Раннее утро. Далекие деревенские петухи только позевывают в преддверии предстоящей работенки, а ночная мгла тянет проснувшуюся душу к воспоминаниям и размышлениям «за жизнь». И что только в голову не лезет. Нет, хватит с меня полудремы с ее откровениями. Либо сон, либо вставать немедленно. И никаких новых гвоздей в извилины.
Я окончательно проснулся. Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало лилово розоветь. Там, за горами и долами, нарождалось для новой карьеры искупавшееся в Тихом океане солнышко, но до этих мест ему несколько часов скорым поездом. В общем, не скоро, не скоро. А луна — уже почти полная…
Я встал, умылся, побрился, руки нырнули в один из трофейных халатов. На принесенную из кладовки тарелку красиво легли ровные дольки еды, которую вдруг захотелось нарезать и поесть по-человечески, столовыми приборами. Стенка по требованию предоставила два стакана воды, и я задумчиво присел на краешек кровати в ожидании пробуждения соседки, с которой столько пережил за короткое время.
Голое нежное плечо. Беззащитное и трепетное, одновременно острое и мягкое. Начало тонкой руки, прикрывавшей затянутые в ткань конусы, что вызывающе уставились на нахала…
Под дрожащими веками шла своя напряженная жизнь. Словно Челеста читала книгу — во сне. Хорошую книгу. Добрую, поскольку уголки рта постоянно старались растянуться — блаженно, умиротворенно, улыбаясь чему-то, что никогда не станет мне известным.
Девушка лежала, разметав темные волнистые волосы. Их хотелось погладить. Хотелось пропустить струйки бурливых водопадов сквозь гребень пальцев, ощутить прикосновение на щеке…
Я вдруг понял, что Челеста проснулась. Медленно подняв веки, она посмотрела на меня — с тревогой, с каким-то жутким ожиданием. К сожалению, не с тем, на которое я втайне надеялся.
Я продолжал смотреть на нее. Она смотрела на меня. Не отрываясь. Что-то выискивая или пытаясь что-то понять.
Я одновременно выискивал в ней. Вспыхни в этот момент между нами хоть какая-то искра, пусть в одну тысячную той, что озаряла ночь, когда мне прошептали «Грациэ пертутто», а потом зацеловали вдребезги… или чуть позже, когда она сама пришла ко мне в постель… «Квесто джорно и что-то там вита»…
Искры не было и в помине. Наоборот, сейчас у Челесты был виден страх перед бесцеремонно разглядывавшим ее посторонним мужчиной.
Глядеть дальше не только не имело смысла, но и было просто неэтично. Я уже перешел все границы. Она — гостья, она мне доверилась.
— Прости. — Я отвел взор.
Но щеки предательски горели. Пришлось подняться и отойти в сторону. Ночь не прошла бесследно, мысли еще надеялись, что девушка улыбнется, губы вновь потянутся к моим губам…
Не улыбнется. Не потянутся. Все, что было ночью, там и осталось.
И что теперь делать? Спровадить домой, чтоб не трепать нервы? Возможно, это лучший из вариантов. Наверное, так и надо поступить — сразу же, как позавтракаем. С древнейших времен известно: женщина на корабле — к несчастью.
— Ешь. — Я протянул девушке тарелку и стакан. — Сегодня как в ресторане. На блюде.
Машинально начав садиться по-турецки, Челеста поменяла намерение. Сведя колени вместе и поджав ноги под себя, она принялась есть. Молча. В тягостной тишине я тоже отправлял в рот кусок за куском, которые отказывались проталкиваться дальше.
Напряжение не спадало. В душе Челесты явно бушевала буря — ее признаки сказывались в странной зажатости, хотя в мятущихся глазах сверкало и кипело. Вчера девушка была совсем другой. Узнать бы, что происходит внутри симпатичной головки, постреливавшей на меня все более и более хмурыми взглядами. Как пить дать, там надумалось что-то нехорошее. Для меня.
— Аскольтаво ке экстратеррестри анно рапинато дельи уомини… делле донне…
*(Я слышала, что инопланетяне похищают людей… женщин)
Ее тон ничего хорошего не предвещал — Челеста явно обиделась на что-то или жутко боится. Если обиделась — на что? Я выполнял все прихоти, даже на преступление пошел. Если же она снова меня боится… то вообще ничего не понимаю. Боится, что применю силу, воспользуюсь тем, что мы одни, и никто не поможет? А как быть с фактом, что всю ночь спокойно пролежал рядом, хотя кто-то другой на моем месте…
К счастью, ее и моему собственному, я не другой. Я это я. Да, прихотью судьбы стал всемогущим, но остался человеком. Мир, если подумать, должен быть счастлив и благодарен — ему несказанно повезло, что медальон попал именно ко мне.
