— Остановись! Стой! Прошу пощады! — он застучал ладонью по земле рядом с моим ухом, как борец по татами. — Даже Гераклу, говорят, нужны были передышки между его подвигами.
— Помнится, их было двенадцать, — ласковой кошечкой уточнила я, и он возмущенно вытаращил глаза в ответ, а потом легко поднялся сам и, подхватив за руку, поставил на ноги и меня.
— Ты поверишь мне, если я скажу, что совсем не собирался делать это?
— Что это? Заниматься любовью на холодной земле?
— Нет. Вообще подходить к тебе ближе, чем на пушечный выстрел.
Я вздохнула.
— Поверю. Отчего ж не поверить в такое?
Мы поправили на себе одежду, минут пятнадцать шарили в темноте, чтобы найти чудом спасшиеся во всей этой истории очки, геройски не покинувшие свой пост во время падения, но нетерпеливо сброшенные мною после… А потом еще некоторое время посвятили тому, чтобы отряхнуть друг друга от приставшей травы и хвоинок, на толстой подушке из которых мы и познали друг друга. Познали?
— Я тебя совсем не знаю. Кто ты? Откуда пришел ко мне? Что делал до того? — вдруг вырвалось у меня и, отчего-то сразу оробев, я прижалась к его большому сильному телу, с удивлением ощущая, как застывают, просто-таки каменеют под моими пальцами мышцы на его плечах. Но заговорил он совершенно спокойным тоном, который странно не вязался с его даже физически проявившимся напряжением.
— Я тоже мало что знаю о тебе. И сегодняшний праздник лишь умножил количество вопросов, которые я хотел бы задать.
— Давай не сегодня?
— Конечно.
Мне показалось, или он действительно испытал облегчение, уйдя таким образом от темы? Впрочем, совесть не позволила мне обвинять его за это, потому что доволен отсрочкой остался не только он один.
Наше возвращение и, по всей видимости, уход, остались незамеченными толпой моих приятелей, но, как оказалось, не все были столь невнимательны. Едва мы вступили на освещенную кострами поляну перед домом, как с террасы меня окликнул хорошо знакомый голос сестры. Иван, провожаемый ее внимательным взглядом, успел ускользнуть в дом, чтобы сменить порванную мной майку, выдававшую нас с головой, и отнести флакончик духов — я попросила его оставить их в моей комнате, а мне, бедненькой, пришлось остаться на съедение.
— У тебя хвоя в волосах, — холодновато отметила Ирина, и я автоматически схватилась за свою шевелюру, ища не замеченную в темноте соринку.
— Спасибо.
— Ты знаешь, что этот твой, с позволения сказать, воспитатель избил Колю?!
— Избил? — я перевела изумленный взгляд на распластанное в плетеном кресле тело — под глазом Николая разливался разноцветьем праздничного салюта здоровенный бланш.
— Какой ужас! — совершенно фальшивым голосом патетически воскликнула я, испытывая при этом полнейший восторг — парень и с самого начала вызывал у меня сильнейшую антипатию, а уж после того, что рассказал мне Иван… Бедная Лидуша!
Почему-то в памяти всплыл малоприятный эпизод, который произошел со мной уже довольно давно, еще до рождения Василька, даже до того, как я встретилась с его отцом, до того, как пришлось развестись с Петюней… Я тогда довольно часто бывала в Правительстве, готовя информационные материалы оттуда… И вот однажды один более чем высокопоставленный человек после интервью попросил меня остаться для приватной беседы. Группа пошла грузиться в машину, а я… Я была банально изнасилована на огромном письменном столе, где с одной стороны от меня в ряд стояли желтенькие «вертушки» с гербами, а по другую одиноко замер бюстик Дзержинского…
Собственно, изнасилованием-то это было назвать трудно. Я как-то сразу поняла, что он настроен более чем серьезно, отбиться от него у меня не хватит сил, а, главное, перед глазами, пока он задирал на мне юбку, мгновенно пронеслись картины одна другой отвратительней — вот я начала орать, вот кто-то ворвался в кабинет. Скандал, разбирательство и грязь, грязь, грязь… Короче, я позволила ему совершить со мной эту погань, а после, уже приехав домой, долго мылась, пила водку, плакала на плече у Петюни, который лишь вздыхал и гладил меня по голове…
Так вот, почему-то мне подумалось, что если бы плечо, на котором я ревела тогда, принадлежало Ивану, то лицо высокопоставленного негодяя выглядело бы не менее красочно, чем мордашка Николая сегодня. И его не спасли бы ни занимаемый пост, ни охрана за дверью. Почему я так думала? Да бог знает. Но была убеждена, что не ошибаюсь. Впрочем, и сама я, чувствуя эту незримую поддержку, быть может, повела себя совсем иначе…
Результат моих размышлений был достаточно неожиданным — я внезапно осознала, что своим «Какой ужас!» предаю своего защитника, и решительно поправилась:
— То есть, я хотела сказать: «Какая прелесть!» — и почувствовала, что это-то как раз прозвучало совершенно искренне и убежденно.
Настолько, что все, кто был на террасе, обернулись на меня — Михаил возмущенно, Лида с растерянностью, а Колюня — испуганно.
