И они приступили.
— Вы ведь самый молодой член этого экипажа, я правильно понимаю?
— Совершенно верно, — для ответа Ирме пришлось сглотнуть скопившуюся слюну и немного порыться во взбудораженной памяти. — По объективным меркам мне двадцать восемь лет.
— В чем заключаются ваши обязанности?
— Я оператор полета. По факту я управляю перемещениями в пространстве.
— Почему же тогда вас называют оператором, а не пилотом?
— Дань традиции, — пожала она плечами и вдруг поняла, что впервые слышит этот весьма справедливый вопрос. — Когда межзвездные коммерческие грузоперевозки только зарождались, перемещение между звездами было сильно затруднено неприспособленным для дальнего космоса законодательством, и это сильно затрудняло процедуру регистрации груза, который находился непосредственно внутри буксира, а не снаружи. Регулирование дальних грузоперевозок было настолько несовершенным, что многие частные компании нашли юридическую лазейку и переклассифицировали свои буксиры из транспортных средств в силовые машины, а пилотов, соответственно, переклассифицировали в операторов.
Петре не выразил никакого интереса к ее рассказу. На его лице прекрасно читалось, что он знал ответ заранее, но все равно хотел, чтобы он прозвучал вслух. Такая манера диалога сильно сбивала с толку и предательски выдавила капельку пота из виска.
— Как давно вас назначили на пост оператора межзвездного буксира?
— Это было шесть лет назад, — закатила она глаза к потолку и как бы невзначай почесала висок. — У меня в тот момент еще не было ни одной процедуры криостаза, так что мне по всем меркам тогда было двадцать два.
— Как по-вашему, вас не слишком поторопились усадить на тяжелый межзвездный транспорт?
— Разумеется, нет, — соврала она дрогнувшим голосом. — Я на тот момент уже имела годовой опыт управления межпланетным грузовым транспортом, а на межзвездном принцип тот же самый, только масштабы другие, и есть необходимость пережидать долгое путешествие в криостазе.
— Какие требования предъявляют при устройстве на работу в межзвездные перевозки?
— Примерно те же, что и в обитаемой части космоса, — задумалась она, вспоминая, через что ей пришлось пройти, чтобы ее запустили в космос. — У космонавта должен быть здоровый организм, определенный уровень физической подготовки, высшее специальное образование и устойчивая психика. Если хоть что-то из мною названного не удовлетворяет требованиям, управлять космическим транспортом вам не позволят.
— Я заметил, что на вашем корабле почти все указатели, индикаторы и даже клавиши на клавиатурах используют вместо буквенно-цифровых алфавитов какое-то архетипичные образы, смысл которых далеко не всегда очевиден.
— Это космическая семиотика, в чем-то близкая к древнеегипетским иероглифам. Используется только на космических кораблях, так что не удивительно, что вам она не знакома.
— Расскажите о ней поподробнее.
— Космическая семиотика насчитывает в себе четыреста шестьдесят два… нет, — запнулась она и хлопнула ладонью по столешнице, — четыреста шестьдесят четыре символа. Вы правы, не все из них очевидны. Есть простые, как треугольные стрелочки вправо-влево-вверх-вниз, — ее оттопыренный указательный палец начал порхать по воздуху рваными движениями, — А есть и символы, смысл которых будет для неосведомленного человека большой загадкой, особенно с учетом того, что многие из них представляют собой не просто «архетипичные образы», но еще и шестеричный цветовой код. Поначалу кажется, что это все очень сложно, но стоило мне лишь выучить таблицу символов, как я начала понимать, что этот, скажем так, «язык» очень практичен и даже удобен для восприятия. Он узкоспециализирован и потому очень емок.
— Ваш первый рейс прошел удачно?
— Конечно, — соврала Ирма еще сильнее. — В академии в меня заложили все необходимые инструменты, а экипаж встретил меня с теплом и поддержкой. Сказать по правде, когда Ленар сойдет с этого судна, я буду очень скучать по нему.
— Я, наверное, не преувеличу, если скажу, что ваша работа подразумевает под собой огромную ответственность. Обычно такую ответственность доверяют людям с соразмерным опытом работы, но в межзвездных путешествиях все иначе. Как вы думаете, почему?
