбу, но расстался даже со слабой иллюзией контроля. Все, что с ним происходило в эти годы, казалось, срежиссировано безумным полубогом, тасующим людей и обстоятельства с тем, чтобы подсунуть Гарри очередную сцену и развлекаться, наблюдая за тем, как его подопечный движется по стеклянному коридору, не в силах сделать ни одного самостоятельного выбора. Но это он еще мог бы стерпеть, будь у него надежда на избавление. Увы, ближайшие перспективы таких надежд не внушали, и остатки его веры в правильность и разумность окружающего мира тонули в густом тумане, надвигающемся стеной из грядущего.
— Гарри! — вырвал его из мрачной задумчивости голос Гермионы, приближения которой он, погруженный в тягостные мысли, даже не заметил. — Ты не видел Рона?
— Смеешься? — ответил он. — Он в последнее время и близко не подходит. Вбил себе в голову...
— Так ты из-за этого такой мрачный? Брось, Гарри. Пройдет какое-то время, и дойдет даже до Рона.
— Да Рон тут ни при чем. Просто... Странно как-то все оборачивается в последнее время. Такое ощущение, что я — какая-то вещь, которую одни хотят сберечь, другие — уничтожить, но никто не интересуется тем, чего хочу я сам.
— Ну о чем ты говоришь? — укоризненно возразила она, положив руку ему на плечо. — Мы же никогда не пытались тебя использовать. Мы твои друзья! Рон, конечно, дубина, но и он никогда не стал бы воспринимать тебя, как... вещь.
Взгляд Гермионы лучился такой искренностью и заботой, что его хандра не выдержала и дала трещину. Против воли он почувствовал, что оттаивает, и его губы расплылись в улыбке. Увидев же ответную улыбку подруги, он отвернулся, чтобы не показать ей, как заблестели его глаза от проступивших слез. Он попытался побыстрее сменить тему.
— Встретил только что директора. Просит зайти к нему сегодня вечером, да еще и непременно в одиночку. Говорит, что мне угрожает опасность, и он хочет принять какие-то меры, представляешь? — он постарался изобразить веселье, но получилось неубедительно.