— Правда. Решила вот ещё раз к нему сходить. Подумала, может что-то изменилось, может смогу переубедить… Пришла, и тут же стало понятно, что, в отличие от меня, его наше расставание не тревожит вовсе.
— Ничего не понимаю. А суть-то этого вашего расставания в чем? Из-за чего такая чудо-идея ему в голову-то вбилась?
— Он не рассказывал.
— Ань, ну не ерунди. Знаешь ведь.
— Догадываюсь.
— Ну?
— Не пара мы с ним. Я — белая кость, голубая кровь, а он — парень с рабочей окраины, да еще и детдомовский. Мезальянс, однако. Неразрешимый социальный конфликт.
— Ерунда какая…
Вижу, что не удивлена. Раздражена, но удивления нет и в помине. Видно, Федька о чем-то подобном с друзьями уже говорил. Ксюха еще раз качает головой, потом машет рукой, словно отметая нарисовавшуюся проблему:
— Ладно… Потом обдумаем. Я ведь не только за этим к тебе. Федька со своими вывертами пусть сам пока что разбирается, в больнице как раз самое место самокопанием заниматься. По себе знаю. А ты вот что — нас-то не кидай. Мы-то не Федька, нам твой «высокий» социальный статус — до звезды. А ты в подполье совсем ушла. На звонки не отвечаешь. К нам в деревню нос не кажешь. А мы вроде как друзья… Друзья ведь?
Киваю уныло. Она в ответ энергично.
— Друзья. Да ещё к тому же и боевые. Так что давай в гости.
— Как-нибудь обязательно.
— Не пойдет. Давай, залезай в машину. А то знаю я вас с этим «как-нибудь потом». Маме по дороге позвонишь. Чтобы не волновалась.
Пытаюсь отказываться — не тут-то было. Ну не драться же мне с ней посреди улицы, прямо напротив моего сильно научного института? Так и оказываюсь в салоне ее машины. Водит она так, что Федор с его быстрой, как мне казалось, ездой — детсадовец на педальной машине против Шумахера на Феррари. Мало того, что летит как истребитель, так еще и трещит как ни в чем не бывало.
— Викуське как раз завтра полгодика. Ко мне бабушка приехала. Рассказали ей твою эпопею. Спрашивает — где ж она, эта самая Анна Унгерн? А ее и след простыл.
— Нашли чем старушку развлекать — историей с убийством.
Смеется.
— Для нее — самое оно. Сегодня большого съезда гостей не предвидится. Бабуля с Шарлем. А завтра генералы так и попрут.
— Ничего не понимаю. Какой Шарль? Какие генералы?
Но Ксения не поясняет и я тоже молчу. Звонит телефон. Мама.
— Анна, мне позвонила Марья Петровна из вашего архива. (Вот ведь сука старая, прости господи!) С кем это ты уехала?
— С Ксенией. Мам, я погощу у них на этих выходных? У Ксении дочке полгодика, они праздновать будут.
— А Марья Петровна сказала — какая-то проститутка.
— Мама!
— Она из твоих новых друзей? Вроде этого Федора?
— Да.
Динамик у меня громкий, подозреваю, что Ксюха все слышит. Неловко — страсть. Перекладываю телефон к другому уху — подальше от водительского места.
— Анна, ну сколько раз можно повторять: надо быть разборчивей в своих знакомствах.
— Да, я помню.
Заканчиваю разговор и кошусь на Ксению. Слышала? Как пить дать да. Вон лицо какое. Молчит, рулит. Потом:
— Надо твою маму с моей познакомить. Это будет феерия.
Позже узнаю, что она имела в виду. Ксюхина мать — свернута на политике. Все время в каких-то митингах и акциях участвует, отстаивает права трудового народа. В общем, случай не менее тяжелый, чем мой…
Γлава 7
К дому Ванцетти несмотря на пробки подъезжаем засветло. Ксюха ловко загоняет машину в гараж, и тащит меня в гостиную. Ожидаю увидеть здесь старушку в крашеных синими чернилами кудельках и в бесформенном немарком наряде. Но вместо этого обнаруживаю посреди комнаты изящную женщину во всем французском (это, согласитесь, заметно). Ее все еще густые, но уже совершенно белые волосы коротко и модно острижены. На ногах — туфли на каблуке. Такие же ярко-синие, как у Ксении, глаза смотрят весело и бесконечно приветливо. Ксюха тут же выталкивает меня вперед:
— Бабуля, я ее пленила, а потом похитила. Ее мама в шоке. Какая-то кикимора, которая видела, как я Аньку увозила, уже настучала ей и назвала меня проституткой.
— Я всегда говорила, Ксюш, что без этих твоих джинсов и маек ты выглядишь на все сто! Женская зависть — лучшее тому доказательство.
Переводит глаза на меня, рассматривает с улыбкой, а потом делает шаг и неожиданно обнимает.
— Рада познакомиться с вами, Анечка. Вам кто-нибудь говорил, что у вас совершенно фантастический цвет волос? Если бы Шарль не был столь консервативен, обязательно бы перекрасилась в такой.
Тут замечаю и Шарля. Он смеется.
— Виви! (Виви?!) Ты можешь красить себе в зелений, только иди уже мне замуж.
Его ломаный русский странен, но все-таки совершенно понятен. Перевожу изумленный взгляд на Ксению.
— Бедный Шарль вот уже два года пытается уговорить бабулю сочетаться законным браком, но она не хочет ни в какую.
— Потому что я, в отличие от Шарля, совсем не консервативна.
— Оставьте Викторию Прокопьевну в покое, — в гостиной появляется Серджо с Викусей на руках. — Ну не хочет человек вешать себе на шею такое ярмо, как брак. Я вот попался, и что же? Был тут же превращен в няньку.
— Не хочешь, не надо. Давай Викусю сюда.
— Не дам. Ты ее плохому научишь.
Серджо и Ксения улыбаются друг другу. Бабушка взирает на них благосклонно. Шарль на заднем плане уныло вздыхает.
— ПрЭлЭстно. У меня звонит телефон: «Это я твоя мама…» Нет, все-таки надо сегодня же поменять эту чертову мелодию.
Ухожу в прихожую, чтобы поговорить без помех.
— Ты уже добралась? Тогда почему не звонишь? Я же волнуюсь.
— Мам, все в порядке.
— Гостей много?
— Гости будут завтра. Сегодня здесь только бабушка Ксении и ее… будущий муж.
— Ты шутишь.
— Почему? Нет.
— Бабушка Ксении собирается замуж?
— Шарль зовет ее, но она пока окончательно не решила.
— Ну и нравы. Вместо того, чтобы уже о душе своей подумать…
— Мама!