— А тут все просто, — махнула Ирма рукой, наконец-то услышав легкий вопрос. — Межзвездные путешествия довольно продолжительны по времени и порой могут забросить космонавтов в самые неожиданные уголки Объединенного Созвездия. Каждый рейс так или иначе отнимает много времени, и люди, у которых есть супруги или дети, просто не согласятся на такую длительную командировку. Поэтому на такую работу стараются отбирать молодых людей, у которых еще нет собственных семей, но при этом есть пытливый ум, энергия и этот… как его… энтузиазм!
— Да, но при этом вам навязывают контракт на целых семьдесят лет. Вам не кажется, что это слишком долго?
— Порой кажется, но в этом есть определенная логика. Представьте, если бы это был десятилетний контракт. Получается, что через каждые десять лет отработавшему члену экипажа пришлось бы искать замену в порту прибытия, а с нашей рабочей спецификой и затрудненным сообщением между мирами это невероятно сложно. Наша работа непопулярна, и конкурс на должность в межзвездных перевозках невероятно маленький, поэтому высок риск, что замены отработавшему кадру вообще не найдется. Считается, что семидесятилетний контракт на сегодняшний день — это самый доступный компромисс. Приток новых кадров требуется не так часто, и по истечении семидесятилетней службы мы выходим в общество все еще готовыми вести полноценную жизнь и заводить семьи.
Петре одобрительно улыбнулся, и иголки в стуле под Ирмой слегка притупились. Ей начинало казаться, что она привыкает к камере, но Петре испортил ее чувство облегчения неестественно длительной паузой, в течение которой его полный каких-то мучительных дум взгляд бегал между ней и списком вопросов, который, она была уверена, был исчерпан. Легким вздохом он дал ей понять, что наконец-то решился на очередной внеплановый вопрос и тактично начал со слов:
— Вы не против, если напоследок я спрошу вас об одной личной вещи?
Она проработала в космосе всего семь лет, но уже забыла, что такое личные вещи, и откуда они вообще у нее взялись.
— Спрашивайте, — сказала она с уверенностью, что это будет какой-то глупый вопрос о ее детстве.
— Ваша стрижка — это такой стиль, или в ней есть какая-то необходимость?
— Ах, да, — усмехнулась она самой себе, вспомнив, что ее уже далеко не в первый раз спрашивают про стрижку. — Криостазовый гель очень плохо смывается с волос, поэтому все люди, по долгу службы вынужденные регулярно ложиться в криостаз, стараются стричься коротко, в том числе и женщины. Просто я стригусь чуть короче остальных.
— Не могу не заметить, что у Вильмы при этом довольно пышные и ухоженные кудрявые волосы.
— Если вы думаете, что моя стрижка как-то отклоняется от нормы, то все совсем наоборот: это волосы Вильмы — одна большая космическая аномалия. Чтобы работать с такими волосами в межзвездном пространстве, требуется недюжинная сила воли.
— Благодарю за уделенное время, — поднялся Петре со стула и направился к камере.
— А я благодарю за уделенное внимание, — выдохнула Ирма и потянула, выгоняя напряжение из уставшей от неестественно ровной осанки спины. — Я думала, интервью будет длиннее.
— А это еще не все, — разочаровал ее корреспондент, выключая камеру. — Я все это готовил второпях и надеюсь, что позже задам вам больше интересных вопросов.
— Это уже через полгода, — она плеснула воды в свою кружку и залпом осушила ее. — Сегодня мы ложимся в криостаз. Надеюсь, вы готовы.
— Я тоже на это надеюсь.
Освободившаяся от винта штатива камера легла на столешницу, и Петре с почти родительской заботой принялся сворачивать свое дорогостоящее оборудование, за которое он отвечал своей головой, обратно в чехол.
