— На всякий случай. Они увидят, что ты стреножена и перестанут ждать от тебя проблем, не будут обращать на тебя повышенное внимание. У тебя появится лишний козырь. Да и у нас тоже. Естественно, на самом деле веревки завязаны будут так, что ты освободишься в любой момент.
— А если не освобожусь?
— Не бзди, душа-девица. Тебе Серега все расскажет и может быть даже что-нибудь покажет. Если Ксюха его за это, конечно, не убьет.
Хихикает. Спошлил и теперь хихикает. Но сердится на него не могу. Понимаю, что это он в первую очередь для того, чтобы меня отвлечь. Перед самым отъездом вдруг хлопает себя по лбу, возвращается ко мне, стаскивает с себя какой-то кулон на цепочке и нацепляет его мне на шею.
— На счастье. Ну и вообще, так мне спокойнее будет.
Убегает, а я так и остаюсь стоять, зажав его подарок в кулаке.
Седжо действительно оказывается спецом по части разных узлов. И где набрался? В своем этом экстремальном туризме? Я надеваю под одежду бронежилет, и он ловко проверяет, все ли я сделала так, как надо. Потом разбираемся с узлами и веревками. Это что-то вроде тренировки, как я понимаю.
Наконец Стрельцову звонят. Он подтверждает, что привезет меня в условленное место — мол, за жену на все готов.
Начинаются переговоры. Собеседник Стрельцова настаивает на людном месте в центре. Стрельцов возражает, упирая на то, что я не больно-то стремлюсь попасть в руки похитителей и в данный момент лежу связанная и с кляпом во рту. В таком виде в «людном месте в центре» я могу произвести ненужный фурор…
Тот, кто звонит, и Егор ещё какое-то время торгуются и наконец приходят к согласию. Меня будут менять на Машу в одном из чудо-строений под названием «Народный гараж». Предлагает это «противная сторона». Стрельцов еще какое-то время спорит, а потом, делая вид, что недоволен до крайности, соглашается. Но на самом деле выглядит удовлетворенным.
— Знаю это место. Уже хорошо.
Звонит Кондратьеву и очень подробно описывает ситуацию.
Из их переговоров понимаю, что унылый бетонный остов «народного гаража» в районе метро Ботанический Сад уже давно сдан в эксплуатацию, но жители соседних домов вовсе не торопятся «заселять» его своими автомобилями. В первую очередь потому, что вокруг промзона, соответственно этих самых «соседних жилых домов» просто нет. До ближайшего — минут двадцать ходу. Сначала вдоль заборчика районного психдиспансера и только потом по улице уже вдоль заводских заборов. Не всякий решится на такое путешествие да ещё в темноте, вечером. В итоге гараж стоит практически пустым.
С «противной стороны» будут двое (кроме Маши естественно), так что Стрельцов выторговывает и себе присутствие друга. Аргументирует это так:
— Нужно же, чтобы кто-нибудь за этой дурой присмотрел, пока я рулить буду.
Собеседник соглашается. Видимо перед лицом такого ужаса как «бабья дурость» все мужчины становятся едины. Встреча состоится отнюдь не под покровом ночи, а среди бела дня.
Собственно, нам уже пора ехать. Серджо деловито связывает мне руки, потом пристраивает мне на лицо повязку, которая призвана изображать кляп. И надо сказать у нее это отлично получается! Могу только мычать.
— Ты извини, Ань, но тебе придется ехать так. Вполне возможно, что когда похищали Машку, то ее проследили прямо отсюда. Главная ошибка — недооценивать противника. Будем лучше думать, что они хорошо подготовлены, скорее всего ожидают увидеть на встрече не только нас, но и ментов, а раз так — имеют туз в рукаве.
Потом он коротко прощается с женой. Будто в соседний магазин за хлебом собирается. Да и она не виснет с рыданьями у него на шее. Только, глядя ему вслед, крепче прижимает к груди Викусю. Пять минут, и мы уже в гараже. Меня осторожненько, придерживая за голову, как это делают полицейские в американских кинофильмах, усаживают на заднее сиденье. Рядом садится Серджо. Стрельцов — за руль.
Дорогой итальянец связывает мне еще и ноги.
Через полтора часа уже сворачиваем с узкой улицы на разбитую дорогу, ведущую к «народному гаражу». Во всю зыркаю по сторонам, стараясь углядеть непонятно что-то ли торчащее из-за угла дуло, то ли бронетранспортер вместо рояля в кустах. Ничего такого нет. Вокруг тишь, гладь и психдиспансер. Он остается слева, и мы подкатываем к шлагбауму гаража. Он поднят.
