Я осмотрел кабинет. Здесь ведь даже ничего моего нет, все отцовское. И цвет стен, и мебель, даже кресло это дурацкое, в котором я теперь почти живу. Только вот зачем — непонятно.
Поднявшись, я прошел к дверям, выключив свет, закрыл кабинет и поехал домой. Впервые более чем за неделю.
Маринка хлопотала с ужином, мне удивилась, но вроде бы обрадовалась.
— Руки мой, почти готово, — сказала, убегая обратно в кухню.
Я пошел в ванную, мыл руки, думая, как быстро она вернулась к прежней жизни. Может, все-таки просветление настигло? И она поняла, что то, от чего она бежала, на самом деле ей и нужно. И что упреки в том, что она мне когда надо любовница, когда надо домработница или кухарка, это глупости, потому что именно в этом и есть ее предназначение?
Щас, черта с два. Кто угодно мог так решить, но только не Маринка. Потому что она не такая.
Но когда я пришел в кухню, оказалось, что она именно такая. И стол накрыт, и паста в тарелке, и даже вина мне налила бокал, а сама сок потягивает. И при этом выглядит на пятерку: и макияж, и прическа. Идеальная женщина, идеальная жена.
Я накрутил спагетти на вилку, съел. Маринка заботливо поинтересовалась:
— Вкусно?
А я подумал: надоело. Отложив вилку, сказал:
— Марин, давай не будем это фарс разыгрывать.
Она захлопала глазами с длиннющими ресницами.
— Макс, ты о чем?
Ну вот, еще решила дуру из себя построить.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил я прямо. — Вот когда ты ехала сюда, чего ждала?
Она вздохнула.
— Уж точно не того, что найду тебя в постели с этой твоей…
— Ты же понимала, что за три месяца в моей постели точно кто-то окажется?
— Но не она же!
— А что с ней не так?!
Маринка шумно выдохнула, словно призывая себя к терпению.
— Макс, это же Надя Ельцова. Подруга детства. Которую ты терпеть не можешь, — эти слова были произнесены с явным сарказмом. — Считаешь, я дура? Мы с тобой год прожили, и об этой Ельцовой я слушала рассказы каждый вечер. Не надо иметь большого ума, чтобы догадаться: если она оказалась в твоей постели, одним разом это не ограничится.
— И? — не понял я.
— И ничего, — вскочив, Маринка подошла к окну. Поглазев на улицу, повернулась. — Я понимаю, что мой поезд ушел, и что ты со мной только из-за ребенка. И в отличие от тебя, стараюсь сделать хоть что-то для того, чтобы между нами появилось взаимопонимание.
Эти слова меня вдруг рассмешили.
— Какое взаимопонимание, Марин? — не выдержал я. — Мы с тобой не видимся даже.
— Можно подумать, это я от тебя бегаю.
Я устало вздохнул, закрыв глаза. Она права. Бегаю я. А если не бегать, то что?
И тут впервые я отчетливо увидел это самое что и понял: я не смогу. Вот что ни говори, не смогу.
— Мы расходимся, Марин, — сказал спокойно, открыв глаза. Она смешно открыла рот, хлопая глазами.
— Как это? — задала наконец вопрос.
— А вот так. Никакой семьи из нас не получится. Кого мы обманываем? Я не против принимать участие в жизни ребёнка, я куплю тебе квартиру, буду давать деньги, только вот жить с тобой я не буду.
Она, наконец, перестала хлопать глазами. Отвернулась, о чем-то думая, потом усмехнулась, качая головой.
— Мне прямо сейчас уезжать? — посмотрела, на мгновение став такой знакомой моей Маринкой, в которую я был влюблён год назад. Я даже застыл, вспомнив нашу с ней жизнь. И подумал: если бы она не сбежала, мы бы узнали о беременности, поженились и сейчас ждали бы мелкого совсем с другими чувствами. И на было никакой Ельцовой, бури внутри меня не было бы, ничего!
И я подумал: как же хорошо, что Маринка сбежала! И от этой мысли стало легко и ясно.
Поднявшись, я сказал:
— Живи тут, пока я все не устрою, — и пошёл.
— А ты куда? — услышал в спину, но только махнул рукой.
Как куда? Исправлять ошибки, пытаться починить то, что сломал. Остаётся надеяться, что у меня ещё есть шанс.
Я знал, что Надя уехала, но все равно приехал к ее дому. Окна были тёмными. Позвонил в домофон, не получив ответа, вернулся в машину. Немного подумав, набрал тетю Наташу. Та ответила почти сразу. Поздоровавшись, я спросил:
— Когда Надя вернётся, не знаете?
После секундной заминки тетя Наташа ответила:
— Она здесь, у нас, приехала полчаса назад.
— Я скоро буду, — сердце екнуло, — только ей не говорите.
И бросив трубку, завел двигатель.
29. Надя
Мама была удивлена моему внезапному приезду, и внешнему виду тоже. Осмотрев, задала вопрос:
— Ты, что, заболела?
А беременность — это болезнь, интересно?
Я села за стол и, вздохнув, сказала:
— Мам, я беременна.
Она так широко открыла глаза, что я немного испугалась, как бы ей плохо не стало.
— От кого? — спросила, не выдыхая.
Ладно, врать не имеет смысла.
— От Максима.
Дальше последовал глубокий выдох, полный облегчения. Она даже глаза закрыла, так и стояла, ещё руку к сердцу приложив.
— Слава богу, — сказала наконец. В голосе ощущалась радость, улыбка скользнула по губам, хотя мама тут же скроила серьёзную мину.
— Думаешь? — хмыкнула я. — Не уверена, что Макс так же скажет.
— Он не в курсе?
— Пока нет. И позволь, я сама ему сообщу.