— Ну что, замуж еще не вышла?
— Пока нет.
— Хороший парень?
— Приемный сын моей бабушки.
— Поня-я-ятно… Ох и ленивая ты баба! То, чтоб далеко не ходить, соседу глазки строила, то теперь вот родственнику в штаны залезла…
Нажимаю в окошке скайпа на красную кнопку с трубочкой. Скайп блюмкает и обрывает связь. Не хочу говорить обо всем этом в таком тоне. Стрельников тут же перезванивает. Я не реагирую. Секундой позже от него сваливается письмо: «Не сердись. Я не подумавши. Как-то само собой получилось». Отвечаю: «Иди ты!» В ответ — смайлик. Кретин! Господи, что ж так хреново-то мне?!!
Только я более или менее привыкаю к особой музыке Франции — ее вкусу, запахам, ритму жизни, как звонит мой продюсер и начинает канючить. Дело в том, что спонсоры нашего с ним последнего фильма затевают грандиозный прием в связи с премьерой. Запланированы «свадебные генералы», «звездищи» на сцене, халявная жратва и выпивка. Мое присутствие до крайности желательно.
— Ксения, ну хотя бы на пару дней вы же можете приехать?
Соглашаюсь. Бабушка не в восторге. Кристоф тем более. Но я уже все решила. Пишу о своем скором приезде Стрельникову — обещаю его непременно навестить. Он тут же перезванивает.
— Ты просто какая-то вселенская дура! Куда тебя опять-то несет? Сиди в своем Париже, шей свадебное платье, прическу крути или что там вы, бабы, еще?..
Опять прерываю разговор. Больше он не перезванивает.
В Москву прилетаю ближе к вечеру, забираю свою сумку и начинаю пропихиваться через толпу встречающих и таксистов. Настойчивость последних настолько отвратительна, что я каждый раз искренне недоумеваю — неужели их услугами действительно кто-то пользуется? Планирую добраться до города на аэроэкспрессе, но планам моим сбыться не суждено. Чуть в стороне от общей толпы меня поджидает Кондратьев. Молча отбирает у меня сумку и ведет на парковку. Даже не думаю спрашивать у него, как он узнал, в какой день и каким именно рейсом я прилечу. Каждый имеет свои источники информации и может распоряжаться полученными знаниями по своему усмотрению.
Кондрат привозит меня в мою московскую квартиру. Ближе, и машина моя, позабытая и позаброшенная, стоит здесь, в подземном гараже. Договариваемся, что утром он заедет за мной, и мы отправимся в гости к Стрельникову.
Пансионат, в котором он зализывает свои боевые раны, расположен за Калязином, на берегу Волги. Места красивейшие. Мы немного гуляем. Стрельников выглядит уже вполне бодро, хотя Кондрат до этого дорогой сообщил мне, что ранение оказалось очень тяжелым. Пуля разворотила легкое, и только чудом Стрелок остался жив и относительно здоров.
Теперь же сил ему вполне хватает на то, чтобы поучать меня.
— Ну вот чего, спрашивается, приперлась? Премьера у тебя? Ну так сбегай на свою премьеру по быстрому и дуй до городу Парижу, ихде твой миленькай живет.
Он все это именно так и произносит: «ихде» и «миленькай». Это из моего любимого мультика про волшебное кольцо. Смеюсь.
К середине дня мы уже опять в Москве. Мне еще надо сделать прическу и вообще снарядиться для похода на великосветский раут. Думаю ехать туда на такси, чтобы иметь возможность хотя бы немного скрасить свое существование там выпивкой, но звонит продюсер и предлагает заехать за мной. Ему проще, у него шофер.
К объявленному в приглашении началу опаздываем ровно настолько, чтобы оказаться в общей толпе прибывающих. На нас никто не обращает особого внимания. Общеизвестно, что тусовки такого рода собирают не для того, чтобы смотреть кино и уж тем более не для того, чтобы чествовать его создателей. Просто удобный предлог, чтобы пригласить нужных людей и всласть потусить с ними.
Подходит Олег и пеняет мне на то, что свое обещание устроить ему интервью с бабушкой я так и не выполнила. Тут же предлагаю ему приехать в Париж, на что он только кривится. Уходит ворча себе под нос:
— В Париж, по делу, срочно…
Издалека вижу Борзунова и нерешительно киваю ему. Он чуть медлит и отвечает мне тем же. Минут через десять подходит, чтобы поинтересоваться здоровьем бабушки. После подобного знака внимания со стороны главного на этой тусовке «свадебного генерала» прочие гости радикально пересматривают свое отношение ко мне и начинают валить валом, чтобы высказать свои восторги. Как я все это ненавижу!