«Чует кошка, чье мясо съела!» — мстительно подумала я, и вновь взглянула на Ирину.
— Если ты хочешь знать причины его поступка, я могу тебя посвятить в них… — и перевела взгляд на Николая. — Или не стоит?
— Не будем выносить сор из избы, — торопливо откликнулся тот, и отвел глаза под моим презрительным взглядом.
Но и этого мне показалось мало — ну не хотела я сейчас быть деликатной и не вмешиваться в чужие дела.
— Лидочка! Ты когда-нибудь каталась летней ночью на классном мотоцикле по пустынному шоссе, которое ведет неизвестно куда?
Девочка, взглянув на меня громадными, влажными как у газели глазами лишь едва заметно отрицательно качнула головой.
— Ну так пойдем! Самое время попробовать!
Я протянула ей руку, и когда она вложила в мою нетерпеливую ладонь свои пальцы, потянула с террасы вниз.
— Мария, надеюсь, ты будешь благоразумна и не станешь гнать? — белеющие в сумраке лица Ирины и Михаила склонились к нам сверху, и я отметила, что Колюня не появился и даже ничего не возразил.
— Я? — рассмеявшись, я покрепче ухватила девушку за руку. — За право покатать такую красавицу будут жестоко сражаться многие!
И потащила Лиду дальше.
— Я не хочу, чтобы за меня сражались, тетя Маша, — робко проговорила она мне в спину, когда родители и муж уже не могли нас слышать.
— Ну и не надо. Я и так знаю, кто тебя покатает. Просто потому, что этот молодой лоботряс сегодня, что называется, на посылках, а значит ничего не пил — у него с этим строго.
Мы остановились у костра, вокруг которого в кружок сидели, закутавшись в пледы, одеяла и теплые куртки старшие дети — малыши уже давно мирно посапывали в импровизированных кроватях. Куклюша была мастерица рассказывать, длинные таинственные сказки, изобиловавшие злыми колдунами и добрыми феями, страшными чудищами и храбрыми богатырями. Вот и сейчас до нас донеслось:
— Чем дальше он шел, тем тесней сдвигались вокруг него остроконечные голые утесы, тем глубже и теснее становилась долина. Перестали звенеть цикады, скрылись куда-то птицы. Только змеи зловещим шипением провожали шаги героя. Серые жабы расползались из-под его ног да черные вороны, сидя на засохших деревьях, хрипло каркали ему вслед. Наконец, среди ядовитых кустов волчьего лыка он увидел темное жерло пещеры…
Я остановилась, чтобы попросить мальчишек помочь мне найти нужного человека, но, увидев выражение их лиц, не стала рвать чудесную вуаль фантазии, которую накинула на них умелая рассказчица. Мне помогли взрослые, и уже через минуту передо мной предстал огненно-рыжий и отчаянно голубоглазый парень.
— Вы искали меня, теть Маш?
— Да. Знакомься, Лидуша, это Слава Васильев, более известный в определенных кругах как Бегемот. Кликухи сей удостоился он за отсутствие нервов и почти патологическую невозмутимость нрава…
— Теть Маш! — укоризненно пробасил тот, с интересом поглядывая на мою спутницу.
— А это, Славчик, моя племянница Лида — девушка, которая никогда в жизни не сидела на мотоцикле, но просто мечтает об этом.
Лидуша протянула руку, чтобы поздороваться, и ее ладонь целиком утонула в огромной лапище парня, которого я помнила еще десятилетним пацаном. М-да! Теперь он явно вырос из школьных штанишек, и взгляды, которыми он награждал смущенную девушку, более чем нравились мне, но я все же сочла нужным поманить его поближе и шепнуть страшным голосом:
— Ежели что — смотри у меня!
— Теть Маш!! — укоризны прибавилось, как и накала в широченной улыбке.
— Ну идите, детки, играйте! Но не шалите!
— Кто этот тип? — Ирина пылала праведным негодованием.
— Слава Васильев. Не волнуйся, он хороший парень, и к тому же я неплохо знаю его родителей.
— Они угробятся на этом чертовом драндулете!
Я удивленно вскинула брови — обычно сестра моя не позволяла себе подобных выражений.
— Нет-нет! Неужели ты думаешь, я доверила бы свою единственную племянницу желторотику? Славка профессионал. В этом году даже вошел в сборную страны.
— Гонщик? — спросила сестра таким тоном, будто я только что сообщила ей, что молодой человек, только что с ревом увезший ее дочь за ворота дачи, по меньшей мере, сам Дракула.
— Пойдем, пошепчемся.
Я почти силком потащила ее за собой в свою комнату.
— Не дергайся ты! Славка честный, надежный парень, очень основательный, добрый, детишек любит. Родители его — интеллигентнейшие люди. Отец работает в каком-то серьезном КБ, а мать — твоя коллега…
— Ты словно сватаешь его! Только Лидуша уже замужем!
— И тебе нравится ее супруг? Где вы раскопали это дерьмо? — я разозлилась. — Мало того, что просто противный, так еще и дурак! Это ж надо додуматься спрашивать у Ивана…