8.
Уже несколько дней я жил у Бахмена в его старом, ветхом доме, построенном когда-то наспех его дедом из глины и соломы. Наверное, дед Бахмена и сам не подозревал, что дом так долго простоит, и что его внук будет доживать в нем. Впрочем, дом существовал вполне себе успешно, и, несмотря, на перекосившиеся кое-где стены и прохудившуюся крышу, он намеревался простоять еще немало лет.
Когда я прибежал в слезах к Бахмену, он сидел на деревянной лавке, служившей ему кроватью, и шумно вздыхал. Ночью у него опять случился приступ, поэтому он и не смог утром прийти к загону.
— Ничего страшного, Иларий, — сказал он, — ты не переживай, я еще долго протяну, как и этот дом. Мы с ним хоть и дряхлые, но поверь, очень сильные. — Первые приступы начали со мной случаться еще давно, когда мою жену и детей убили. С тех пор так и живу.
Каждое утро я с Бахменом приходил к своему дому. Листья, опадавшие с деревьев, никто не убирал, и дом приобретал непривычно запущенный вид. В окнах не горел свет, никто не выходил из дома, когда мы управлялись с хозяйством и выгоняли стадо на пастбище. Только раз я увидел в окне постаревшего брата, который наблюдал за нами.
— Иларий, тебе нужно сходить завтра на службу, — сказал вечером Бахмен, помешивая в горшке кашу и пробуя, достаточно ли она соленая. — Поговори со священником, авось, он что-нибудь да подскажет. А я завтра пойду в холмы, нужно найти кое-что. Есть у меня один план, — он лукаво прищурился, — да только вот не хватает одного корешка. Должен он быть в холмах, да что-то не попадается мне. Может, ближе к горам будет.
— Бахмен, прошу, не ходи туда, там опасно, там волки! — воскликнул я.
— Эх, да что мне эти волки! — засмеялся он. — Ни одному волку не интересна такая старая головешка как я.
В воскресенье утром я направился на службу. Стоя в самой гуще толпы, окруженный со всех сторон людьми со скорбными лицами, я никак не мог сосредоточиться на том, что говорил отец Виттий, так как в моей голове усердно стучали молотки от подступающей тошноты, да и крутились вопросы, как обратиться к священнику с моей бедой.
Мы всегда уходили сразу же после службы, никогда не задерживались, и я с удивлением увидел, что, как только служба закончилась, священника со всех сторон начали облеплять люди. Я по инерции двинулся тоже вперед, но толпа из стариков, старух и женщин, стремившихся поцеловать руку и просивших благословения, толкавших сопротивляющихся детей и протягивающих орущих младенцев с просьбами избавить их от болезней, не подпускала меня ближе.
Несколько раз я пытался открыть рот, но все время кто-то вклинивался вперед, отталкивая, оттягивая меня и даже шикая, чтобы я не мешался под ногами. Только дождавшись, когда последние плачущие старики уходили, а священник собирался уже садиться в коляску, я, запинаясь от страха, обратился к нему.
— На все воля божья, мальчик, — ответил он мне. — Все мы рано или поздно придем к этому. Только с молитвами выздоровеет семья твоя.
— А как же старик, которого я пригласил?
— Это хорошо, что ты его пригласил, стариков надо уважать и любить, и добро тебе воздастся. Все мы, если Господь позволит, будем немощными.
Священник протянул мне руку, и я смутно догадался, что ее нужно поцеловать. Он сделал в воздухе крест и, встряхнув вожжами, тронулся.
В сумерках, когда начал чуть накрапывать дождь, вернулся довольный Бахмен.
— Ну, повезло, повезло нам. Я уж совсем было отчаялся, думал, возвращаться придется ни с чем, да нашел я таки. Вот, — он достал из грязной суконной сумки, перекинутой через плечо, мокрый разветвленный корешок с кусочками земли, — этого боятся злые духи — жгущий корень! Мы высушим его, добавим можжевельника и полыни и выкурим проклятого джинна из твоего дома. Все будет хорошо. Когда я бродил по холмам, мне пришла в голову мысль, что плохо, что я потерял веру. Вера — это дело такое, то потеряешь ее, то опять найдешь. С ней непросто, но и без нее плохо. А верить все же нужно. Ты, вон, читать обучился, никогда не обучаясь. Значит, есть сила. А если есть сила зла, то и противодействие есть — сила добра и веры. Не верю, что нельзя никак выгнать из дома этого проклятого джинна. Не верю, что разум и тело человека можно так одурманить колдовством. Скоро мы покажем ему, кто хозяин в твоем доме. А если уж и не поможет, что маловероятно, есть у меня и второй план. В Рудах, что дальше от Низкогорья, есть одна женщина, давно еще говорили, что она может изгонять злых духов, бесов из домов и людей. Поедем тогда к ней. Что-то должно помочь, — он принялся за чистку корня и, довольно усмехаясь, добавил: — А, каков старый Бахмен? Годен еще на что-то? Не только овец может пасти.