4. Обнаружена аномалия
Широко распространено мнение, что межзвездное пространство абсолютно пусто и необитаемо, однако технически это не совсем точные сведения. Подобно тому, как автодороги соединяют города, так и межзвездные полетные коридоры объединяют между собой освоенные звездные системы в гигантскую паутину транспортных потоков. Сечение каждого из таких коридоров исчисляется в квадратных световых часах, и пределы этого сечения с определенной натяжкой можно назвать обитаемой зоной, в которой то и дело разминаются корабли с замороженными экипажами на борту. Стоит лишь выйти за грани этого коридора, как вы окажетесь на обочине. Если у вас что-то сломалось, и инерция унесла вас за несколько миллионов километров, то вы уже заехали в кювет. Стоит залететь чуть дальше двадцати четырех световых минут, и вы оказываетесь в настолько непроглядной глуши, что если возвести относительную скорость отдаления вашего корабля от полетного коридора в куб, то мы получаем скорость, с которой ваши шансы встретить какие-либо признаки жизни неумолимо приближаются к нулю. Среди космоплавателей нет дураков, которые станут прокладывать между двумя звездами какой-либо иной маршрут, кроме прямого, соответственно ни у кого и в мыслях быть не может сунуться в ту область межзвездной пустоты, которая ведет в никуда.
Но есть одно но.
Если кораблю требуется провести в движении несколько месяцев, преодолевая при этом десятки и сотни световых лет, ориентируясь лишь по звездам, с ним вполне могут сыграть злую шутку такие вещи как гравитационное линзирование, темная материя, микроперепады мощности двигателей или плохо откалиброванные навигационные телескопы. При дальних перемещениях погрешности в расчетах избежать невозможно, однако их удается сократить достаточно сильно, чтобы прирост длины траектории не оказал ощутимого влияния на дату прибытия. Область, в которую вписываются все эти колебания траекторий, и принято считать полетным коридором, но порой случаются вещи, выходящие за рамки космической обыденности, и заметить их способен единственный «член экипажа», который почти никогда не спит.
«УИ МРВ-1500 "Марвин" готов к работе.»
«Обнаружена аномалия/ Присвоено наименование "Аномалия 1"/ "Аномалия 1" запеленгована»
«Объективное время в пути: 152 дня, 8 часов, 16 минут, 47 секунд/ Расчетные координаты: коридор Д42, отметка 7389620, смещение 223841683430+-2864912 метров, направление 226042'18» от Спики.«
«Анализ Аномалии 1…»
«Анализ Аномалии 1 завершен: последовательность прерывающихся сигналов в микроволновом диапазоне, частота 48265563800 Гц, интервал 0,05 секунды, природное происхождение исключено.»
«Попытка расшифровки…»
«Аномалия 1 расшифрована на 31 %/ Для дальнейшей расшифровки требуется прием более сильного сигнала»
«Задействована директива 85/ Поле Алькубьерре отключено/ Инициирован протокол «Подъем.»
Вильма не лгала, она действительно верила в необходимость соблюдать определенные границы между мужчинами и женщинами, особенно в те моменты, когда она плевала на эти самые границы. Это действительно было сложно передать словами, поэтому космонавт должен был научиться интуитивно чувствовать то узенькое местечко между «дозволять себе лишнее» и «излишне отстраняться». И то и другое было одинаково опасно для взаимоотношений между членами экипажа. К примеру, когда члены экипажа медленно выползают из своих криостатов в полумертвом состоянии и с ног до головы перемазанные в криостазовом геле, у них нет такого понятия как «дамы вперед». В душевую все идут в порядке занятой очереди, и лишь изредка Вильму пропускали вперед из чистого прагматизма — никто не хотел оттягивать из-за нее завтрак.
С каждой последующей процедурой криостаза организм человека привыкает к нему все сильнее, соответственно самые бывалые космонавты при разморозке быстрее осознают, в какой стороне находится потолок, и первыми оказываются под струей бодрящей воды. Вильма вставала не первой, но и не последней, и едва обретя сознание она не спешила открывать глаза навстречу обжигающе яркому свету, и некоторое время безвольно лежала в своем криостате в ожидании, когда тело в достаточной степени начнет ее слушаться. Первая мысль, которая врезалась в ее оживший мозг, традиционно была о кофе. Будь ее воля, она бы заменила воду в душевой жидким кофеином, и лишь это условие заставило бы ее всегда первой выскакивать из капсулы и приступать к водным процедурам. Но ее там ждал лишь банальный монооксид дигидрогена, и ради него Вильма не торопилась оживать. Если от момента разморозки прошло менее двадцати минут, верхом героизма для нее было согнуться пополам, придать телу сидячее положение, свесив ноги с металлического края криостата, и на ощупь освободить свое тело от датчиков, а лицо от налипших волос, насквозь пропитанных мерзкой слизью. Сквозь рвотные позывы до нее доходили осколки каких-то мыслей, и каждый раз они сопровождались разочарованием.