Уже собираюсь тихонько вызвать такси и удрать — мой продюсер в отличие от меня чувствует себя здесь как рыба в воде и явно не намерен уезжать, пока не окучит всех нужных ему людей. Но тут возле меня возникает Антон — тот самый парень из охраны Борзунова, которому довелось поохранять и меня. Сообщает, что его шеф просил меня прибыть для приватной беседы. Иду следом за ним. Выходим из общего зала, минуем сортир, возле которого курит небольшая толпа, и сворачиваем в короткий коридорчик. Антон приводит нас к дверям относительно небольшого зала. Он, по всей видимости, предназначен для гостей, которым статус не позволяет жрать халявную водку вместе с простыми смертными вроде меня.
Борзунов стоит чуть в сторонке от места недавнего пиршества, которое теперь выглядит так, как будто по всем этим блюдам ходили ногами. Хотя чем черт не шутит? Может так и было? «Звездищи»-то горазды скакать не только по сцене, но и на столах вполне лихо управляются…
Антон вводит меня в комнату, а сам прикрывает за моей спиной дверь, оставаясь снаружи. Александр Петрович смотрит на меня изучающе. Я тоже молчу.
— Хорошо выглядите. Говорят, замуж собрались?
Как стремительно, однако, распространяется информация среди этих мужчин, которые, как они сами говорят, ненавидят сплетни!
— Вы об этом со мной хотели говорить?..
— Нет. Нет, конечно. Извините.
Замолкает, делает пару шагов в мою сторону. Нервно трет переносицу. Я помню это его движение и невольно сглатываю.
— Ксения. Я вот что хотел вам сказать. Вокруг вас происходят какие-то очень странные вещи, которые, я уверен, не имеют никакого отношения ни к моим делам, ни к делам моего… сына.
Я замечаю эту странную заминку в его речи перед словом «сын», но, естественно, никак не комментирую ее. Не мое это дело.
— Я не понимаю, с чем они связаны. А когда я не понимаю, то нервничаю. Я мог бы снова приставить к вам охрану, но недавние события показали, что ее присутствие — не панацея. Понимаю, что вы прилетели в Москву на это мероприятие, но теперь настойчиво рекомендую — уезжайте обратно в Париж. Моего… сына нет в городе, да и в стране. Не будет его долго, так что…
Он так настойчиво тычет мне в нос тем фактом, что его сына нет в городе (и откуда такая уверенность, что для меня это так важно?), что я чувствую острое раздражение. Которое становится еще сильнее после того, как я осознаю неутешительный факт: как бы я там хвостом ни крутила, но себе не соврешь. Я на самом деле очень надеялась повидаться с Коршуном. Теперь же мои надежды на это рассыпались прахом. Из-за раздражения и заговариваю с Борзуновым довольно-таки резко.
— Мне уже не пять лет, Александр Петрович, и я сама в состоянии решить когда и куда мне ехать.
Вижу, что слова задевают его. Щека нервно дергается в глазах вспыхивает злость.
— Вот и решайте побыстрее! Езжайте к этому вашему мужу…
— Я не замужем.
— Ну к любовнику. Хахалю. Ё…рю. Или как это теперь у вас там называется?!
Как мило! А может ему в морду дать? Интересно, когда его в последний раз били? Не в смысле обмена политическими ударами, а конкретно — по физиономии. От женщины ведь ждут только пощечину? Ну что ж будем вести себя прилично и соответствовать…
Борзунов замирает, ухватившись за начинающую наливаться красным щеку. Мы смотрим друг на друга. Смотрим долго, мне кажется целую вечность… И он вдруг торопливо и как-то воровато отводит глаза. Как же хорошо я знаю эту его манеру — воровато отворачиваться, сделав гадость. Впрочем, раньше я подмечала за ним нечто подобное только по отношению к другим, меня он никогда не стеснялся.
Я была еще подростком. Бабушка уговаривала меня уехать с ней в Париж. Я была не против, но зато возражали мои родители, которые тогда еще не окончательно исчезли с моего горизонта. Оба считали, что мое место на Родине дедов и отцов, а отъезд за рубеж — это «предательство». Как ни странно, советская пропаганда оказала на них куда более серьезное влияние, чем на моего деда и бабушку. То ли те двое сильнее были, то ли просто умнее. Но факт тот, что бабушке отец и мать свое согласие на мой отъезд во Францию так и не дали. В итоге бабуля жила на два дома — металась между Парижем и Москвой, как заведенная.
Я была по большей части предоставлена сама себе. Витала в облаках, как большинство девчонок в том нежном возрасте. Со сверстниками мне всегда было скучно. В том числе и потому, что как только в доме появлялась бабушка, вокруг нее начинали толпиться настоящие мужчины — сильные, уверенные в себе, умные, опытные, властные. В одного из них, в того, кто бывал в нашем доме чаще прочих, я имела неосторожность влюбиться…
Поначалу это была чистой воды детская влюбленность, никоим образом не замешанная на сексе или каком-то физическом влечении. Но чувство было таким сильным, что превратило меня в настоящую рабыню. Все усугубилось еще и тем, что предмет моей влюбленности прекрасно понимал, что со мной происходит и, пользуясь своим опытом и несомненно тонким умом, очень ловко направлял меня в нужную ему сторону. И тогда, и сегодня это называется одинаково — совращение малолетних. Но мне-то в моем возрасте казалось, что мой любимый просто снизошел к моим чувствам, наконец-то ответил мне взаимностью. Я была готова ради него на все. И он не замедлил этим воспользоваться. Бабушка и не подозревала, во что превращались мои дни и ночи, как только она отбывала во Францию.