Челеста так же тихо продолжала:
— …пер эспериментарэ…
*(чтобы проводить опыты)
Я вновь посмотрел ей в глаза. О чем талдычит? И все же — как же она женственна, несмотря на подростковую хрупкость и полное отсутствие того, что раньше казалось мне единственной гордостью женщин. Нет, не формы делают женщину женщиной. Вчера со мной была стопроцентная женщина. Двестипроцентная, если такие бывает, а такие бывают — вот же она, передо мной. Я хотел ее. Мало того, я и сейчас хочу ее — именно такую, чуть заспанную, с острыми коленками и напряженным лицом. Если б она хоть как-то показала, что думает о том же…
Я с запоздалым замешательством обнаружил, что вновь рассматриваю Челесту — пристально, почти жадно. Да какое там «почти» — до неприличия жадно!
Она опустила голову.
— Сэ нэ аспетти адессо… *
*(Если ты сейчас ждешь этого…)
Голос сорвался, глаза заметались. Чего она опять так напряглась? Понять бы хоть слово.
— Позавтракала? — спросил я сухо, строгостью заглушая готовую выплеснуться нежность. — Тогда бегом умываться!
Проследив, как моя рука жестко махнула в сторону туалета, Челеста вздрогнула:
— Нель габинетто?*
*(В туалет?)
— Си-си, йес. Умываться, чистить зубы, приводить себя в порядок.
— О капито.*
*(Поняла)
Осторожно спустившись на пол, девушка поплелась туда, как на каторгу. Посекундно оглядывалась. А я все махал и сводил грозные брови:
— Давай-давай.
Затем я рухнул спиной на постель, а взор бессмысленно вперся в потолок.
Кажется, выставлять Челесту поздно. Нет, не имею в виду, что не надо. Как только попросит — отвезу домой. Но теперь я не хочу ее выставлять!
Это что же: получается, я влюбился? В эту девочку, которая не понимает меня, не понимающего ее? В эту полуженщину-полустебелек, что готов сломаться от дуновения ветерка? Почему меня тянет на подвиги и романтику?
В душе вызревала очередная вселенская катастрофа. И вдруг как дубиной в пах — не этот воробышек был причиной. Нет. Мое сердце осталось в далекой холодной стране, заставляя хандрить, ностальгировать и нервно вздрагивать, когда ловил себя на неприличных мыслях по отношению к случайно прибившейся девушке. Потому что…
Дни летели, а взор, как прикованный, постоянно обращался к луне. Полнолуние близилось. Одновременно в моем организме росли тревога и непонятное напряжение. Да-да, вопреки логике, меня, как убийцу на место преступления, снова тянуло на ту поляну, к счастливому дубу, к кострам, всю ценность которых так и не узнал. К ночным плясуньям, которых предал…
Нет, не предал. Или предал? Не знаю. И знать не хочу. Есть правило: все, что ни делается, все к лучшему. Будем придерживаться.
Послышались тихо переступающие шаги. Я продолжал глядеть в потолок. Перед глазами в окружении чувственных ведьмочек сияла безупречной красотой и тянула к небу обнаженные руки их далекая таинственная распорядительница.
— Пуои фарэ тутто Ольф,* — услышал я.
*(Можешь делать всё)
Шажки босых ножек приблизились, девушка полезла на постель. Поверх моих ног. Самодельного бикини, как и купленного вчера шикарного белья, на ней не было. Судорожно-смелым движением она раскинула полы моего халата, и на похолодевшее бедро опустился пушистый бутон. И сломался, вмявшись в мои мышцы.
— Ио пронто.*
*(Я готова)
Так приговоренный замирает на эшафоте, готовясь к непоправимому. Челеста зажмурила глаза, будто тоже собралась умереть — прямо здесь и сейчас.
— Оньи эсперименти.*
*(Любые опыты)
Моя рука, опередив слова, сорвалась с места и сокрушительной стрелой крана смела девушку вбок. Я резко поднялся. В опрокинутую итальяночку полетел второй халат:
— Оденься. И чтоб больше тебя в таком виде не видел.
Голос старательно изобразил недовольство, тон — грозность, а сердце екнуло. Кр-р-ретин. Чего мне еще от жизни надо?! Все само в руки идет. Другие о таком даже не мечтают.
Но отрешенный Челестин вид наивной дурочки, что из каких-то неправильных побуждений решилась на жертву…