— Нас ждут.
Поднимаемся по пандусу на второй этаж, здесь всего-то машины три. На третьем оживленнее — целых пять. Возле одной из них, привалившись к багажнику, стоит какой-то человек. Стрельцов паркуется напротив и тоже выходит из машины. Мужчины обмениваться буквально парой слов. Егор делает знак нам с Серджо. Тот, другой, кому-то в своей машине. Сержо уже без всякого пиетета вытаскивает с сиденья меня. Из машины напротив так же грубо вынимают Машу. Вид у нее растрепанный, но кажется заметных повреждений нет. Увидев Стрельцова было кидается к нему, но ее рывком останавливают и возвращают на место. Смотрят на меня.
— Снимите с нее повязку. Надо убедиться, что на этот раз она — это она.
Серджо сдергивает с меня тряпку.
— Ну ты, ведьма рыжая, ты правда Унгерн?
Ответить не успеваю. Стрельцов делает шаг вперед и протягивает этим мой паспорт, как я понимаю позднее.
— Вот, чтобы не сомневались.
Сличение фотографии и моей физиономии не занимает много времени. Тот, кто изучал документ, кивает. Второй толкает вперед Машу. Серджо меня. Вот только ноги у меня связаны, а потому от его толчка я тут же мешком падаю на бетон, здорово приложившись плечом. Наверно, мое падение было спланировано, потому как сразу после того, как я растягиваюсь на полу, у меня над головой раздаются выстрелы. Краем глаза вижу, как Стрельцов тащит за машину Машу.
Причем как-то так, что сам оказывается между ней и теми, кто стреляет.
А я? А как же я? Мне кажется, что палят отовсюду и как раз туда, где посреди серого бетонного пространства связанная как рождественский гусь лежу я. Тут только вспоминаю, что могу развязаться, но успеваю только выпутать руки. Кто-то темный и громоздкий из-за бронежилета и черного шлема на голове подхватывает меня на руки и тащит прочь.
Слава богу! Мне кажется, что все самое страшное уже позади, как вдруг мой спаситель глухо вскрикивает и валится на бок.
Убит! Боже мой, он убит. Из-за меня! Все опять из-за меня! Торопливо распутываю веревки на ногах, хватаю парня за амуницию и тащу… Ну да! Скорее пытаюсь тащить. Господи! И как во время войны медсестрички выносили раненых с поля боя? Как вообще можно сдвинуть с места такого здоровяка?!!
Не-е-ет, только не это! До меня только сейчас доходит. Это же не просто здоровяк! Это Федор! Кто ж еще мог так вот под пули из-за меня, недотепы?.. С новой силой вцепляюсь ему в бронежилет и тащу прочь. И в этот момент он, слава богу, начинает подавать признаки жизни.
— Федя. Федь, слышишь меня? Федь, ты как, жив вообще? Или умер?
— Пациент скорее жив, чем мертв, — неожиданно возвещает он и вдруг, оттолкнув меня в щель между колонной и пандусом, перекатывается на спину.
В следующую секунду я уже не геройствую, а сижу, зажмурив глаза и зажав уши — Федор, едва заняв удобную позицию для стрельбы, тут же начинает стрелять с двух рук по припаркованным машинам. По-моему, это называется «по-македонски». Даже читала как-то, что такая стрельба с двух рук — высший пилотаж. Особенно, если стреляющий попадает, куда целит. А он, черт побери, попадает. Я это вижу, когда набираюсь храбрости и чуть-чуть приоткрываю один глаз.
Вскоре все кончено. Наши, судя по всему, победили. У врага несколько убитых и двое раненых. У нас пострадал только Федор, который кинулся вытаскивать меня из-под пуль. Мне говорят, что ранен он «всего лишь» в бедро. Но когда я хочу поехать с ним на скорой, меня не пускают.
Убитых и раненых увозят. Меня и Машу забирают Стрельцов и Серджо. Отпускают нас нехотя — полицейским до смерти охота тут же провести допрос. Но они входят в наше положение, видя, что Маша впала в некий ступор и молчит, плотно сомкнув губы, а я напротив реву белугой. Так что толку от нас на допросе не будет никакого.
Уже дорогой Стрельцов объясняет мне, почему вышла такая «котовасия». Оказалось, что на встречу с нами приехали не только те двое, которых я видела в самом начале. В припаркованных машинах, как этажом ниже, так и на нашем этаже, были ещё люди.