Вот и полгода прошло, подумала она, протирая глаза, и тут же наткнулась на желтый индикатор, ненавязчиво подмигивающий ей с компьютерного терминала. Марвин что-то хотел сказать, но все его проигнорировали. Мужчины уже успели встать и ничего не замечая убежать в душ, а Ирма, как самый молодой член экипажа, все еще лежала в своей капсуле без явных признаков жизни, напоминая спящую красавицу, обросшую проводами, покрытую наплывами прозрачно-голубого геля и обритую под ежик.
Но что-то в окружающей обстановке было не так — это Вильме говорило какое-то шестое чувство, не пострадавшее от удара химических препаратов, в которых скоро можно будет найти следы человеческой крови. Возможно, это была паранойя. Вильма чуть было так и не подумала, как вдруг до ее ушей донесся глухой удар, и она все же заставила себя оглянуться, и поняла — все же не все мужчины покинули отсек криостаза.
Когда дело доходит до первого опыта заморозки, людей можно смело делить на два типа. Первые — слабохарактерные неженки, готовые добровольно лечь в могилу в случае, если у них вдруг подскочит температура. Такие лежат в своих капсулах до последнего в полной уверенности, что вот-вот умрут. Оказалось, что Петре относился ко второму типу — это настолько сильно преисполненные тупой гордостью люди, что чувство стыда перед товарищами заставляет их бездумно выскочить из капсулы с первым же проблеском жизненных сил, и, не рассчитав этих самых сил, они безвольно падают на палубу, словно мешки с картошкой, зарабатывая себе несколько синяков и почву для размышлений о том, в какой именно момент своей жизни они свернули с правильного пути.
Кодекс поведения явственно намекал, что женщине, одетой лишь в криостазовое белье, не стоит прижиматься к мужчине, который так же одет в криостазовое белье, но все это теряло всякий смысл перед фактом, что палуба — самое холодное место во всем отсеке, и нельзя позволять человеку на ней залеживаться вне зависимости от того, кто как трактует правила и рекомендации этого кодекса. Сделав глубокий вздох, Вильма решилась встать на ноги и приготовилась к схватке всей своей жизни. Если бы ее попросили пройти по прямой линии, она бы и найти ее не смогла, куда уж ей замахиваться на то, чтобы поднять с палубы мужчину, который тяжелее нее минимум на двадцать килограмм, и доставить его к душевой. Но никакие отговорки тут не сработают, ведь у грузоперевозчиков работа такая — перевозить грузы. Ей бы позвать на помощь, но ее голос был слишком слаб, Ленар уже давно помылся и уже слишком далеко, Ирма все еще была слишком мертва, а техники моются прямо сейчас и едва ли способны что-то услышать под шумом воды. В первые минуты после криостаза человек лишь немногим менее беспомощный, чем в первые минуты после рождения, и это одна из главных причин, почему профессии, связанные с межзвездными путешествиями, пользуются такой низкой популярностью.
Слегка пошатываясь, она подошла к телу корреспондента и взвесила его взглядом. Ни о каком оптимизме не шло и речи, но она должна была попытаться. Встав на одно колено, она схватила его за скользкое запястье, и почувствовала усталость уже когда ей только удалось взгромоздить его руку на свои плечи. Петре издал какие-то звуки, и Вильме пришлось практически прижать свое ухо к его лицу, чтобы разобрать его первые слова за последние полгода:
— Плохо… — простонал он, — От чего так плохо?
— После криостаза бывает либо плохо, — простонала она в ответ, стараясь ухватиться покрепче за скользкого со всех сторон корреспондента, — …либо смерть.
Ее ноги попытались отжать от нее палубу, и ощущая, как мышцы ее бедер готовятся разойтись по швам, Вильма быстро сдалась, пообещав себе, что это была лишь репетиция. Она бы все отдала, чтобы пробуждение после криостаза смягчалось невесомостью, но был один небольшой нюанс — при невесомости разморозка убивает человека. Человек вообще не приспособлен к невесомости, и именно поэтому всегда было либо «плохо», либо смерть.