Наверно, про подобное как раз и говорят «пройти через ад». Что, кстати сказать, заставляет лишний раз задуматься об этом месте. Раз через него можно «пройти», значит в аду есть не только вход, но и выход… Кстати про рай никто и не подумал говорить так: пройти через рай. Раз попав в него, никто уходить не хочет? Или просто нет выхода? В таком случае я бы, наверно, все-таки предпочла место, где выход изначальной инженерной конструкцией предусмотрен. Ведь любое безвыходное положение — уже ад…
Круто. Дофилософствовалась. Получается, что выбор вообще отсутствует — ад везде. И на небе, и под землей… И на земле, что характерно. Или это мой личный ад так хитро трансформировался? Ровно в тот момент, когда Александр Петрович Борзунов обратил на меня свое взыскательное внимание.
Много позднее, уже став взрослой, я видела все то, что он со мной проделывал, в И-нете, на самых грязных порносайтах. Все эти штучки демонстрировались в отдельных рубриках: Садо/мазо, Бондаж, Анал и просто Жесткий секс. Но тогда я и слов-то таких не знала.
Александр Петрович всегда был предельно вежлив. Даже причиняя мне боль, он неизменно оставался со мной на «вы». «Ксения, вы не могли бы еще немного прогнуться. Спасибо. Так значительно удобнее». «Ксения, мы ведь не будем тревожить вашу бабушку по пустякам». «Ксения, вы же знаете, как я вас люблю…»
Почему я ему все это позволяла? На этот вопрос у меня нет ответа и сейчас. Я была словно под гипнозом. Он мог делать со мной все, что угодно. Я позволяла это. Позволяла с радостью. Главной целью моей жизни стало одно — наиболее полно выполнить любое его желание.
Моя любовь и мой ночной кошмар, мой хозяин и мой палач Александр Борзунов в ту пору в основном был занят тем, что очень быстро и очень решительно строил свою карьеру. Не гнушаясь делать это в том числе и в супружеской постели. Первую его жену, как я теперь понимаю — мать Сергея Коршунова, я не застала. Он развелся с ней до того, как стал спать со мной. Знаю только, что она была дочерью какого-то весьма высокопоставленного советского чиновника. Но СССР развалился, этот человек остался не у дел. И Борзунов тут же развелся. Второй его женой стала дочь другого крупного государственного деятеля, который в отличие от первого Борзуновского тестя, сумел удержаться у власти и выстроил себя заново уже на руинах некогда великой империи. Сейчас, насколько я знаю, Борзунов женат в третий раз. И тоже на очередной «дочери»…
Но второй развод и третья женитьба тоже прошли мимо меня. Потому что наступил момент, когда Борзунов решил расстаться со мной. Сделал он это одним махом, ничего особо не объясняя. Сейчас я отчетливо осознаю, что если бы не это его решение, я погибла бы. У меня самой никогда не хватило бы душевных сил избавиться от его власти надо мной. Слишком далеко все зашло. Но он меня бросил.
Может быть потому, что я стала взрослеть, уже прекрасно понимала, что такое статья «за совращение малолетних», и чем она грозит Борзунову. А может он просто нашел кого-то моложе. По крайней мере расставание наше произошло ровно после того, как я в течение одного лета превратилась из гадкого утенка с тощими ногами и руками, во вполне сформировавшуюся девушку.
Для меня наше расставание стало настоящей трагедией. Бабушка не знала, что и думать. Я то билась в истерике, то страшно хамила ей, то запиралась в своей комнате и просиживала там по целым дням. Слышала, как она говорила обо мне по телефону. Советовалась и спрашивала, с чем может быть связан такой феномен: практически весь проблемный подростковый возраст я была, как говорят сегодня — совершенно адекватной, а теперь слетела с катушек. Беспокоясь за меня, бабушка все-таки додавила моих родителей, и те позволили ей забрать меня в Париж.
И этот город вылечил меня! Новая школа, новые друзья. Затем институт — училась я во Франции и получила диплом в Сорбонне. Новые люди, новые отношения между ними — легкие, какие-то искристые, лишенные обычной для русских надрывности. Вернулась я на родину может и со своими «закидонами», но главное мне все же удалось — я победила свою зависимость от этого человека. Более того — я победила его!
Сейчас, когда он стоит передо мной, воровато отводя глаза и придерживая горящую после пощечины щеку, я понимаю это яснее, чем когда бы то ни было.
Иду к дверям.
— Ксения…
Останавливаюсь, но так и не поворачиваюсь к нему.
— Я только хотел сказать, что все сказанное ранее, в том числе и то, что так оскорбило вас, вызвано тем, что я все еще люблю вас.