Я тоже впервые за все это улыбнулся и почувствовал легкое чувство спокойствия, как первое дуновение весны, означавшее конец долгой и тяжелой зимы.
Ближе к ночи, когда мы уже собирались укладываться спать, кто-то постучал в дверь. За дверью, с ночником в руках, стояли Ладо и Тито. Ладо извинился за столь поздний визит, сказав, что он догадался, где я могу быть.
— У нас, кажется, проблема, — сказал он в смятении. — Сегодня к Софико, когда она гуляла возле гусиного пруда, подходила пожилая женщина, одетая в мужское пальто, а на голове у нее был повязан платок, синий с мелкими цветами. Дочка сказала, что эта странная женщина интересовалась, когда ей исполнится тринадцать, и предлагала сделку — точно такую же, какую тебе подложил старик, — он посмотрел на меня, и в комнате повисла тишина.
— Это была моя мать, у нее есть такой платок, — сказал я. — Это значит… — все замерли, — это значит, что мои родители превращаются в того самого старика?
— Они превращаются в джинна, — глухо промолвил Бахмен. — Джинны могут вселяться в человека, жить в домах, вызывать болезни. Но я не слышал, что они могут превращать других людей в самих себя, но судя по тому, что мы знаем, так и есть. Им нужен дом.
— Но они уже живут в доме? — воскликнул Ладо.
— Наверное, им нужен новый дом, — Бахмен развел руками, — их же теперь четверо. Это всего лишь мои догадки.
— Они мне говорили, что скоро уйдут из дома. Спрашивали вчера, сколько лет Софико. Я тогда не понял ничего, но сейчас… Их интересуют такие же, как и я. И они все знают, они знают, что это я пригласил старика, они знают, что я их предал, — произнес я едва слышно и опустил голову: я боялся увидеть в их глазах осуждение и жалость.
— Хорошо, давайте подытожим, — сказал Ладо, — допустим, некий старик или что-то в образе старика, например, джинн, как говорит Бахмен, должен найти ребенка, которому еще нет тринадцати. Ребенок должен пригласить старика в дом, и тогда он получит какое-то желание. Сделка совершается, старик оказывается в доме и становится невидим, потому что он джинн или кто-то еще. Потом он заражает всех домочадцев, кроме самого пригласившего. Ведь с тобой все в порядке, Иларий? — я кивнул и Ладо продолжил: — Далее идет следующая цепочка: все заразившиеся стареют и становятся такие же, как и старик, и также ищут подростка и дом в обмен на желание. Это все, что мы пока знаем, — закончил Ладо и покачал головой: — Ну и дела. Никогда не думал, что столкнусь с нечто подобным. Тогда получается, что это нечто так размножается? Раз старик откуда-то пришел к Иларию, значит, его тоже кто-то заразил, и он раньше был человеком? Оно может распространяться. Ведь еще кто-то еще может пострадать? Это… это как чума! — воскликнул он и с ужасом посмотрел на нас. — Во время чумы зараженных держали в одном месте. Нельзя допустить, чтобы эти оборотни, — он осекся и продолжил: — Прости Иларий, чтобы твоя семья покинула дом. Пока мы не поймем, как можно их вылечить, они должны находиться все вместе.
— И как же мы это сделаем, если они будут возражать? — спросил Бахмен.
— Нужно заколотить дом, другого выхода нет. Только мы не знаем, сколько у нас есть времени, поэтому медлить нельзя.
Посовещавшись, мы решили, что овец и лошадь нужно перегнать к дому Бахмена, только если вот место для лошади имелось, то загон, оставшийся еще с тех времен, когда у Бахмена было свое стадо, изрядно покосился и пришел в негодность. Ладо сказал, что рано утром они с Тито придут с инструментами и подправят его.
Укладываясь спать на жесткой деревянной лавке, Бахмен проговорил:
— Не грызи себя так, мальчик мой, все мы ошибаемся. Все наладится, вот увидишь, все наладится. Только верь. Верь.
Я слушал покряхтывание Бахмена, пока он не уснул, а сам долго лежал и смотрел в шевелящуюся за окном пустоту, и мне казалось, что мои губы и рот были пропитаны кровью, и неуловимый привкус меди вызывал приступ тошноты. Мне казалось, что я навечно замарался в чем-то омерзительном и скверном, и никогда, никогда я не смогу смыть с себя это.
9.