— Мы-то с Серегой думали, положим этих двух, тебя подберем, а тут уж кондратовские орлы подоспеют и нас прикроют. А эти типы как поперли изо всех щелей! Короче, с боевым крещением тебя, Ань. И спасибо. За себя и за Машку. Блин! По гроб жизни твой верный раб. И слышь, это не пустые слова. Если что — только свистни.
Он полон эмоций. А мне неловко. Не привыкла я к тому, что бы меня вот так благодарили. И приятно вроде, и в то же время хочется, что бы все это поскорее закончилось. Перебиваю, шмыгая носом:
— Надо узнать, куда Федю увезли.
— Узнаем, не переживай. Сегодня его повидать все равно не дадут — пока пулю выковыривать станут, пока зашивать, пока от наркоза отойдет. А завтра утречком как раз и поедем к герою нашему в гости. Лады? И не волнуйся. У него таких дырок за всю его военную карьеру столько было, что если бы он, к примеру из алюминия был, через него уже лапшу можно было бы откидывать.
Невольно смеюсь, потом негодую.
— Егор, ну что ты несешь?
— Это я так. От нервов. Ох и напьюсь же я сегодня.
— И я, — неожиданно пищит рядом со мной Маша. — Надо будет картошечки сварить и селедочки почистить. Слышь, Серег, у вас селедка есть? А то заехать бы купить…
Стрельцов внезапно протягивает назад руку, не глядя хватает Машку за шею, притягивает ее вперед, к себе, в просвет между передними сиденьями, и громко чмокает куда-то в волосы.
— Не жена, а золото! Только-только из-под пуль каким-то чудом выскочила, а уже по хозяйству хлопочет.
Машка вырывается и откидывается назад. Вид у нее довольный до крайности. К счастью все с ней действительно в порядке. Обошлось. Уже рассказала, что обращались с ней нормально. Садистов среди похитителей не было. Скорее профессионалы. Меня это успокаивает — не пришлось ей лишнего хлебнуть, а вот Стрельцова и Серджо наоборот беспокоит: раз профессионалы, значит их кто-то нанял. А раз нанял один раз, значит и перед вторым не остановится.
Нас встречает Ксюха с Викусей на руках. Павла нет — куда-то усвистал. Мужикам явно не до него. Да и то верно — не маленький мальчик, пусть сам решает, как ему быть. Я тут же бегу к своему мобильнику, который оставляла здесь. Точно!
Шестнадцать неотвеченных звонков. Мама. Отзваниваться ей даже страшно — что сейчас буде-е-ет?.. Но все же набираюсь смелости.
— Анна! Слава богу! Я уж не знала, что мне думать. Почему ты так со мной поступаешь? Да еще в новостях какие-то ужасы показывают. Сплошные перестрелки с жертвами. Они называют это операцией по освобождению заложников! Еще, небось, и ордена за нее получат. А ведь на самом деле одни бандиты стреляли в других. Просто у одних на плечах погоны, а у других нет.
Мне становится жестоко обидно за ребят из СОБРа, которые рисковали собой ради нас с Машей, за Серджо и Егора, которые и без погон, совсем не по служебному долгу, но тоже лезли под пули, за Федю, который спасая меня подставился сам и теперь лежит где-то в больничке, приходя в себя после операции.
— Мам, ты же ничего не знаешь. Ты не имеешь ничего общего…
— И горжусь этим! Слава богу люди моего круга…
Ну да. Дальше все, что она скажет, слышано мной уже не раз.
Она всегда, сколько я ее помню, отличалась этим непонятно откуда взявшимся снобизмом. Ее отношение к «простым» подчас коробило. Но все было в рамках. А потом я с дуру сказала ей, что Унгерны, из которых происхожу и я, и мой отец — не однофамильцы, а самые что ни на есть прямые потомки легендарного баронского рода. Тут-то у нее в мозгах что-то «повернулось» окончательно. Причем если сразу после того, как она узнала о моем «баронстве», больше всего ее заботило то, что бы я соответствовала этому высокому статусу, то потом, как-то незаметно, она убедила себя в том, что и она сама — практически баронесса. Это было бы смешно, если бы не было так грустно…
Заверяю ее, что со мной все в порядке. Я у своих новых друзей. В большом двухэтажном (статусном!) особняке, а отнюдь не среди наркоманов и пьяниц. Прощаюсь, возвращаюсь в гостиную… и обнаруживаю всю нашу гоп-компанию с рюмками в руках. Стрельцов, у которого рот в этот момент занят селедкой с черным хлебом и луком энергично машет мне рукой — мол, присоединяйся. А я ведь только что убеждала маму, что пьяниц среди моих друзей нет…