На следующий день Ладо и Тито подошли к дому Бахмена, когда солнце еще не показалось на горизонте, и мы втроем, не мешкая, приступили к работе. К полудню загон был готов: подправлена крыша, стены, укреплена ограда.
— Ну, славно поработали, — удовлетворенно сказал Ладо, — до холодов должно быть неплохо, а потом посмотрим.
Я заглянул в дом, чтобы позвать Бахмена на обед, но в доме его не было.
— Может, он ушел в холмы? — спросил Ладо.
Но я сразу же отверг это, когда увидел, что на печи не было того самого «жгущего корня». Беспокойная странная мысль засела в моей голове: «Не случилось ли что плохого с ним?». Я сказал, что нам непременно нужно сейчас же идти к моему дому. И чем ближе мы подходили, тем сильнее мной овладевало беспокойство.
Возле калитки мы заметили рассыпанные белые крупинки.
— Похоже на соль, — сказал Ладо, рассмотрев крупинку.
— Посмотрите! — крикнул я. — Дверь дома, кажется, заперта.
Действительно, входная дверь была закрыта на тяжелый металлический засов, через который был перекинут замок с незащелкнутой дужкой. Эту дверь мы запирали только тогда, когда все вместе уходили в церковь.
— Вы чувствуете запах? — нахмурился Тито, — внутри, будто что-то дымит. Из дверной щели тонкой змейкой повеяло горьким запахом жженой травы.
— Нужно срочно открыть дверь, там Бахмен! — закричал я, и Ладо, мигом сорвав замок, дернул дверь. Тяжелое облако ядовито-едкого дыма вырвалось на свободу, и разом запершило в горле, и заслезились глаза.
— Стой здесь! — крикнул мне Ладо, и они с Тито, прикрывая носы рукой, забежали внутрь. Послышался тихий звон упавшей посуды, кашель, ругательство и вскоре я увидел спину Ладо показавшуюся в дверях. Потом из двери выплыли старые, с протертой подошвой резиновые сапоги, потом ноги в коричневых, залатанных на коленках штанах, жилет на овечьем меху, надетый поверх грубой суконной рубахи, и безвольно повисшая лысая голова Бахмена.
— Он умер? — тихо спросил я, когда Ладо с Тито отнесли его подальше от дома и аккуратно положили на усыпанную желтыми листьями траву.
— Боюсь, что да, — промолвил Ладо, осмотрев лицо Бахмена. — Задохнулся.
Тяжелый молот ударил в мою грудь, и я едва удержался, чтобы не упасть. «Он пришел сюда из-за меня, он хотел мне помочь, это я виноват, виноват, виноват», — оглушал меня молот.
— Иларий, здесь нет твоей вины, — сказал Ладо, словно угадав мои мысли, — Бахмен мог выйти из дома, но дверь была заперта. Кто-то закрыл ее, когда он вошел. Остается узнать, кто это мог сделать…
— Смотрите! — пошептал Тито, показывая рукой на дверь.
В дверях дома, не выходя на свет, стоял старик. Он несколько секунд, сверкая глазами, смотрел на нас, а потом резко исчез внутри.
— О, боги, — выдохнул Ладо, — он был все время внутри и он живой. Не может быть, чтобы он еще был человеком, раз его не берет даже такая гарь.
— Да, когда мы были внутри, мне показалось, что я видел еще кого-то, с длинными волосами, — сказал Тито, — наверное, это была женщина. Она выглядывала из-за угла и трусилась, как мелкая собака.
— Если двое были все это время в доме, то значит, третий запер дверь, значит, один ушел… Сейчас же нужно заколотить дом! Последние почести славному старику Бахмену мы отдадим позже, нужно торопиться.
— Подождите, — схватил я за рукав Ладо, — Бахмен говорил, что их можно спасти. Если мы заколотим дом, то они останутся без воды. Что, если им нужна вода? В подвале-то есть еда, они продержатся, но им нужно принести воду!
— Иларий, сомневаюсь, что они будут пить и есть? Они скорее кровь будут высасывать.
— Нет, я не могу так, я сам все сделаю.
Набрав в колодце ведро воды, я направился к дому. «Я не боюсь, я не боюсь, — повторял я, — они мои родители, они не причинят мне вреда. Я просто поставлю ведро и уйду». Горький запах жженой травы уже выветрился, и я медленно зашел в дом. «Поставь возле входа и уходи», — приказал я себе, и тут же из кухни выглянули две пары блестящих глаз. Я едва не закричал: передо мной стояли абсолютно два незнакомых мне старика, и только по одежде и по волосам можно было узнать, кто из них был раньше моим отцом, а кто — матерью.
— Возвращение блудного сына, — прокряхтел отец. — Пришел проведать нас?
— Я…я принес вам воды.